Взгляд на Агафона.

 - …двадцать…

 Взгляд на Агафона.

 - …тридцать…

 Взгляд Агафона, под которым дрогнуло и без того не черствое сердце лукоморца.

 - …сорок минут.

 Чародей с блаженным стоном выпустил из рук повод, перекатился на другой бок, оказался на травке обочины и, отрешенно улыбнувшись, закрыл глаза, вытянулся во весь рост и замер.

 Единственным желанием Иванушки было упасть рядом и заснуть, но его удержало осознание того, что если сейчас он остановится, сядет и прикроет глаза хоть на минутку, то откроются они у него лишь на следующий день.

 И не исключено, что к вечеру.

 Поэтому, с завистью посмотрев на Агафона и деда Зимаря, задремавшего на своем ложе из бурки и сухой травы на плечах четырех умрунов, царевич изобразил на измученном лице подобие улыбки и, с трудом переставляя затекшие ноги, двинулся по дороге вперед, обозревать окрестности.

 Вся беда тут же, не сговариваясь и не дожидаясь приказа, зашагала за ним вслед.

 - А вы куда? — с несколько сонным удивлением обернулся Иван на свой эскорт.

 - Мы должны охранять тебя, — торжественно напомнил ему Панкрат.

 - Спасибо за заботу, но я никуда не ухожу, а тут мне ничего не угрожает, — улыбнулся царевич. — Поэтому отдыхайте, оставайтесь в лагере. Охраняйте лучше мага и деда — им ваша помощь нужнее.

 Умруны обернулись, скользнули оценивающим взглядом по старику, презрительным — по специалисту по волшебным наукам, и снова повернулись к Ивану.

 - Им не нужна наша помощь, — упрямо мотнул головой не убежденный командиром Фома.

 - А еще у нас приказ, — хитро прищурился нащупавший брешь в рассуждениях Ивана Кондратий.

 - Но я просто хочу пройтись, погулять, проветриться, побыть один!.. — взмолился лукоморец.

 - Ваш… Иван имеет на это право, — ровно кивнул Терентий. — Ты побудешь один, а мы побудем рядом.

 - Но если вы будете рядом, я уже не буду один! — резонно указал на очевидное несоответствие Иванушка.

 - А сколько тебя будет? — непонимающе нахмурились умруны.

 Иван, потеряв на время дар речи, развел руками и сдался.

 Но не без боя.

 - Хорошо, — кивнул он гудевшей как улей в рабочий день головой в знак согласия, и заодно отгоняя притаившийся в засаде сон. — Только со мной пойдет… один солдат. Остальные пусть останутся тут.

 И поспешно добавил, видя полтора десятка зарождающихся возражений:

 - Это тоже приказ.

 Умруны переглянулись, и из строя вышел Кондратий, на долю секунды опередив остальных.

 - Пойду я, — сухо, но непреклонно произнес он, и все, включая Иванушку, согласились.

 Пройдя пару–тройку сотен метров, Иван смутно — как, впрочем, все, происходящее вокруг него — понял, что избранный им метод оставаться в состоянии бодрствования нуждается в серьезной доработке.

 Предпочтительно в лежачем положении.

 Если послушные ноги неохотно, но двигались, поочередно оказываясь одна впереди другой, как и хотел их хозяин, то безответственные и бессовестные глаза закрывались на ходу сами собой, а ему коварно демонстрировали цветной широкоформатный трехмерный сон о том, что всё в порядке, что идет он по заросшей травой старой колее, а рядом шуршат желтеющей листвой подпирающие небо деревья и терпко пахнет сыростью и грибами…

 Тряхнув головой, Иванушка на мгновение выныривал в реальность, успевал заметить под ногами дорогу и убедиться, что всё действительно в порядке, но усталость и бессонные ночи мгновенно брали свое, походя прихватывая и чужое, и царевич снова, мягко покачиваясь на волне сна, погружался в сладкое забвение…

 В очередной раз он досрочно вырвался на поверхность сна оттого, что его кто–то окликнул.

 - Кто?.. Что?.. — недоуменно заозирался он по сторонам мутным взглядом и увидел рядом с собой умруна. — А–а–а!!!.. А–а–а… Это ты… Ты меня звал?..

 - Так точно, — кивнул Кондратий.

 - Пора возвращаться? — вспомнил об отпущенном им на отдых Агафону сроке лукоморец.

 - Нет еще, — отрицательно качнул головой умрун. — Но, разрешите доложить, Иван, мне не нравится эта тропинка.

 - Тропинка?.. Какая еще… — Иван растеряно оглянулся, и только теперь до него дошло, что словно по действию неведомого волшебства дорога у него из–под ног действительно пропала, а вместо нее им с Кондратием втихаря подсунули некогда широкую, а сейчас основательно затянутую упругой кучерявой травкой тропу.

 - Ой… — сконфузился лукоморец. — Кажется, мы слегка заблудились…

 - Нет, не заблудились. Дорога там, — умрун махнул рукой себе за спину.

 - Ну, тогда ладно… — облегченно перевел дух Иванушка и снова нахмурился: — А почему она тебе не нравится? По–моему, тропинка как тро…

 И тут умрун бросился на него.

 Он ударил Ивана в грудь руками с такой силой, что у того вышибло дыхание едва не вместе с душой, и он отлетел кувырком в придорожную поросль метров на пять, сминая и калеча ветки кустарника и ломкие стебли сухой травы.

 Сказать, что после такого полета сон как руками сняло, значит не сказать ничего.

 Не давая воли враз взвившимся отчаянным мыслям — одна другой хуже — царевич, едва почувствовав под собой твердую землю, попытался вскочить на ноги, обнаружил, что земля всё–таки в другом направлении, перевернулся на сто восемьдесят градусов, предпринял еще одну попытку — теперь успешную, выхватил меч и, не дожидаясь, пока противник нанесет еще один удар, вслепую взмахнул им перед собой — раз, другой, третий…

 Меч со свистом рассекал воздух.

 Иван яростно мотнул головой, мазнул рукой по глазам, сметая и размазывая лесную грязь и пыль, и замер.

 В нескольких метрах от него, там, где по его представлениям, вполне могла оказаться так внезапно покинутая им тропинка, под огромным, кривым, раскачивающимся во все стороны как от урагана, каркасом шатра кипело сражение.

 Иван, не тратя времени на раздумья, откуда на пустынной лесной тропе появилось это архитектурное излишество, бросился туда, но не успел сделать и несколько шагов, как вдруг один из шестов опасно накренившегося нелепого каркаса вырвался из земли, спружинил и ударил его по правой руке.

 Меч вырвался из его сжатых пальцев, молнией промелькнул перед глазами, срезал трехлетнее деревце у его головы и глухо шлепнулся где–то за спиной.

 Царевич охнул и схватился за ушибленную — точнее, отшибленную — руку. Если бы она оказалась сломанной, он вряд ли бы удивился.

 Да что же там происходит?!..

 Он едва увернулся от повторного маха не на шутку развоевавшегося шеста, поднырнул под нависшую ветку, которая загораживала от него театр военных действий, и на мгновение остолбенел.

 Прямо перед ним на злополучной тропинке, уже едва шевелясь под полупрозрачным белым саваном, лежало нечто, по форме похожее на человеческое тело.

 А над ним навис и трудился, не покладая ног, самый громадный паук, какой только мог привидеться самому воспаленному сознанию в самом жутком кошмарном сне.

 Темно–красный, почти черный, в редких ярко–зеленых не то пятнах, не то проплешинах голенастый арахнид размером с корову лихорадочно перебирал двумя передними конечностями обматывая то, что минуту назад было солдатом из его отряда, толстой, матово блестящей, упругой на вид паутиной.

 Шестью остальными ногами, похожими на изломанные спицы гигантского зонтика, и которые Иван принял раньше за подпорки чудовищно нелепого шатра, он деловито упирался в землю.

 Умрун под переливающимся серебристым слоем смирительного кокона слабо шевельнулся и затих, и сердце Иванушки пропустило удар: успел паук укусить свою жертву и парализовать ее, или это нити паутины были настолько прочны, что даже гвардеец Костея не мог их разорвать?..

 - Беги… Иван… спасайся!.. — донеслось сдавлено изнутри паутинной оболочки, и лукоморец словно очнулся.

 Меч!!!

 Где меч?!..

 Счет пошел на секунды.

 Иванушка рванулся обратно в лес, по своим следам.

 Вот срезанное будто ножом деревце…