Литмир - Электронная Библиотека

Артиллерия, поддерживавшая десант с закрытых позиций, произвела мощный огневой налет по позициям «врага» в ближайшей глубине обороны, а стрелковый батальон в это время захватил плацдарм. Тотчас туда устремились и наши пушки. Батарея быстро заняла огневые позиции в боевых порядках пехоты и открыла огонь прямой наводкой по макетам танков, расположенным на опушке густого леса. Все мишени были поражены, задача выполнена отлично.

Действия всех подразделений дивизии, в том числе в батареи Кандыбина из нашего дивизиона, получили удовлетворительную оценку командования дивизии и корпуса. Многодневная, трудная, полная высокого напряжения духовных и физических сил всего личного состава подготовка подходила к концу. Оставалось всего несколько суток для завершения последних приготовлений и отдыха перед боем.

Солнечный день 6 апреля 1945 года явился для всего личного состава нашей дивизии большим праздником. На залитой весенним солнцем поляне в лесу под Гелленом выстроились замкнутым четырехугольником со своими боевыми знаменами представители частей и спецподразделений. Командир корпуса генерал-майор С. Н. Переверткин в торжественной обстановке зачитал Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР о присвоении 207-й стрелковой Краснознаменной дивизии наименования Померанской.

Большой группе офицеров, младших командиров и красноармейцев, отличившихся в боях, вручили ордена и медали. Из нашего дивизиона награды получили шестнадцать человек.

В лагере награжденных ожидал празднично накрытый стол. Были тосты, поздравления, речи, шутки.

А вечером мне вручили приказ командующего артиллерией дивизии полковника В. И. Курашова: к 6.00 7 апреля прибыть в штаб дивизии, чтобы вместе с другими офицерами выехать на Одер для рекогносцировки местности на участке прорыва. Одновременно приказывалось всем подразделениям дивизиона в течение дня привести в порядок вооружение и боевую технику, в готовности оставить к вечеру лагерь.

Итак, боевая учеба была завершена.

Перед броском

Одер в начале апреля поражал своими просторами: выйдя из берегов, разлился широко и привольно. Круша все на пути, он устремил свои мутные вешние воды на север, затопил луга, сады, даже дворы и улицы брошенных прибрежных селений. Полая вода несла множество бревен, досок, бочек и обломки всякой домашней утвари. Темными буграми плыли трупы. Кто это был — попавшие в беду местные жители, гитлеровцы, которых настигло суровое возмездие, или наши солдаты, пытавшиеся преодолеть водную преграду? Никто об этом не узнает — Одер вместе со своими жертвами уносил и тайну их гибели...

Мы стояли на обрывистом восточном берегу. Прямо у наших ног лежал опустевший немецкий городок. Улицы его западной окраины заполнила вода. Серое небо низко нависло над свинцово-черной рекой, над островерхими крышами из красной черепицы.

Комдив о чем-то сосредоточенно думал и был хмур. Мы догадывались, чем он был недоволен: пока дивизия под огнем врага будет переправляться на противоположный берег, другие с Кюстринских высот посуху прямехонько пойдут на Берлин... Вероятно, тщательная подготовка дивизий нашей армии в то время к форсированию Одера была ничем иным как одной из мер дезинформации врага. Сейчас хорошо известно, что наступление с плацдармов было определено высшим командованием уже тогда.

В течение трехнедельной боевой подготовки Асафов большую часть времени проводил в частях, где его уже довольно хорошо знали офицеры, сержанты и солдаты. Последние не без гордости передавали друг другу, что новый комдив, несмотря на незаживающие раны на ноге, категорически отказывался лечь в госпиталь. Артснабженцы подарили ему с любовью сделанный ими костыль, но Асафов положил его в машину и никогда не пользовался им, хотя иногда очень хотелось опереться на него... Никто не должен был знать, что ему, комдиву, тяжело.

Рекогносцировка местности подходила к концу. Полковник В. М. Асафов отдавал последние распоряжения по инженерному обеспечению боя дивизионному инженеру А. Г. Приступенко. Алексей Григорьевич внимательно слушал комдива, делал пометки на аккуратно сложенной карте, прикрыв планшетку от косого дождя краем плащ-накидки.

Командиры стрелковых и артиллерийских полков и приданных им частей усиления стояли рядом. Их взоры были прикованы к далекому противоположному берегу, на котором распластался город Шведт.

Казалось, все уже продумано, практически отработано и усвоено, ошибки тщательно проанализированы и учтены. Но тревога за благополучный исход предстоящего боя не покидала командиров. Никто из них, однако, не выставлял напоказ свои сомнения и опасения. Напротив, когда рекогносцировка закончилась и комдив отпустил всех на перекур, послышались шутки, смех.

Вот молодой, краснощекий подполковник Александр Чекулаев подзадоривает своего соседа и тезку подполковника Вознесенского, а Иван Дмитриевич Ковязин слушает их перепалку и улыбается. Поди узнай, кому из трех полковых командиров доведется первому ступить на тот берег.

— Тебе, Александр Павлович, — говорит Вознесенский высокому ростом и могучему телосложением Чекулаеву, — не мешало бы заранее приготовить сосну подлиннее. Потом поздно будет, а с метровой ты как миленький пойдешь ко дну.

— Конечно, Александр Алексеевич, тебе хорошо. Для твоей комплекции и соломинка спасение. Да и бойцы у тебя под стать командиру — сплошь мелкота. Недаром вы и управились раньше всех с заготовкой подручных средств, — отшутился Чекулаев.

— Я же заранее знал, что будем форсировать Одер, вот и подбирал маленьких, да удаленьких, — парировал Вознесенский. — Это некоторые ловкачи нахватали себе богатырей в маршевой роте под Минск-Мазовецким. Какие же плоты способны выдержать этаких верзил?

— Ба! Да ты, оказывается, тоже там был? Значит, нарочно — «маленьких, да удаленьких»? Вот хитрец! А в Померании жаловался мне как-то на своих штабистов: дескать, набрали мелкоту...

— То-то я тогда думал, почему мне как на подбор достались одни середнячки, — посмеивался Ковязин.

Артиллеристы тоже обменивались замечаниями и остротами. Кто-то посоветовал присутствовавшим обращаться за опытом извлечения пушек со дна озер и рек в противотанковый дивизион. Офицеры принялись расспрашивать, что и как, но тут все увидели приближавшегося комдива Асафова. Перекур закончился.

После рекогносцировки я возвратился в расположение лагеря. На коротком совещании подвели итоги двадцатидневного упорного труда по подготовке личного состава к захвату плацдарма на западном берегу Одера.

Затем командиры батарей, роты ПТР и самостоятельных взводов доложили о готовности подразделений к выполнению боевой задачи.

На второй день меня и Пацея срочно вызвали в Геллен — в штаб дивизии. Форсирование Одера отменялось. Полковник Асафов объявил приказ о выступлении частей соединения в район поселка Фюретенфельде, что севернее Кюстрина. Задача состояла в том, чтобы сменить части, захватившие месяц назад сравнительно небольшой плацдарм на западном берегу Одера, и прочно обороняться там.

Каждый из нас понимал, что от обороны мы, безусловно, перейдем к решительному наступлению, и не иначе как на фашистскую столицу. С крупного лица комдива не сходила довольная улыбка, живые глаза озорно блестели: добился-таки своего!

Затем выступил начальник политотдела подполковник К. Н. Косяков. Невысокого роста, худощавый, Константин Николаевич, подчеркивая каждую фразу, тихо, но взволнованно сказал:

— Нашей дивизии выпала большая честь: наступать на логово фашистского зверя — на Берлин! Вдумайтесь в значение этого факта и, когда будет разрешено, расскажите об этом каждому бойцу. Весьма вероятно, что это будет последняя операция Великой Отечественной войны, в которой придется участвовать нашему соединению. Будем же достойными этой чести.

Сразу же после совещания меня подозвал полковник Курашов.

— Ну что, рады, товарищ Бессараб?

9
{"b":"129047","o":1}