Как и описала Змиулания, дорога из замка в горы была одна, зато извилистая и колдобистая, а чтобы раскиснуть, ей и в лучшие–то времена не требовался дождь — было достаточно его предвкушения.
Весь день тридцати умрунам находилась работа — толкать телегу, тянуть карету, тянуть телегу, толкать карету, нести на руках телегу, нести на руках карету, нести на закорках сержантов и полковника, тащить лошадей, от усталости позабывших свое отвращение и недоверие к «беспокойникам» Костея, и иногда у Серафимы создавалось впечатление, что запряги они изначально в карету не четверку лошадей, а четверку умрунов, к вечеру они бы продвинулись гораздо дальше.
В трудах и заботах вечер подкрался незаметно, и оказалось, что справа от них стена, покрытая редким лесом, слева — обрыв, и что если кто–то хочет разбивать лагерь прямо сейчас, пока не наступил и вовсе непроницаемый мрак, то это придется делать прямо посреди камней и грязи.
Поваренок Саёк развел костер и стал готовить ужин для своей повелительницы, ее горничной и господ офицеров, четверо умрунов заняли посты по четырем углам кареты (к облегчению царевны, наружным), а Серафима и Находка смогли, наконец, отдохнуть и прийти в себя после дневной тряски и качки — ходить в ногу по осенней распутице не получалось даже у не знающих усталости гвардейцев.
- Ничего, ваше царственное величество, потерпите еще денек, — приговаривала Находка, расстилая белую салфетку на откидном столике на стенке кареты. — Послезавтра, батюшка–Октябрь поможет, начнется спуск, дорога будет поровнее да посуше.
- А ты откуда знаешь? — устало удивилась царевна, зажигая светильник.
- Так ведь наши–то края начнутся, октябрьские, — в первый раз за несколько дней улыбнулась служанка.
- Да нет, я не о краях. Я о том, что сухо там будет. Ты ж там уж сколько лет, как не была? Откуда тебе знать, был там дождь, или не было?
- Так там уж ручьи да речушки начнутся — притоки Октября, а уж где его вода, там наш Октябрь–батюшка хозяин, — блаженно улыбаясь, заговорила Находка, и глаза ее впервые за долгое время по–настоящему ожили. — А он осенью спать собирается, лишнюю воду не любит, вот тучи дождевые от своих–то притоков и отводит. Сухая у нас осень бывает. Зато зимы снежные. Потому что по весне он как просыпается, как потягивается — все низиночки позаливает, все овражки позатапливает! А уж как вода сойдет, травы расти начинают — ох, благодать!..
В крышу кареты деликатно постучали первые капли зарождающегося дождя.
- Благодать, благодать, только суха не видать, — пробурчала Серафима и тайком, пока Находка не видит, достала из коробочки кольцо с кошкой.
Наступила пора проверить расположение диспозиции на предмет необъективного оставления объекта, как, наверное, выразился бы по этому поводу генерал Кирдык.
Через десять минут Серафима под причитания Находки вернулась в карету слегка промокшая, изрядно грязная и серьезно сердитая. Диспозиция к оставлению объекта, увы, не располагала: ни вскарабкаться наверх, ни спуститься вниз по склону, не сломав себе при этом в лучшем случае шею, было невозможно.
В худшем случае сломано могло быть все, кроме шеи.
К тому же, четверка умрунов, неотступно, на расстоянии пяти шагов следующая за ней как нитка за иголкой, к таким упражнениям отнеслась бы, что–то подсказывало царевне, не очень положительно.
Если завтра в пейзаже ничего не изменится, то о побеге нечего и думать.
И она, скрипя зубами, смирилась и стала ждать послезавтра.
На обещанное послезавтра к обеду, к удивлению всех, кроме Находки, дорога пошла вниз более полого, грязь на ней незаметно превратилась в серую пыль и камни, а тучи, несмотря на порывистый попутный ветер, остались недовольно, но покорно висеть за спиной, как воспитанные дворовые псы, не решаясь пересечь некую невидимую границу, за которой начинаются хозяйские хоромы.
У первой же речушки, торопливо лавирующего между разнокалиберных валунов чтобы как можно скорее попасть вниз, в свою реку, Серафима, демонстративно игнорируя постную физиономию штандарт–полковника, только сегодня утром получившего строгое внушение от царя за слишком медленный темп продвижения, дала команду остановиться на обед.
Атас отослал умрунов в воду стирать и отмываться одновременно, и те, похожие более на терракотовое воинство вамаяссьского мандарина, чем на людей, хотя и бывших, угрюмым чумазым строем зашли в стремительный поток, мгновенно замутив прозрачную ледяную воду.
Первых купальщиков в мундирах, достигших стремнины, вода подхватила и понесла, мочаля, как старательная прачка — грязное белье обо все встречные камни. И пока сержанты спохватились и стали выкрикивать команды, перебивая и противореча друг другу, бедолаг успело отнести на несколько сотен метров вниз по течению, как невесомые бумажные кораблики, и спустить вверх тормашками по водопаду.
Подгоняемые проклятиями командиров, оставшиеся гвардейцы выскочили на берег и понеслись вниз вылавливать товарищей.
Пока военные были таким образом заняты, Серафима снова жадным взором окинула окрестности — не пора ли делать ноги, и снова раздраженно пришла к выводу, что не пора. Склон вокруг был хоть и пологий, но почти идеально ровный, как на зло, без единой горки, а единственное углубление было уже занято — горной речкой. Ни спрятаться, ни скрыться.
«Ну, что ж. Еще полдня пропало даром», — вздохнула она и, оглядев коротко своих придворных — Сайка и Находку — сделала широкий царский жест над расстеленной у самой воды скатертью и провозгласила:
- Приятного аппетита, что ли…
- Нет, постойте! — горничная быстро накрыла руками тарелку с хлебом, к которой потянулись одновременно ее хозяйка и поваренок, и умоляюще взглянула на Серафиму:
- Простите, пожалуйста, за дерзость дуру деревенскую, ваше царственное величество, не велите казнить, велите слово молвить!..
Царевна удивленно повела плечом:
- Валяй, — и поспешно исправилась: — То есть, говори, дитя мое, не бойся, я имела в виду.
- Ваше царственное величество, — Находка сложила руки на груди и неуклюже опустилась на колени. — Послушайте меня, сделайте милость великую, не браните, не гоните…
- А можно, пока ты будешь говорить, мы с Сайком чего–нибудь пожуем?
- Нет, ваше царственное величество, — упрямо замотала рыжей головой служанка. — Никак то нельзя. Помните, я вам говорила, что мы вошли во владения Октября–батюшки, в его земли?
- А я думала, они ваши…
- Нет, его. Мы у него в гостях, его дети.
- Н–ну, помню, — непонимающе подтвердила Серафима.
- Так вот у нас, у октябричей, обычай, что ежели кто рядом с водой трапезовать собирается, то первый кусок и первый глоток надобно Октябрю–батюшке отдать, почтить его, чтобы и он к тебе ласков был, случись нужда, чтобы покровительствовал, помогал, на твоей стороне стоял.
- Вы в это действительно верите? — снова пожала плечом царевна и хотела уже продолжить обед, но взглянула Находке в лицо, и рука ее снова повисла в воздухе.
Люди с такими лицами шли за свою веру на каторгу, на костер и в реку с камнем на шее как на пикник.
- Истинный свет, верим! — прижала руки к груди служанка, и глаза ее светились.
- Н–ну… — царевна отвернулась, чтобы скрыть улыбку, украдкой показала кулак скептически усмехающемуся Сайку — горожанину до мозга костей — и снова повернулась к ней. — И что нужно делать?
- Смотрите, ваше царственное величество. Я все как надо покажу–расскажу.
Она взяла с тарелки ломоть хлеба, отломила половину, подошла к ручью и торжественно, с поклоном опустила кусок в воду.
- Откушай с нами, батюшка–Октябрь. Ты набольший, тебе первый кусок.
Потом взяла кружку кваса, также поклонилась и щедро плеснула в волну:
- Попей кваску с нами, батюшка–Октябрь. Ты набольший, тебе первый глоток.
И выжидательно–просительно вскинула глаза на царевну.