Серафима изобразила серьезность (торжественность у нее не выходила, хоть в речке топи) и точь–в–точь повторила слова и движения горничной. За ней, простимулированный строгим взглядом царевны, последовал поваренок.
- А теперь можно и откушивать, ваше царственное величество, — с явным облегчением поклонилась Находка и первая подвинула ей хлеб. — Простите, если что не так, дуру деревенскую. А только так все предки наши делали, и нам завещали. Нужно это. Без этого нам, октябричам, жить никак нельзя.
- Ну, нельзя, так нельзя, — без лишних споров смирилась Серафима и тут же перевела разговор на другую тему:
- А что, Находка, эта дорога тебе знакома?
- Знакома, ваше царственное величество, — подтвердила та.
- И она, значит, так и будет все по голому склону идти?
- Нет, ваше царственное величество, скоро эта плешина кончится, и она снова почнет по склону да меж горок петлять, да все ниже и ниже так спускаться.
- А склон–то да горки эти все пыль да камень, как здесь?
- Нет, ваше царственное величество, там все лесом поросло да травой, а камня меньше, земля все больше идет. А через три дня эта дорога и вовсе на ровное место выйдет. Там Октябрь–батюшка свои речки все соберет, и самая ширина у него там начнется. Редкая птица долетит до середины.
- Устанет крыльями махать, что ли? — не удержался от сарказма Саёк, все еще сожалеющий о почти полной кружке квасу, выплеснутой в речку за просто так.
- А при чем тут крылья? — обиделась Находка. — Октябрь наш батюшка просто шибко не любит, когда в его воду гадят. Выхлестнет волна — и поминай, птичка, как звали.
- Суров он у вас, как я вижу, — улыбнулась Серафима.
- Зато справедливый, — заступилась за реку, как за родного человека, Находка.
На ночлег в этот вечер опять пришлось остановиться на дороге, хоть Атас почти до полной темноты не давал приказа разбить лагерь — то ли спешил, памятуя утреннее недовольство царя, то ли надеялся найти — безуспешно — во всей местной однообразной географии что–нибудь отличное от узкой извилистой дороги.
И снова, когда ее вольные и невольные спутники занялись приготовлением ужина и ночлега, царевна первым делом надела украдкой волшебное кольцо, и успевший уже окраситься ночью мир залил серый свет.
Распахнув решительно дверку кареты, она чуть не разбила ее в щепки о камень, с удобством расположившийся на обочине и без того узкой дороги, обложившись–укутавшись чуть не до макушки, как старый обрюзгший боярин одеялами, безнадежно желтеющей травой. За его толстой спиной виднелся склон, сплошь поросший низкими корявыми кустиками и ручей на дне. За ручьем — лес.
Справа от кареты почти такой же неровный щетинистый склон поднимался вверх, и макушка горы топорщилась растрепанными елками.
Неторопливо, как если бы наслаждаясь тихой теплой ночью (на случай, если бы кто–нибудь наблюдал за ней), Серафима цепким взглядом оценила обстановку.
Ее четверка телохранителей–тюремщиков уже стоит на прежних местах с шестоперами наготове и равнодушно таращится в ее сторону.
Саёк поодаль обложился продуктами и торопливо разводит огонь, чтобы приготовить ужин для живых.
Еще дальше, но в другой стороне, один сержант трудится–пыхтит, раздувая свой костер, маленькое пламя которого хулиган–ветер так и норовит задуть, а второй увлеченно командует умрунами, воздвигающими для них палатку.
Неподалеку от них штандарт–полковник с мрачным видом достает из сумки маленькое круглое зеркало в черной раме. То самое. Зоркое. Малое.
Если спуститься по этому склону вниз, пройти по воде и затеряться в лесу, то к утру, когда ее хватятся, и следа никто не отыщет.
Но, с другой стороны, это направление, этот склон, этот ручей — первое, что придет в голову преследователям…
А вот если подняться по тому склону, перевалить за вершину, которая от дороги где–то метрах в двадцати и затеряться в лесу, пока ее следы ищут внизу…
К тому же там и кустов поменьше, и трава пониже…
Над этим, безусловно, стоило бы подумать.
Если бы не было рядом умрунов.
Вздохнув и поморщившись, царевна повернулась и хотела уже забраться обратно в карету, как вдруг…
Позже, она дала себе слово выяснить, не прописаны ли в стране Великого Октября также и какие–нибудь духи огня, ветра или еще чего–нибудь, и при первом же удобном случае поблагодарить их от всей души.
- Помогите!!!.. Помогите!!!..
- Да чего же вы стоите, дебилы, помогите быстро все!!!..
Сержант, который разводил костер, наконец, раздул пламя в полную силу.
Сержант, который руководил установкой палатки, наконец, запутал своих солдат так, что они уронили эту палатку рядом с костром.
И тут вмешались легкомысленные духи огня или ветра или еще чего там, и первый же высокий язык пламени костра склонился к павшей в неравном бою с царской гвардией палатке и смачно лизнул ее.
Хорошо просохшая за день ткань пришлась непривередливому огню по вкусу, и не успело Костеево воинство и глазом моргнуть, как палатка сержантов, палатка штандарт–полковника и их вещи, сваленные тут же рядом в кучу, занялись веселым яростным пламенем.
- ПОМОГИТЕ!!!!!..
- Горим!!!..
- Все!!!..
- Все сюда!!!..
Все — значит все.
Приказы в армии не обсуждаются.
Особенно умрунами.
И в первый раз за полторы недели Серафима была признательна им за это.
Когда пожар был потушен, штандарт–полковник поспешил узнать, не напугала ли вся неожиданная суматоха его высокородную подконвойную.
И тут его поджидал сюрприз.
- Где ее величество? — набросился он на вжавшуюся в угол кареты под его напором служанку.
- Н–не з–знаю… Н–на улицу вышли… Н–не в–возвращались еще, как пожар начался…
- Не возвращалась?..
Атас стрелой вылетел наружу, шмякнув ни в чем не повинной дверцей о бок кареты так, что с нее сорвался и раскололся о дорогу череп с тазовыми костями — герб Костея — и закрутил во все стороны головой.
- Охрана!!!.. — рявкнул он, пытаясь во тьме разглядеть хотя бы одного умруна, приставленного караулить карету и пленницу, но безуспешно. — Охрана, проклятье!!!..
С места пожарища уже бежали четыре умруна, назначенные сторожить будущую супругу Костея этой ночью.
- Где царица? — кинулся к ним Атас.
- У костра нет, — четко отрапортовал один из них, по–видимому, назначенный старшим.
- Идиот!!! Я спрашиваю, где она есть, а не где ее нет!!!..
- Не можем знать.
- Вас поставили караулить ее!!!
- После этого был приказ сержанта Юркого и сержанта Щура всем тушить пожар. Мы повиновались приказу, — так же бесстрастно доложил умрун.
- Болваны!!!.. — взвыл сквозь сведенные злостью зубы Атас и кинулся к сержантам. — Щур! Юркий! Зажигайте факелы! Командуйте тревогу! Царица сбежала!..
На то, чтобы зажечь факелы, ушло еще чуть не двадцать минут — получив задачу тушить все, что горит, нерассуждающие гвардейцы вместе с пожарищем затоптали и только что разведенный костер Сайка, и теперь под напором шкодливого ветра весь процесс приходилось начинать сначала.
Разъяренный и напуганный штандарт–полковник первым обнаружил след, ведущий прямо от дверцы кареты вниз. Примятая трава и обломанные ветки кустов недвусмысленно указывали, что вниз кто–то торопливо спускался, не разбирая дороги.
- Ага, вон она куда побежала! — торжествующе взревел Атас и, не дожидаясь, пока подбегут остальные, ринулся вниз по следу. — Она думала, что сможет перехитрить самого штандарт–полковника Атаса! Ну, уж это дудки! Ну, царица, держись! Если Атас взял след, остановить его может только смерть!..
Но с этим утверждением он поторопился.
Оказалось, что кроме смерти его может остановить еще и очень большой камень. И ему даже не будет нужно прилагать к этому никаких усилий — просто спокойно лежать на бережку ручья и ждать своего часа.
- Камень?.. — заметался, затоптался вокруг валуна штандарт–полковник как какой–нибудь языческий шаман в ритуальном танце, размахивая факелом и мечом, приминая высокую сухую траву и растеряно озираясь по сторонам. — Камень?.. Так это был след камня?.. Она сбросила вниз камень, чтобы мы подумали, что… А сама… Сама… Сама… Сама побежала вверх!!! — озарило его. — Ах, коварная баба!!!.. Но не на того напала! Она думала, что сможет перехитрить самого штандарт–полковника Атаса! Ну, уж это дудки! Ну, царица, держись! Если Атас взял след, остановить его может только смерть!.. Солдаты, на месте стой!!! Кругом!!! Все наверх!!! Она побежала наверх!!! Ловите ее!!! Хватайте!!! Ищите!!!..
