И еще, Леночка, теперь настал мой час задавать вопросы. Мы, можно сказать, душу перед тобой раскрыли, а сами ничего о тебе не знаем. Так не пойдет.
— Станислав, а я вам еще не надоела? — поинтересовалась Лена.
— О чем ты говоришь? — возразил Оболенский. — Не только не надоела, завтра я намерен взять отгул и покатать вас с Анютой по городу. В Тюмени есть очень красивые места. А вечером мы тебя проводим и посадим в самолет.
— Спасибо, Станислав Георгиевич. Я с удовольствием проведу с вами целый день, но самолет у меня в два часа ночи, так что не стоит беспокоиться, доберусь на такси.
— Так. Повторяю. Мы с Анютой проводим тебя в Рощино и посадим в самолет. Все! Я сказал!
Анна пошла накрывать на стол.
— Что наша гостья предпочитает? Коньяк, водку, виски, вино? — спросил Стас.
— Все это имеется у вас в наличии? — удивилась она.
— Обижаешь, Леночка! — ответил Оболенский, открывая дверцы серванта, где располагался его бар. — Выбирай, что твоей душе угодно.
В зеркальном баре находилось огромное количество бутылок, различных конфигураций и цветов.
— Да, такой бар может быть только у трезвенника, — заметила Лена.
— Точно, — согласился Стас. — Это моя слабость. Из всех стран, в которых я бывал, стараюсь привезти что-нибудь необычное и экзотическое.
— И вы все это пробовали?
— Ой, боже сохрани! В винах-то я неплохо разбираюсь. Еще знаю, что вот это хороший армянский коньяк, а это французский.
— Тогда уж выбирайте сами, я не специалист
— Давай возьмем вот этот коньяк и это вино. Очень приятное, Анюта у меня его любит.
Забрав бутылки, они отправились в столовую.
— Анна, какой у вас шикарный бар! — восхищенно сказала Лена, когда они вошли.
— Не у нас, а у господина Оболенского, — возразила Аня. — Он начал его собирать задолго до моего появления. Одна дама с его работы сказала мне, что их шеф не пьет, а "на лапу берет" только импортными бутылками. Все об этой его слабости знают. Давайте садиться за стол, иначе все остынет. Лена, ты когда-нибудь пробовала оленьи языки?
— Нет, только слышала о них.
— Обещаю, что свой язык от удовольствия проглотишь, когда попробуешь.
Во время ужина Оболенский галантно ухаживал за дамами и говорил витиеватые тосты.
— Станислав, — обратилась к Оболенскому журналистка, — а можно я еще вас немного помучаю и задам вопрос, который не решилась задать перед камерой?
— Ненасытная ты женщина, Елена! Валяй, спрашивай!
— Я не спросила у вас о том, какие недостатки вы прощаете своей жене?
— Честно говоря, для меня это очень сложный вопрос, — усмехнулся Стас. — Я, вообще, считаю, что у женщины существует только один недостаток — блудливость. Все остальное — достоинства.
Вот что я могу отнести к недостаткам в своей Анютке? То, что у нее нет привычки, все раскладывать по своим местам? Что она брючки свои и пиджак на спинку стула повесила или тарелки поставила не в том порядке, к которому я привык? Да наплевать! Я сам ее вещи развешу, с любовью и удовольствием. А у тарелок пусть теперь будет новый порядок расстановки. Пусть они совсем стоят в беспорядке, коли, ей так нравится. Если я педант, не буду же я ее носом тыкать и мучить. Я прекрасно помню, сколько невероятных усилий пришлось мне приложить, чтобы научиться этому.
Заставить ее бросить курить я тоже не имею права. Если это доставляет ей удовольствие — пусть курит. Просто я теперь сам покупаю ей самые легкие и безопасные сигареты. И заметил, что она стала намного меньше курить.
Понимаешь, Лена, Анюта моя умна, начитана, самобытна, талантлива, наконец. У нее существует свой внутренний мир, в который даже мне нет полного доступа. Я хочу, чтобы ей было комфортно и уютно жить со мной. И совершенно не хочу ничего в ней менять и ломать. Так же как она ничего не пытается поменять во мне. Потому, что это не реально. И мы оба это понимаем. Если бы это было не так, у нас бы ничего не сложилось.
Я не представляю, что вот бы моя Анютка, заглядывала мне в рот, ходила передо мной на цырлах, пыталась во всем угодить, со всем бы соглашалась, лебезила передо мной. Да, я бы через неделю застрелился.
Я вижу в ней главное, я вижу в ней ее суть. Она для меня и любовница, и друг, и советчик, и мамочка. В каких-то случаях, и оппонент, что тоже необходимо. И пусть в ней все остается так, как есть. Может для кого-то, определенные ее характерные черты были бы неприемлемы. Для меня именно такая, какая она есть, это то, что мне нужно! Со всеми ее слабостями, странностями и заморочками.
Зато я точно знаю, что мне никогда не будет с ней скучно!
— уверенным и довольным тоном заключил Оболенский.
— Да, далеко не всякий муж так воспринимает свою жену, — покачав головой, сказала Елена.
— Не жену, Леночка, а, прежде всего, любимую женщину, — поправил Стас.
Ужин продолжался. Кроме оленьих языков, Анна выставила на стол огромное блюдо с рыбным ассорти из северных рыб и черную икру.
— Мой Володька умрет от зависти, когда я ему расскажу, чем вы меня здесь угощали, — сказала Лена.
— Володька это, надо полагать, муж? — поинтересовался Стас. — А дети?
— Двое сыновей у меня. Старшему двенадцать, а маленькому четыре годика исполнилось.
— Две виноградинки, значит у мамы, — пошутил Оболенский.
— Нет, Виноградова — это моя девичья фамилия. Я не меняла фамилию ни первый, ни второй раз.
— Так ты второй раз замужем? — спросил он.
— Да, но отец у моих детей один, — с хитрой улыбкой ответила Елена.
— Вот как! Тебе тридцать два, старшему двенадцать, а во сколько же лет ты первый раз замуж выходила? — удивился Стас.
— В первый раз я вышла замуж почти в двадцать, а родила от будущего второго.
— Уже интересно, а поподробнее, — с удивленным выражением лица попросил мужчина.
— Со своими мужьями я познакомилась в институте, — начала свой рассказ журналистка. — Они были друзьями и учились на два курса старше меня. Оба ухаживали за мной, но я выбрала Володю. Слава тоже был в меня влюблен, но вел себя корректно, вроде бы ни на что не претендовал, и частенько мы проводили время втроем.
Мы с Вовчиком дружили около года, были уже близки и собирались пожениться. И вдруг, по программе обмена студентами был объявлен конкурс. Несколько наших лучших студентов должны были поехать в Канаду, а их студенты приехать к нам. Оба моих друга тоже участвовали в конкурсе.
Когда Володя пришел ко мне и сказал, что он вошел в число победителей и уезжает на два года, я очень расстроилась. Мы тогда уехали на дачу и провели там два выходных дня. Я плакала и уговаривала Володьку отказаться от поездки. Ночью, наверное, в порыве страсти он даже пообещал мне, что останется.
Но, видимо, посоветовавшись с родителям, все-таки решил ехать. Мы сильно поругались и наговорили друг другу гадостей. Я сказала ему, что если он уедет, то выйду замуж за Славку. Вовка психанул и ушел, хлопнув дверью. Я его даже не провожала. Он уехал, и не писал мне, и не звонил.
А, где-то, через месяц, я почувствовала, что беременна. Славик всегда был рядом. Он уверял, что Володя не пишет и ему. А когда узнал о том, что я жду ребенка, сделал мне предложение.
Чтобы у меня не оставалось сомнений, сказал, что получил письмо от одного из наших студентов и узнал, что Вовка там живет с канадкой и, вообще, не собирается возвращаться.
Это потом, когда уже Дениска родился, и мы были женаты, я нашла у него Володины письма, в которых тот умолял друга поговорить со мной, чтобы я сменила гнев на милость и написала ему.
— А сам так тебе так и не написал? — спросила Анна.
— Письмо от него я получила только через полгода. Оказалось, что Слава сообщил другу, что мы с ним согрешили, я забеременела, и он вынужден был на мне жениться. Поэтому в Володином письме были только упреки и ни слова о любви.
Вернулся он, когда сыну было уже больше годика. За все время он даже на каникулы домой не приезжал. О том, что Денис Вовкин сын, знала только моя ближайшая подруга. Она-то меня и выдала.
