— Не такой?

— Она утверждает, что ее руку не таким обездвижили.

— Я немного запутался… Ты говоришь, что на картине изображен меч Леомира? То есть княжеский? И Гвадрик, то есть князь? А выглядит меч иначе? По словам Петунки? — Он слегка пожал плечами. — Может, Роволетто что-то напутал?

Она нетерпеливо взглянула на него.

— Ты и верно запутался. Меч Роволетто изобразил точно. С выщербинами от болта Плебвига, с облупившимся серебрением на клинке.

— Серебрением? Этот князь Леомир тоже, видать, при демократах жил, если его хватило только на то, чтобы клинок посеребрить…

— Леомир был не князь, а бесяр, то есть ведьмак. Изничтожитель чудовищ. И композицию серебра со сталью применял не для украшения, а с известной целью. Но не о нем сейчас речь, а о том, что у Гвадрика не было его меча, когда он Петунку на ягоднике прихватил. Во всяком случае… многое на это указывает.

Дебрен задумался, наморщив лоб. Не только над предпосылками, на которых основывалась Ленда. Его больше интриговал второй вывод. Висящий в воздухе, невысказанный.

— Не был, потому что Петунка помнит иначе? — спросил он.

— Я ей верю. Она хотела покончить с жизнью. Очень. Это видно по ее лицу, да так, что мурашки по спине бегают. Ты знаешь, я человек простой, поэтому спросила напрямик, уверена ли она, что меч не тот. Сначала она меня вообще не поняла, так ее картина захватила… Потом до нее дошло. Она грустно улыбнулась и, показав на выщербину Плебвига, сказала: «Если б у моего этот был, мы бы с тобой не разговаривали». — Ленда немного помолчала. — Ты в мечах не разбираешься, поэтому объясняю, что у современных, средневековых, оружейники почти никогда не заостряют щитки. В ранневековье использовались более короткие клинки, потому что и латы были полегче, и сталь дорога… Но уже не меньше столетия сразу же за эфесом выковывается продолжение рукояти — тяжелое, толстое и тупое. Это позволяет лучше сбалансировать оружие, делает его устойчивее, ну и рыцарь руки не покалечит, если слишком быстро станет длинное острие без перчатки из ножен вытягивать. Таким мечом, глубоко вбитым в землю, невозможно перерезать жилы на запястье. Поэтому я думаю, Петунка правду говорит. В 1429 году Гвадрик ходил не на чудовищ, а на морвацких кнехтов, которые всегда были хорошо защищены латами. И хотя бы поэтому легкий бесярский меч был для него не самым подходящим оружием. Это — во-первых. А во-вторых, демократы ему бы такой носить не дали. Ибо это символ. Возможно, даже более значимый, чем корона. Владыке, задумавшему заполучить трон, знаменитый меч предков пригодится гораздо больше, нежели полный набор монарших регалий. Я не уверена, но, пожалуй, только во времена Осени Королей, когда на волю вырвалась феодалия и по замкам принялись разоружать демократические гарнизоны, меч Леомира вместе с остальными ценностями попал в руки Гвадрика. Только это было десятью годами позже.

— И что отсюда следует? — Сам он предпочитал не делать выводов. А тот, что нагло пробивался вперед, был слишком печальным.

— Не знаю, — сказала Ленда, глядя ему в глаза. Она просто вынуждена была глядеть. Потому что расходилась с правдой и не хотела, чтобы он принял это за обычную ложь.

Чума и мор… Однако же. Оба они думали об одном и том же. Он с трудом сглотнул.

— А… Збрхл? Какое имеет к этому отно… — Он осекся, потому что, задавая вопрос, сам нашел ответ. Осколков было достаточно. В какой-то момент их количество перевалило через критическую точку, и теперь вдруг все стало складываться в осмысленную, хоть и некрасивую картину, однако отказать ей в логичности было нельзя. — Боже…

— Возможно, все и не так, — шепнула Ленда. Ее взгляд умолял Дебрена поддержать в ней надежду. — Может… не знаю… Роволетто пришел сюда через Бельницу? И где-то по пути увидел То, что потом изобразил? Ведь могло так быть, правда?

Дебрен неуверенно кивнул. Будучи магуном, он должен был сделать это энергичнее. Магун обязан взвешивать вероятности, а с этой стороны и та, и другая гипотезы были по меньшей мере равнозначны. Но он не мог смотреть на проблему холодным взглядом профессионала. Уже не мог.

Потом они некоторое время стояли, то глядя друг на друга, то отводя глаза. Ни он, ни она не решались задать вопрос. Ведь если задать вопрос, это потребует ответа, а оба чувствовали, что любое решение было бы ошибкой. Потому и молчали. Впрочем, молчание тоже было ошибкой.

Заговори кто-нибудь из них — пусть даже шепотом, они почти наверняка не расслышали бы доносящееся из-за стены приглушенное снежным ковром поцокивание конских копыт.

— Может, это не конь? — в очередной раз попыталась угадать Ленда.

— Конь, — заверил Йежин, беря новый заостренный колышек. — Потому что фыркает. Другие животные не фыркают.

Он приставил колышек к дыре, проделанной в полу алебардой. Збрхлу хватило двух ударов обухом бердыша, чтобы длинный, в два локтя, кол застрял в досках. Ротмистр пнул его для пробы и отложил топор.

— Не говоря о том, — поддержал он хозяина, — что другие животные ходят на собственных ногах, а не на конских.

— Тебе показалось, — пожала Ленда плечами. — Ни хрена не видно через эту щель. Да еще ночью…

— В основном-то я пешим служу, — согласился он, поднимая столешницу и укладывая ее вдоль линии вбитых в пол кольев. — Но именно поэтому неплохо разбираюсь в конских ногах. Надобно знать, куда бить, чтобы свалить нападающего рыцаря. А нет лучше способа уложить под ним коня, чем бить по ногам. Во-первых, конь никого не затопчет, оставшись без наездника, а во-вторых, он своим и рыцарским телом образует преграду, вдобавок живую, мечущуюся, и из-за этого…

— Не хочу слушать, — проворчала Ленда. — Хамский способ — рубить животное по бабкам. Не знаю, чем ты вздумал похваляться.

— Наверняка тем, — выручил ротмистра Дебрен, — что пережил нечто подобное. А такое случается не часто. Ведь и после применения хамских фокусов мало кто остается в живых. Броневая атака. Масса, плюс сопротивляемость ударам, плюс боевой пыл — это тебе не хиханьки да хаханьки, правда, Збрхл?

— Святая правда, — радостно подхватил Збрхл, посылая Петунке хвастливый взгляд. — Помню, как-то некий барон, отдавший за латы для себя и доспехи для коня две деревни, целый строй в этих латах продырявил, хоть мы в десять человек в глубину стояли, с тремя рядами щитоносцев впереди, все хорошо укрытые и сплошь одни профессионалы. Но он все равно проехал, сукин кот. После боя ребята подсчитали на панцире попадания и до двенадцати десятков досчитались, прежде чем со счета сбились. А барон, представьте себе, всего лишь пару синяков заработал да вонь.

— Ты б тоже не без вони остался, — обрезала его Ленда, — если б тебя сто двадцать раз чем-нибудь острым ткнули.

— Я не об этом, — охнул Збрхл, передвигая одним махом половину наваленной у двери баррикады. — Позади деревня была, а в ней навозные ямы. Он не остановился, влетел в самую глубокую и увяз. — Збрхл оценил прочность кучи лавок, столов и пустых бочек, принесенных из подвала. — Ну, должна выдержать. Только б как следует столб поставила, коза.

Столбом они назвали сбитую из четырех лавочных сидений конструкцию, длину которой подобрали так, чтобы ее можно было поместить между дверью и отодвинутой в глубь комнаты баррикадой.

Ленду качнуло прежде, чем она вообще схватилась за столб, и ей крепко досталось. Дебрен не подскочил, чтобы ее поддержать, в глубине души надеясь, что она упадет. Это отрезвило бы кое-кого. Однако она не упала, а когда все же подхватила столб, то удивительно быстро угодила им в предназначенное место.

— Ты могла бы на воротах работать, — похвалил девушку ротмистр. Потом, сообразив, добавил: — Я имею в виду городские, а не какую-нибудь подворотню, в которой…

— А для подворотни девица Ленда не подходит? — заинтересовался Йежин. — Почему?

— Характер у меня паршивый, — буркнула она себе под нос.

— Она слишком велика. — Голос Збрхла слился воедино с ее голосом. — А работа в подворотне требует… — Он заикнулся. — Ну… от девушки…