- Как бы не так!.. — прошипел он сквозь судорожно стиснутые зубы, рывком навалился на капитана, и они, сцепившись, покатились к краю крыши.

 Продолжить перемещение им не позволил только низкий деревянный парапет, жалобно затрещавший, но героически выдержавший натиск двух разъяренных противников.

 - Я… тебя… задушу… — рычал окончательно рассвирепевший капитан.

 И Агафон понял, что так оно и будет. Первоначальный заряд адреналина, заставивший его броситься на царского гвардейца, вспыхнул, как порошок магнезии, быстро сгорел и оставил растерянного хозяина в лапах костолома — отличника боевой и политической подготовки и собственного чувства всеобъемлющей паники.

 - К–к–каб–бу–ч–ча… — прокряхтел он в ответ и попытался вывернуться.

 Получилось не очень, и поединщики снова откатились к парапету.

 Тот опять заскрипел и слегка подался, все же решив, что его столетние перила никогда не были предназначены для такого рода деятельности на крыше обсерватории, и что если он подаст этой ночью в отставку, никто его не осудит.

 - Ч–что… у т–тебя… на ш–шее… — пробормотал Орел, на секунду оставив отчаянные попытки сжать нечто неподдающееся и твердое.

 Агафон тоже задумался над этим вопросом.

 - Колбаса?

 Гвардеец фыркнул — то ли презрительно, то ли со смеху.

 - Тогда… я… тебя… просто… сброшу… вниз… Фокусник… — передумал он и наподдал ногой по парапету.

 Прощально хрустнув, секция длиной метра в три отправилась в последнее пике.

 Чародей по увеличивающемуся давлению стальных рук капитана и его попыткам переместиться поближе к провалу понял, что следующий в очереди — он.

 Агафон забился в панике, стараясь если не вырваться, то хоть скинуть с себя гвардейца, но с таким же успехом мышь могла попытаться отшвырнуть кошку.

 - П–п–пус–с–ти!.. — уже ощущая под головой и плечами черную бездну, ничего не соображая от ужаса и беспомощной злости, чародей ткнул пятерней левой, чудом освободившейся руки прямо в лицо противника. Он вспомнил, что где–то читал, что если сильно ударить по переносице нападающего, то…

 Но удар не получился — он ощутил, что рука лишь безвредно скользнула по глазам и лбу.

 Орел тоже это ощутил.

 Он взвыл, как целая армия демонов, выпустил поверженного, раздавленного и уже готового отправиться в последний полет противника, впился пальцами в зажмурившиеся вмиг очи и стал их то ли тереть, то ли пытаться выковырять, душераздирающе мыча.

 Агафон второго шанса ждать не стал.

 Он отпихнул от себя гвардейца что оставалось силы, и тот, слишком увлеченный своими глазами даже для того, чтобы закричать, полетел вниз.

 Измочаленный, но не побежденный волшебник, не решаясь встать так близко к краю, откатился метра на полтора от места схватки и, пошатываясь, с третьей попытки поднялся на ноги. Понимая, что время на осмотр повреждений, стоны и страдания у него нет, а если он не поторопится, то никогда и не будет, он по возможности быстро прошествовал к месту содержания Иванушки, где тот все это время безуспешно пытался дотянуться до выпавшего у Орла меча.

 - Агафон!!! — воскликнул он, разглядев, наконец, лицо того, кто возвращался. — Как я рад, что это ты!

 - А уж я–то… — прошамкал разбитыми губами чародей и поднял меч. — Смотри, похоже, это твой!

 - Я уже разглядел! — горячо подтвердил царевич. — Руби скорее цепи — ключ не нужен!

 - Точно!..

 Несколько осторожных взмахов, оставивших Иванушку лишь с несколькими новыми прорехами в костюме — и пленник был на свободе.

 - Молодец, Агафон! — Иван хотел хлопнуть мага по плечу, но подумал о только что завершившейся схватке, заключавшейся главным образом в избиении мага, и воздержался. — Куда теперь?

 - Вниз, — кивнул он на зияющий тусклым светом квадрат в полу.

 И друзья — Иван с мечом наголо в авангарде — бросились к нему.

 Заглянув в люк, первое, что увидел царевич, была беда, гигантскими скачками поднимающаяся по отчаянно раскачивающейся и вопиющей на разные деревянные голоса от такого обращения древней, как сама башня, лестнице.

 Не задумываясь, он моментально перерубил бревна–крепления в радиусе досягаемости руки с мечом, вместе со ступенями, и с угрюмым удовлетворением пронаблюдал, как вся деревянная конструкция, облегченно проскрипев, медленно обрушилась вниз, унося с собой умрунов.

 Потом лукоморец поднялся на ноги и посмотрел на Агафона.

 Под размазанными по всему лицу крови и грязи он, наверное, стал еще бледнее.

 - Все, — виновато пожал Иван плечами. — Лестницы больше нет. Что у тебя по плану на этот случай?

 Чародей стал похож на сорванный с клумбы цветок.

 Не меньше недели назад, мысленно уточнил Иванушка.

 Ссутулившийся, с потухшим, как огонек свечи на ветру, взглядом, он бессильно опустился на холодный каменный пол.

 - Что–что… Сидеть и ждать, пока не прилетит беда и не снимет нас… меня, по крайней мере, отсюда…

 - Кхм… — Иванушка чувствовал, что не может осуждать чародея за так скоротечно завершившуюся операцию по их спасению — частично потому, что осуждение изначально было чуждой для него территорией, частично — потому, что дельные мысли обходили и его собственную голову стороной.

 - Извини.

 - Да ладно… Ты попытался. И у тебя почти получилось. Когда они прилетят — мы… я буду сражаться до последней капли крови.

 - И я!

 - Кстати, ты не спрашивал у деда, что ему от меня надо?

 - Нет. Зато я узнал, что ему надо от меня.

 - И что же?

 - Тоже потом объясню… Если живы будем…

 - Послушай, Агафон… — подозрительно покосился на него Иванушка. — Ничего личного, конечно, но чем это так пахнет?

 - Пах… Кабуча! Я же нес тебе колбасу! А это проклятый капитан так меня пнул под самые огурцы, что у меня, наверное, весь сыр в лепешку!..

 - Здорово! Значит, будем есть сырные лепешки!

 - На, держи… — чародей сгрузил перед царевичем содержимое своих карманов и спасшее ему жизнь колбасное ожерелье. — Это все тебе. Я уже обожрался, и у меня аппетита нет.

 - Думаешь, у меня он ешть… — прошамкал Иван набитым ртом. — Агафон, пошмотри… По–моему, шветлее штало… Шкоро рашшвет, што ли?

 - Рашш… рассвет? Да рано, вроде…

 Маг приподнялся и осторожно подкрался к лишившемуся парапета краю башни.

 - Это пожар! — весело обернулся он к Ивану. — Смотри! Замок горит! На пятом этаже! Я узнал! Я оставил светильник на кипе бумаги, а сквозняк от разбитого окна его, наверное, перевернул!..

 - Что там? Тюрьма?

 - Библиотека!

 - Библиотека… — в голосе царевича прозвучала такая боль, как будто в огне оказалась его рука. — Какая жалость…

 - М–да… Жалко, вообще–то, — передумал радоваться после короткого раздумья и Агафон. — Но, с другой стороны, стало светлее, и у них появилось, чем заняться, кроме нас.

 - Светлее, — подтвердил угрюмо Иван. — И нас лучше видно…

 - Т–с–с-!.. Слышишь? — Агафон подскочил и впился в плечо друга. — Летят! Ну, сейчас они у меня получат сюрпризик–другой!

 - Что ты сделаешь? — занял выжидательную стойку с мечом наготове царевич.

 - Сам не знаю. Но хоть что–то ведь все равно получится!.. — и с этими словами маг поднял руки, скрючил пальцы, сжал губы и прищурился — то ли целясь, то ли вспоминая слова.

 - Они должны быть где–то здесь!..

 - Они не могут быть здесь!..

 - Я ворсом чувствую! Они должны быть на крыше!..

 - Пленных не держат на крышах!..

 - Много ты знаешь о пленных!..

 - Много ты знаешь о крышах!..

 - СТАРИК!!!

 - МАСДАЙ!!!

 - Они здесь!

 - Я же говорил!

 - Нет, это я говорил!

 - Сюда!!!

 - Скорей!!!

 Как свалившись с неба, чуть не накрыв не верящих своим глазам и ушам Агафона и Ивана, на крышу хлопнулся, шмякнув мстительно о камень дедом Зимарем («Нет, это Я говорил!») старый верный Масдай.

 Не говоря ни слова, друзья заскочили на него и, не сговариваясь, в один голос крикнули: