Тополь не рискнул воспользоваться машинами Раунбаха, ибо осторожность стала его второй натурой. В каждой их них мог оказаться заряд взрывчатки с радиодетонатором. Времени на поиск ее у него не оставалось — это гитлеровцы знали. А пожертвовать одним автомобилем ради его уничтожения — велика ли цена?

Вместо указанного Юрием направления он ринулся через дворы и заборы кратчайшим путем. Стариковский наряд не слишком мешал ему. Немногочисленных встречных горожан он брал под контроль, внушая свою невидимость. Конечно, ищейкам рейха легко подвергнуть их допросу под гипнозом, и они все вспомнят. Но это произойдет много позже, а сейчас у него имеется приличная фора. Благодаря предупреждению. Однако, кто тот человек, так умело уклонившийся от ментального удара, который рискнул собой, дав ему бежать? Очевидно, что он был в команде, брошенной на его, Тополя, уничтожение. Ладно, это можно обдумать потом.

Беспрепятственно добравшись до северной окраины городка, Тополь быстро зашагал в сторону моря, изредка переходя на бег. Узкое, но добротное шоссе пустынно. Это и хорошо и плохо в свете предстоящей ему задачи. На ходу Тополь избавился от широкополой шляпы и плаща, а трость превратилась в черный зонт. Под плащом оказался мундир капитана люфтваффе. До комплекта не хватало только форменной фуражки. Наклонившись над придорожной лужицей, Тополь оторвал наклеенные седые усы и смыл грим. Только после этой подготовки он приискал достаточно укромное место — навес для сушки снопов, и принялся ждать.

Как только на горизонте появилась грузовая машина, идущая на юг, Тополь послал в ее сторону мощный энергетический сигнал, который ввел водителя в состояние глубокого транса. Но главная цель состояла в том, чтобы через ловца астрала дать группе Раунбаха ложный след, убедить, что беглец движется в сторону моря.

Водитель послушно затормозил, увидев на обочине офицера под зонтиком. Из кабины выскочил немолодой фельдфебель, вытянулся перед Тополем.

— В город? — строго спросил тот.

— Так точно, господин капитан!

— Что везете?

— Взвод новобранцев, господин капитан.

— Вольно. Я подъеду с вами.

— Так точно! Прошу в кабину, — фельдфебель услужливо распахнул дверцу.

— Не стоит. Лучше посмотрю на пополнение.

Тополь перемахнул через задний борт, под брезентовый тент и постучал кулаком по кабине: поехали, мол.

Грузовик разминулся с автомобилями Раунбаха на какую-то жалкую минуту. На центральной площади Тополь вновь постучал по кабине, спрыгнул с остановившейся машины и растворился в узеньких улочках городка, оставленного им в крайней спешке полчаса назад. В ближайшие дни искать здесь его наверняка не станут.

Утреннее солнце послало свои первые лучи в окно комнаты. Тополь открыл глаза и снова закрыл их. Ему не было надобности глядеть на часы — любой посвященный может назвать точное время в любое время суток.

Сейчас следовало спокойно подумать. Кто тот человек, который не только выстоял перед его ударом, но, по сути, буквально спас его? Конечно, никто из гитлеровской своры, окопавшейся в Кенигсберге, не годится ему в подметки, но свора на то и свора, что действует по волчьим законам. Не уменьем, так числом.

Да, эта группа стала опасна. Не иначе, ее курирует сам Густав Кроткий. Из глубин памяти выплыла равнодушно-самодовольная физиономия. Тогда, в двадцать пятом году, он еще не был Кротким. Эта фамилия или кличка добавилась позже. И Тополь еще не был Тополем. Просто студент Варшавского университета Павел Недрагов — то ли чех (мать его была коренная пражанка), либо русский, коим он привык считать себя по месту рождения.

Павел появился на свет морозным январским утром 1898 году в родовом имении под Орлом. Впрочем, имением обветшавшую усадьбу называли лишь по традиции. Дохода она не давала, да и отец Павла — кадровый офицер — не обладал даром хозяйственника.

Вскоре семья окончательно переселилась в Орел, выкупив небольшой домик на Первой Дворянской. Именно здесь получил свой первый мистический опыт Павел Недрагов.

Ему исполнилось шестнадцать, когда впервые в жизни он был допущен на спиритический сеанс. Поздним вечером за столом собралось восемь человек, один из которых, точнее, одна — медиум — костлявая тетка с большим отвислым носом и изрытым оспинами лицом. Откуда-то Павлу было точно известно, что она перенесла любовную трагедию, и с тех пор ударилась в эмансипацию. Приступая к сеансу, тетка долго сосредоточивалась, раскуривая тонкую пахитоску. Некурящий Павел старался откинуться на стуле как можно дальше, избегая клубов вонючего дыма. Рядом с ним пристроился кузен Игнат. Он старше, и уже неоднократно присутствовал при вызывании духов умерших. Игнат бледен, напряженно сосредоточен.

Вызывали в тот вечер дух Наполеона. Боже, как скучны и предсказуемы оказались провинциальные обыватели! Будь Павел чуть постарше, он просто испытал бы разочарование от происходящего жалкого спектакля. Но в те годы ему было все внове. Темнота, прикосновение рук соседа, истеричные взвизги тетки-медиума. Он вникал всей душой в происходящее, расслабился: и начал видеть сквозь темноту. Образы…

Образ Наполеона пришел первым: не настоящий император, а лишь иллюстрация в исторической книжке. Образ медиума — ветхая старуха с клюкой в рваном платье, качается на ветру, безуспешно пытаясь закрыться платком, а ветер срывает его, открывая взору морщинистое лицо с кривым носом. На следующий же день Павел понял, что образ тетки-медиума сочетался у него с представление о Бабе-Яге. А то, что могучим ветром являлся его кузен, он понял сразу.

Остальных участников спиритического сеанса Недрагов представлял в образах маленьких, плоских безликих фигурок. А вот себя совершенно не видел, и представил, что его просто нет. Медиум-тетка отвечала на пустые вопросы, а он точно знал — происходящее за столом порождается волей Игната. Не знал тогда, понимает ли он это сам кузен. Уже не узнать. Игнат умер от тифа в 1918 году.

Когда зажгли свет, все сидящие за столом в изумлении уставились на юношу.

— Павел, ты как здесь оказался? — кузен совершенно не помнил, что брат участвовал в сеансе с самого начала. Не помнили и другие. Смог! Он смог добиться того, чтобы окружающие его не замечали, он стер из их памяти воспоминание о себе, только пожелав этого.

Недрагов удивился, но не испугался такому умению. Возможно, позже оно спасло ему жизнь на германском фронте. Уже бушевала первая мировая, и дети дворян считали делом чести надеть военный мундир. Павел окончил ускоренные офицерские курсы и успел вкусить прелестей окопной жизни. Там он и применил несколько раз умение становиться невидимым для окружающих.

Но вскоре фронт развалился. Начались братания с противником, солдаты демонстративно не подчинялись офицерам. Потом и вовсе брат пошел на брата, сын на отца. Скорее всего, Павел примкнул бы к белому движению, если бы не переход на сторону красных генерала Брусилова, которого Недрагов искренне боготворил.

Хлебнув отравы большевизма, семья Недраговых срочно выехала в Прагу, на родину матери. Лишь отец не успел — сложил голову под Царицыным.

Павел никогда не считал себя эмигрантом, но в то же время практически не общался с русскими, ни в Праге, ни в Варшаве. Они были ему попросту не интересны. Болтуны, погрязшие по шею в иллюзиях.

В 1925 год в Варшаве на одной из студенческих вечеринок Недрагова познакомили с приезжим испанцем. Тот не владел польским языком, но свободно говорил по-немецки. Среди студентов, собравшихся в комнате, большинство оказались поляками, кроме родного языка сносно болтающими и на французском, которого испанец тоже не знал. Поневоле приезжему пришлось общаться только с Павлом.

Густав. Так он себя назвал, не добавив к этому ничего. Недрагов уже мог тогда видеть астральное тело человека, воспринимать его ментальные токи. Мог отличить одаренного, но необученного человека, от тех, кто научился применять свою сокрытую силу. Они пожали друг другу руки, — и Недрагова как будто током ударило. Он почувствовал действующую на него силу, гнетущую вниз, заставляющую забыть себя, подчиняющую себе. Привычным волевым усилием пропустил этот импульс сквозь себя. Не ответил. Глупо, мелочно соревноваться в силе с первым встречным.