И на подчиненных голос в жизни не повышал. Правда, мне кое-кто из его окружения жаловался, что Оболенский может спокойным, но таким тоном сказать и так глянуть, что душа холодеет, и ноги подкашиваются.

А отрицательные эмоции внутри-то копятся. Ты, наверное, Стаса в гневе еще ни разу не видела? А его только завести и разозлить. Кстати, несмотря на его внешнее спокойствие, это довольно легко. Накатить может так, что мало не покажется.

Пару лет назад ехали мы из лесу без Шурки. Я с дочерью и Стас за рулем. И вдруг, у нас какие-то мордовороты подсекли машину. Вышли четыре молодых амбала и стали орать на Оболенского. Они, видимо, не ожидали от него такой реакции. Хотели запугать седовласого мужичка. Так Стас их мигом раскидал, связал, пока те очухивались, и заставил еще ремонт оплатить.

На Стаса вообще нельзя голос повышать. Хамства он не выносит совершенно. Сам, практически, никогда не наглеет и другим не позволяет. Он даже бьет молча и без предупреждения, только глаза бешеные.

А я, честно говоря, всю жизнь спокойна. Если рядом Шура или Стас, в обиду не дадут никому. За один косой взгляд в мою сторону, на семь метров в землю зароют. Не зря же они с Шуркой на этом полигоне пластаются. Ведь в таких войсках служили, где учат убивать без оружия. Мне Шурка рассказывал. Это, наверное, в крови остается, на уровне инстинкта. Поэтому мужики и не хотят форму терять.

— Ой, я тебе сейчас расскажу, как я однажды рявкнула на Стаса, — вспомнила Анна. — Мы с ним о чем- то заспорили. И вот он уперся рогом в землю, и ни в какую. А я разозлилась и заорала на него, что по жизни, он упрямый осел. Как он на меня глянул! Я, как оплеуху получила, как головой об стенку ударилась. Кулаки сжал, взглядом пронзил, замолчал, развернулся и ушел спать в кабинет.

Утром встал, зашел в спальную одеться. Я пыталась с ним заговорить, бесполезно, как будто меня совсем нет. На обед не приходил, вечером пришел очень поздно. Даже не поужинал и снова ушел в кабинет.

Ну, я к нему ночью сама пришла, разделась и легла рядом. Извинилась, конечно, приласкала его, сдался мужик. Вот тогда он мне сказал, что крик — это признак вырождения и, чтобы я никогда не повышала на него голос и не обзывала.

Честно говоря, я испугалась, что он меня ударит в момент ссоры. Уж такой жуткий у него был взгляд.

— Да нет, — с уверенностью сказала Люся, — женщину он никогда не ударит, но взглядом испепелить может. В его понятии, ударить женщину для мужика такое унижение, которое никогда не смоешь.

Кстати, очень многие считают, что Оболенский жесткий, непробиваемый, и все ему нипочем. А у него, между прочим, очень ранимая душа. Он только этого никому не показывает. И обиду он не забывает и не прощает, особенно чужим. Ты это знай и учти.

Когда нам было лет по десять, его одноклассник жиденком обозвал. Встретились с тем, случайно, через сорок лет! В ресторане, когда их пятидесятилетие праздновали. Так Стас даже руки ему не подал, не поздоровался. Повернулся и ушел. Мы с Шурой ничего не поняли, пока он нам потом не объяснил. И бывший одноклассник уже сто раз об этом забыл, а Оболенский помнит. Такая у него натура. А я то знаю его. Обидится и замолчит.

Бывало, повздорим с ним, я в запале наговорю лишнего, так месяц может со мной не разговаривать. Какие-то разборки, выяснения отношений, вообще, не в его духе. Замолчал и все, как глухой, ничего не слышит, пока не отойдет.

Понимает, в конечном итоге, что близкий человек оскорбил его не со зла, а в порыве гнева. Мне-то он все равно прощал, хотя я не раз перед ним извинялась, когда чувствовала, что виновата. И тебе простит, конечно, но лучше не рисковать. Его уж теперь не переделаешь, куда деваться?

Но, рука на женщину у Стаса никогда не поднимется. Уж, какую ему Лариска подлянку сделала? Изменила, да еще и забеременела. Он ей даже пощечины не дал, даже скандала не устроил. Молча сам отвез ее к ней домой и ничего не пожелал слушать. Хотя переживал сильно.

— А у тебя Шурик злопамятный? — поинтересовалась Анна.

— Нет! Они хоть со Стасом и росли вместе и не расстаются всю жизнь, но по характеру совершенно разные. Мой может раскипятиться, покричать, поскандалить, но быстро отходит и напрочь забывает, чего, собственно, шумел. Он отходчивый и очень мягкий мужик. Этот же юморист по жизни, умеет все как-то к шутке обернуть, а уж если сам виноват, то так подлижется, что и сердиться на него невозможно.

— Ой, Люсь, что-то мы с тобой заболтались, — взглянув на часы, сказала Анюта. — Пойду я до дому, готовиться буду к последней съемке. Не опаздывайте, пока!

Вечером все вновь собрались в доме Оболенских. Съемка началась.

— Анна, прошел год, как вы живете в законном браке со Станиславом. Скажите, ваше отношение к мужу не изменилось? А может быть, вы хотели бы что-то поменять в нем? Насколько он устраивает вас, не как мужчина, а как муж? — спросила журналистка.

— Леночка, в России, я подчеркиваю, именно в России, существует такое понятие — если мужик не пьет, не бьет и деньги в дом несет, это идеальный муж. А, если он еще и "могет"! — продолжила она, лукаво поглядывая на Стаса, — это уже супер-идеальный. Исходя из этого, могу с полной ответственностью заявить, что у меня супер — мупер идеальный муж! Вот это, как я считаю, четыре кита, на которых держится счастье российской женщины. А, какие-то там недостатки, которые присущи моему мужу, как всякому нормальному человеку, можно или сгладить, или совсем не замечать, а иногда и преобразовать их в достоинства.

— А какие недостатки имеются у вашего Станислава Георгиевича, если не секрет? — поинтересовалась Елена.

Анна вопросительно посмотрела на мужа.

— Давай, давай, выкладывай, — с улыбкой произнес Стас.

— Вот посмотри на него, Лена. Он дал добро. А думаешь почему? Да я бдительность его усыпила, назвав супер — мупер идеальным. Он ведь не знает, что я могу сказать. Решил, что я и претензий к нему особых не имею.

— Ой, напугала, — продолжая улыбаться, сказал Стас, — мне уже самому интересно. Говори, я слушаю.

— Ну, хорошо. Я прощаю своему мужу упрямство, самоуверенность, гордыню, амбициозность, злопамятность, хитрость, и кое-что еще не очень существенное.

— Сразу выражаю протест, — сказал Оболенский. — Я не самоуверенный, а уверенный в своих силах мужчина. Это разные понятия. Да, я помню и не прощаю, намеренно причиненное мне зло, но никогда не опускаюсь до мести. Человек, который сделал мне подлость, просто перестает для меня существовать. Амбициозность — это, вообще, не недостаток. Гордыня — вопрос спорный. Ладно, с упрямством соглашусь. Что касается хитрости то, Анечка, я тебе уже объяснял — это гены, дурная наследственность. Хотя может и не дурная. В бизнесе без хитрости нельзя, — с лукавым прищуром, сказал Стас.

— Да ладно, Стасюля! — с улыбкой махнула на него рукой Анюта. — Я все равно ничего не хочу менять в своем муже. Иначе, это будет уже не Оболенский. Люблю его таким, каков он есть. Безропотный телок, мне даром не нужен.

— Ну, слава богу! И на этом спасибо, — произнес Стас, с деланным облегчением.

— Вы счастливая женщина, Анна, — сказала журналистка. — Вот я многое хотела бы поменять в своем муже. Хотя, тоже очень его люблю.

— Лен, а ты не старайся изменить мужа, попробуй его перехитрить.

— Да как перехитрить, если он тоже у меня упрямый, как мул. А уж если у него по работе, что-то не пошло, вся злость выливается на меня. Потом извиняется, а мне-то, каково? — с грустью в голосе, произнесла Елена.

— Я тебе подскажу. Во-первых, запомни, — наставническим тоном начала Аня, — что даже самый умный мужчина, до конца жизни в душе остается ребенком. А, как успокоить капризничающего и плачущего малыша? Надо отвлечь его внимание. Игрушкой, разговором, чем угодно.

— Та-а-к, — протянул Оболенский, — пошел обмен опытом. Шура, послушаем, как нас бабы облапошивают?