Голос Ричи: «Четыре».

Первый мужчина: «Четырех мало. Я очень голодный. Я все думал и решил — лучше пять. Однозначно пять, да еще сбрызнутых».

— Пончики? — спрашивает Томми Динс.

— Толстые пачки купюр, — мрачно говорит Ева.

— Сбрызнутые?

— Они что-то имеют в виду, но непонятно что.

Ритмичные помехи. Затем слышен голос Ричи: «Перестань дергаться, Уэнделл. Проволока, которая на виду, — это крашеная медь, и поэтому инспектора подумают, что все идет как надо».

— Комендант сказал, что почти убежден — голос на пленке принадлежит нашему Уэнделлу, — говорит Воорт. — Есть старая строительная уловка, когда считается, что у вас стоит медная проволока, а вместо нее поставлена нестандартная дрянь. Могло быть и так.

— Что произошло с другими пленками?

— Может, их вообще не существует.

— Откуда мы знаем, что надписи на коробках соответствуют действительности?

Азиз хмурится:

— Какому это парню в Ривердейле они передают наркоту посреди ночи?

— Ладно, давайте подытожим, — говорит Воорт. — У нас есть некто — ему принадлежат слова о нестандартной проволоке. Есть два парня, передающие краденое… что-то. У нас есть и парень, получающий подарок от проститутки. Давайте не забывать и о любителе пончиков «Данкин».

Снаружи, знает Воорт, сейчас собираются телефургоны, растет толпа, окрестные жители глазеют из открытых окон и проверяют, видят ли они картинки, которые им передают в живом эфире по телевидению.

Томми Динс предлагает перенести пресс-конференцию в более безопасное место, и спустя несколько минут они уже стоят в прачечной, под вестибюлем.

— Места здесь больше. Подвальный уровень, но с тенденцией к повышению, — говорит Воорт.

Крутятся машины. Вертится белье. Телекамеры, прикрепленные к кронштейнам потолка, показывают дом со стороны улицы. По крайней мере не слышно уличных звуков.

— Воорт? — полувопросительно говорит приятель мэра, Томми Лаймонд Динс.

«Сейчас польется дерьмо, — думает Воорт. — Они вышибут меня из дела, потому что я ошибся адресом».

— Да?

— Я был не прав насчет вас. Можете снять этот браслет прямо сейчас.

Динс передает ключ — лучший на свете ключ, как и его слова. Почему же тогда, гадает Воорт, у Динса такой мрачный вид?

— Не знаю, Воорт, как и сказать.

— Говорите прямо.

— Ладно… Вы находитесь под следствием на Полис-плаза-один, и вас могут выставить.

— Что значит «выставить»?.. — спрашивает Воорт. В комнате становится жарче. Он чувствует себя так, будто ему саданули кулаком в живот.

Динс беспомощно разводит руками:

— Чем больше я вас знаю, тем печальнее мне все это. Но, во-первых, не существует положения о пределах полицейской ошибки, во-вторых, ваши действия привели ни много ни мало к смерти двух человек и избиению одного из них, и, наконец, в-третьих, политический момент — вообще-то неплохо иметь связи в департаменте полиции, но когда находишься в беде, худшего не придумать. Если кто-нибудь заподозрит, что мы вас покрываем, то стервятники из СМИ, уж будьте уверены, вывернут вас наизнанку. Ваши шеф и комиссар хотят, чтобы вы остались. Но мэр против, и я с ним согласен. По крайней мере на данный момент.

Воорт чувствует, что задыхается.

— Если угодно, можете подать апелляцию. Можете выиграть дело и в арбитраже, но мы с вами знаем, что, даже если сохраните работу, попадете в такое захолустье, где парней вроде вас держат подальше от всего. Пенсия вам не нужна и не потребуется… Вас уволят.

После слов Динса унижение не проходит. Воорт буквально видит, как пенится в стиральной машине разноцветное нижнее белье. Он никак не ожидал, что его карьера закончится в прачечной подвального этажа.

— Хотя маленькая возможность есть, — добавляет заместитель мэра, прожженный политикан, сначала показывающий кнут, а потом пряник.

— Какое особенное чудо требуется от меня?

— Остановите его, прежде чем он закончит свое дело. Арестуйте, не дайте убить еще раз. Сделайте это, и, вероятно, тогда мы будем в состоянии вам помочь. Как ни крути, вы признали, что собирались на бейсбол вместо проверки вызова. Как ни крути, у нас нет способа узнать, всегда ли вы игнорировали звонки.

На мгновение Воорту кажется, будто между ним и остальным миром возникла стеклянная стена. Словно он смотрит на них в перевернутый бинокль — все удаляется, и эти люди становятся частью другого мира. Он хочет напомнить Динсу о своем послужном списке, своем статусе героя всего недельной давности. Но Воорт знает — значения это иметь не будет.

«Остановите его, и, вероятно, тогда мы будем в состоянии вам помочь», — сказал Динс.

Сделав над собой неимоверное усилие, Воорт возвращается мыслями к Уэнделлу. Он не может больше тратить время впустую.

— Дело в том, — говорит он, — что я допустил промах шесть лет назад, а вырезки Уэнделла начинаются три года назад. К чему копить гнев? Неужели он потратил три года, чтобы вычислить меня?

— Он мог сделать это, получив записи Службы спасения, — кивает Мики. — Они общедоступны.

— Тогда что же им движет? Сидит три года сложа руки и вдруг начинает делать снимки и магнитофонные записи.

Воорт чувствует, что у него рождается идея.

— Пленок недостаточно, чтобы вычислить преступника, — хмурится Азиз. — Всякий раз, когда они начинают говорить что-то стоящее, возникают чертовы помехи… «белый шум».

Белье все крутится и крутится, как в животе у Воорта.

— А это значит, — говорит Воорт, и его идея начинает оформляться, — он узнал, что мы здесь появимся.

— Оставив фото Габриэль? Я так не думаю, — говорит Динс.

— Забрал все нужное и оставил для нас кое-что специально, — говорит Воорт и поднимает руку, предупреждая возражения. — Давайте разберемся. Квартира чистая. Книги и папки упорядоченны. Даже обувь в шкафу и та стоит по линеечке. Он любитель все делать по плану. Теперь подумайте об уликах, который мы обнаружили на сегодняшний час. Ни отпечатков, ни ДНК. Имеем только то, что он нам оставил.

— Теперь у нас есть отпечатки пальцев и ДНК, — говорит Азиз, но видно, что он расположен к Воорту. Ведь раньше они работали вместе.

— Вместо того, чтобы спрашивать, почему здесь нет больше, чем есть, давайте зададимся вопросом, почему это здесь. Он оставляет снимок Вьера, и поэтому мы знаем о его причастности к убийству. И забирает все, что может рассказать о причине.

— Вы идете у него на поводу, — бросает Азиз.

— Я размышляю, — поправляет Воорт. — В каждой записке он дозированно выдает информацию. Первая из них подала нам мысль о сегодняшней годовщине.

— А вторая подсказала год, на котором надо сосредоточиться, и обе указали на того, кто может найти ответ. Это вы, — подхватывает Ева.

— И значит, минутку, если мы посмотрим на квартиру как на третью запланированную подсказку — и это вполне вероятно, поскольку он направил нас сюда, — то теперь этой самой подсказкой он говорит нам, что расследует какое-то дело.

— Тогда почему не скажет нам, что за дело?

— Не знаю.

Азиз качает головой:

— Так почему же он выдает себя до конца дела? Зачем передает нам свое имя, если не хочет, чтобы мы остановили его?

Воорт обдумывает сказанное, в животе огонь.

— Не знаю.

— Теперь тебя можно понять, — говорит Мики.

— Он учитель, — продолжает Воорт, упорно думая вслух. — Учитель делает записи на магнитофон. Оставляет подсказки. Посвятивший жизнь детям, любимый школьниками учитель оставляет работу, бросает семью, хоронится в подвале и с риском для жизни делает записи… опасные записи. А затем он начинает убивать, и мы должны понять почему, вне зависимости от его записей… Он ведет следствие. Посмотрите на книги в его доме. Половина — из разряда «Как делать…» и «Как стать…», написанные от первого лица.

— Люди постоянно сходят с ума, — пожимает плечами Мики.

— У него нет криминального прошлого. Дети явно любили его. Кто-то избил его шесть лет назад и пригрозил, что ему не стоит идти в полицию. Он не объяснил, откуда у него раны, и не обнародовал записи. Почему же ему угрожали шесть лет назад?