Литмир - Электронная Библиотека

К утру 11 апреля плацдарм сплошь заняли артиллерийские и гвардейские минометные части. Они тщательно замаскировались и ждали темноты, чтобы продолжить работы по усовершенствованию позиций. Всю ночь бойцы таскали на плечах доски и бревна: рядом не было леса, а подвозить его на машинах строго запрещалось.

Сначала гитлеровцы ничем не выдавали своего беспокойства, изредка вели методический огонь по расположению наших войск, полагая, видимо, что русские еще слабы и не могут предпринять активных действий. Но уже 11 апреля фашисты начали разгадывать наши намерения: вдруг усилили наземную и воздушную разведку и приступили к лихорадочному дооборудованию огневых рубежей на переднем крае, рыли ходы сообщения и отсечные позиции в глубине обороны. Участились артналеты по нашему переднему краю, по путям подхода к нему, переправам через Одер и рощам на восточном берегу реки: противник вполне резонно предполагал там наличие наших войск.

Начиная с 12 апреля «Фокке-Вульфы-189» и «Хеншели-126», или, как их образно называли солдаты, «рамы» и «костыли», день и ночь висели над нашими боевыми порядками и корректировали огонь своих артиллерийских батарей по обнаруженным целям.

Но то была малоэффективная стрельба. Наша артиллерия уже достаточно укрылась от поражений осколками и отмалчивалась, не обнаруживая себя и одновременно засекая новые огневые точки противника. Выдержка артиллеристов была настолько велика, что даже прямое попадание в блиндаж самого артиллерийского «бога» Ивана Васильевича Василькова и его подручного командира 136-й армейской пушечной бригады полковника А. П. Писарева никого не вывело из равновесия. А ведь стоило только дать команду (позиции стрелявшей батареи врага уже были точно нанесены на огневые планшеты)...

— Ладно, негодяи, я с вами поговорю через пару дней. Вы мне заплатите за эту наглость, — пробурчал сердито Писарев, стряхивая с себя песок и глину.

Забегая немного вперед, скажу, что он, когда началось наступление, действительно с ними «поговорил». После прорыва обороны полковник пригласил И. В. Василькова специально заехать на позицию гитлеровской батареи. Взору обоих офицеров открылась картина страшного разгрома, пушки искорежены, блиндажи разворочены прямыми попаданиями, а вокруг — убитая прислуга.

Ночь на 11 апреля выдалась беспокойной и бессонной. Все изрядно устали. Только днем удалось немного вздремнуть. Когда мы умывались у своего блиндажа в Гросс-Нойендорфе, на улице поселка, вопреки приказу генерала Переверткина, со стороны южной переправы вдруг появился добрый десяток автомашин.

А «костыль» тут как тут — уже висит над поселком!

— Ты гляди-ка, Никитович, что только, черти, делают! — возмутился Никанор Федорович Пацей. — Ведь это же прямая демаскировка! — И к нарушителям: — Эй, вы! Немедленно остановитесь и рассредоточьте машины у домов! Приказа не знаете, что ли? Старшего ко мне!

— Приказ у меня есть, и я его выполняю, — с вызовом ответил капитан-танкист, высовываясь из окна кабины.

И тут же засвистели немецкие снаряды. Мы бросились в блиндаж. В следующую секунду немецкие артиллеристы точно накрыли наш участок. Когда налет закончился, в блиндаж влетел запыхавшийся Братчиков.

— Товарищ майор, беда! У Глущенко целых два расчета выведены из строя — прямое попадание в орудийный окоп. Двое убитых и девять человек ранено.

— Упрямец! — возмутился я, имея в виду капитана-танкиста. — Сейчас я с ним поговорю...

Выбежал из блиндажа. Но выговор делать было некому. Машина капитана горела. Шофер был мертв, а офицер скончался несколькими минутами позже на руках у нашего фельдшера Валентины Жолобовой.

На позиции убитым оказался один, а не два человека, как сгоряча доложил мне начальник штаба. Тяжелораненых было четверо. Их немедленно отправили в госпиталь.

Орудийные расчеты, понесшие потери, пополнили на второй день бойцами роты ПТР, вызванными из лагеря в Геллене. Пришлось также произвести некоторые перемещения младших командиров и офицеров, чтобы основной костяк старослужащих равномернее распределялся между подразделениями. Командирами боевых орудийных расчетов были назначены младшие сержанты Алексей Чистов и Александр Сивков, наводчиками — ефрейторы Мищенко Александр, Тихомиров Михаил и многие другие.

Пацей и Шленсковой заново перераспределили по батареям, взводам и расчетам партийный и комсомольский актив, расставили агитаторов и пропагандистов, подыскали замену парторгам батарей на случай их выбытия из строя. Коммунисты Фомин, Шестаков, Быков и другие ваши активисты подготовили боевые листки, распространили их в подразделениях.

Командиры взводов и орудий приступили к тренировкам расчетов в новом составе. В оставшиеся до наступления дни предстояло добиться четкой слаженности всех орудийных номеров. Попутно дорабатывались и вопросы боевой подготовки, слабо усвоенные накануне.

В расчете Федора Шестакова, например, требовалось более тщательно отработать правила стрельбы с закрытых позиций. Помню, Шестаков назначил рядового Ивана Веренича исполнять обязанности заместителя наводчика, поручил ему научить своего земляка Петра Коваля стрельбе по невидимой цели. Но Петр никак не мог сообразить, почему перекрестие панорамы при такой стрельбе смотрит совершенно в другую сторону — на точку наводки, а не в ту цель, которую должно стрелять орудие. Считая, что Веренич просто дурачит его, Коваль кипятился:

— Як же мы будем палить, як никакой цели нема? Ты меня дилу учи. Так мы и Берлина не побачим як своих ушей!

— А ты чего спешишь? — осаждал его Веренич. — Успеется!

— Так я ж Марине уже в письме отписал, що в Берлине воюю и скоро дома буду, хай готовит встречу. А ты хочешь, щоб мы сидели на месте, палылы в билу копиечку...

— А ты не бреши Марине, бо я ей напишу. Та вона и так знает, що ты никогда правды не говорил. Як же так писать, коли ты Берлина ще и не бачив?

— Я не брехав жинке, — решил хоть как-нибудь оправдаться Петр. — Точный математический расчет: пока письмо дойдет до дома, мы уже будем в Берлине. Жинка почует про это по радио, а тут и письмо...

Так с шутками и дорогими сердцу каждого солдата воспоминаниями проходили дни напряженной учебы перед большим сражением, совершенствовалось боевое мастерство.

Кстати сказать, для шутки, веселого, порой назидательного разговора солдаты находили время в любой обстановке. Часто приходилось слышать истории, в которых правда переплеталась с вымыслом. Но всегда такие рассказы содержали много поучительного, передавали боевой опыт бывалых солдат, имели большое воспитательное значение. Распространялись они быстро и так обрастали всевозможными, вполне правдоподобными подробностями, что сам создатель первоначального варианта невольно удивлялся.

Однажды вечером Пацей вернулся из батареи Глущенко и, смеясь, поведал забавную историю, услышанную в расчете Аркадия Кучина. Рассказал ее Игнатьев, слывший среди товарищей солдатом не из робкого десятка: его грудь украшали две медали «За отвагу» и орден Славы III степени. После оборудования орудийного окопа белокурого веснушчатого Игнатьева попросили рассказать, как он катался на немецком танке. Игнатьев смотрел то на одного, то на другого солдата, и бесенята прыгали в его глазах. Наконец он сдался, довольно чмокнул розовыми, как у девушки, губами и начал:

— Случилось это, братцы, под Курском в сорок третьем. Я только что прибыл на фронт, в боях до этого не участвовал. На передний край попали к вечеру. Окопались, значит, среди гнилых пней давно вырубленного леса, маленько подкрепились колбасой и сухариками и отправились в потусторонний мир.

— Скажи, пожалуйста, — «потусторонний», — прыснул кто-то, но на него тотчас зашикали.

— Лежу в ровике, носом упершись в землю, а сам спиною чувствую, как черные громадины с белыми крестами совсем близко подошли к нам. Лежу и прощаюсь с белым светом. Так стало мне жаль самого себя, что в пору завыть...

— Ну, а гранаты, гранаты-то противотанковые хошь были у тебя? — спросил его Миша Грибушенков, даже привстав от напряженного ожидания развязки.

11
{"b":"129047","o":1}