Хозяйка дома вынесла «кума» и, вернувшись, предложила Сансуру перекусить. Расстилая скатерть и расставляя тарелки, она отрывисто бормотала что-то себе под нос, будто клохтала курица-наседка.

— Что ж, пойду умоюсь… — наконец проговорил он, все еще находясь под впечатлением от письма Росы Гавидии, как именовалась теперь Малена, и странички которого еще держали его исцарапанные руки, покрытые мозолями и белые от известковой пыли.

— Я посоветовала бы вам хорошенько почиститься. В волосах и на лице пыль от негашеной извести, и если на них попадет вода, беды не оберешься.

— Что верно, то верно…

— Чем бы вас угостить? Яичница с томатом и лучком, немножко риса с молоком, с корицей, как вы любите. Знала бы, что приедете, так приготовила бы кусочек мяса…

— Я пойду с тобой на кухню.

— И будете совать нос не туда, куда надо, и у меня все сгорит. Оставайтесь-ка лучше здесь, со своими бумагами.

Ел он с большим аппетитом. Проглотил яичницу и накрошил в сковородку хлеба, чтобы тщательней подчистить. Рис с молоком съел тоже до последней крупинки, до последней крошки корицы. Кофе. Сигарета. И спичка вместо зубочистки.

— Постель готова, если хотите прилечь… — предложила Худасита; внезапно ее одолел приступ сильного кашля, и, прокашлявшись, она с трудом проговорила: — Чем объяснить, говорю я, что одни письма вы читаете, а другие нет, и как вы узнаете, где самое интересное?.. Вот мне так не узнать. По цвету, что ли, определяете, или по запаху, или еще как?..

— Была бы гадалкой, узнала…

— Да если не умеешь гадать… тот, у кого рука ближе к сердцу, не ошибется…

— Руководствоваться этим рискованно. В борьбе, которую мы ведем, нельзя полагаться на чувства, на интуицию…

— Но сердце стремится туда, куда его влечет, а не туда, куда его тащат…

— Было бы неразумно…

— Читайте, читайте свое письмецо…

— Это отчет…

— А между строк…

— И то, что написано между строк, тоже небесполезно знать.

— Ну, оставляю вас, покойной ночи.

— И тебе того же.

— Ах да, чуть было не забыла… Возьмите-ка лампу да посмотрите шрифты. Взгляните, как я их устроила…

Он поднялся со стула, хотя чувствовал себя очень усталым, взял со стола керосиновую лампу и пошел вслед за Худаситой на задний дворик, где была проложена сточная труба на случай зимних половодий и где находился старый очаг. В топке очага пять горок разного шрифта поблескивали при свете лампы.

— Очень хорошо. Эти свинцовые вулканчики причинят больше ущерба, чем пулемет.

— Вам понравилось, как они сложены?

— Удачно. Это наводит на мысль о гербе Федерации. [66]Если бы пять вулканов на гербе были сложены из типографских литер да еще к тому же могли бы одновременно извергаться, вот было бы здорово… Но все же не стоит оставлять их открытыми, надо спрятать понадежней — у полиции особый нюх на пули и типографский шрифт, они будто притягивают ее магнитом.

— Завтра сделаю. А сейчас пойду лягу. Спокойной ночи. Захватите лампу с собой, в моей комнате есть ночник. До завтра.

Она вышла. В сумраке дворика растворились ее бледное лицо цвета пепла, седеющие волосы — пепельные струи, платье цвета лежалой золы. Он возвратился в свою комнату. Волосы, лицо, одежда, руки — все было покрыто белесой известковой пылью. Словно два призрака встретились и разошлись восвояси. Часы без пружины показывали час, которого не было.

Он вскрывал конверты, вытаскивал листки бумаги и пробегал их глазами, присев на краю койки. Затем наклонился к огоньку керосиновой лампы, стоящей на ночном столике, снял сандалии, закатал рукава рубашки, расстегнул ремень — подсобный рабочий, пеон, покончив с работой и оставив телегу с грузом, ре- шил сбросить с себя одежду, вымазанную в извести, яркая белизна которой завтра будет погребена под мертвенной белизной золы. Спал он без одежды — отсыпался за все ночи скитаний, когда приходилось спать не раздеваясь.

Сообщения из столицы. Протесты шоферов, водителей автомобилей. Они неизменно проявляют солидарность, если речь заходит о пересмотре водительских прав или других документов на машину, если надо отделаться от штрафов за нарушение правил уличного движения. К ним примыкают и водители автомобилей, купленных в кредит в импортных фирмах, которые продают свой товар по ростовщическим ценам с помесячной выплатой. Эти водители работают на машинах, считая их уже своей собственностью, хотя еще не выплачены полностью взносы, а тем временем растут цены на горючее и на запасные части, и в итоге увеличиваются прибыли импортеров автомашин. Вместе с шоферами грузовиков и легковых машин выступают и работающие на твердом окладе шоферы такси, принадлежащих частным предпринимателям, которые эксплуатируют эту отрасль городского транспорта…

Он зевнул. На улице в ночной тишине слышался лишь легкий свистящий шум крыльев летучих мышей, сходивших с ума по луне, щеголявшей в подвенечном пепельном платье, — романтический образ времен его обучения в парикмахерской и жизни в квартале мясников; ему даже почудилось сопение Панегирики, вершащей судьбы человеческие, и сонное бормотание Хуаны Тьмы-Тьмущей — тоже из породы сов. Снова он был среди зольников, где прошло его детство, но уже в помине не было ни Бельялуса, ни людей тех времен, ныне обратившихся в прах. К его ногам подполз пес — слепой, поседевший, замученный блохами. Есть собаки, в старости очень похожие на людей. Он приласкал пса, погладил его по шершавой холке, почесал за ушами, потрепал по морде.

Остальные сообщения — отчеты об обществах взаимопомощи, о синдикатах и братских федерациях, выступавших вместе лишь по случаю Дня отечества или юбилеев, — не представляли интереса. Единственным проявлением рабочей солидарности — явным и действенным — были обращения по поводу смерти кого-либо из членов организации, призывавшие собирать средства, чтобы погасить задолженность по расходам на похороны и оказать какую-то помощь сиротам.

Взаимопомощь… Посмертное единовременное вспомоществование… Он потушил лампу… Малена, конечно, права… Бороться в таких условиях — все равно что добывать огонь из пепла… А добыть его надо!..

Прошло несколько дней. Как-то вечером он решил познакомиться и установить дружественные отношения с нелюдимыми индейцами, которые покупали золу в городе и перепродавали ее на мыловарни.

— Сколько вас?.. — спросил он одного из этих суровых и неразговорчивых людей; прислонившись к стене на углу улицы, тот бренчал монетками в кармане — перебирал и пересыпал их; казалось, звон монет ласкал его слух.

— Немного нас и много… — ответил индеец, помолчав и подумав; острые зубы обнажились, и непонятно было, засмеяться он хотел или укусить.

— Немного нас и много… — повторил Табио Сан в раздумье.

— Да, это так… — холодно произнес индеец.

— А не могу ли я пойти с тобой завтра? Ты ничего не имеешь против? Я беден, хочу немножко подзаработать. Крышу-то я себе нашел, но нет денег даже на бобы и на лепешку.

Индеец хранил глубокое молчание. Однако Табио Сан не сдавался.

— Ты хочешь, чтобы завтра я пошел с тобой в город за золой?

— Хочу, но не завтра. Пойдем послезавтра.

— Да вознаградит тебя бог!

— Мешок для золы есть?

— Один…

— Сил хватит нести?

— По нужде и силы.

— Монеты есть? На что будешь покупать?

— Сколько нужно?

— Немного, совсем немного…

— Но сколько все-таки?

— Значит, есть… — резко оборвал индеец. — Раз есть монеты, послезавтра пойдешь со мной в город, будешь покупать золу, а затем потащишь продавать, цену назначай подороже — я укажу. Незачем продавать дешево. Не захочешь терять свое дело, продавай не дешевле других. Да, я еще забыл вот что: твой мешок, в котором потащишь золу, должен быть из плотной ткани, чтобы даже пыль, не проникала.

— У меня есть такой, большой мешок для муки…

— Вот-вот, — с довольным видом произнес индеец, однако по-прежнему держась на расстоянии. — Их нелегко достать, потому я и спросил тебя.