Голоса восходящих Верим и видим: Близится детство, Игры и школа, Зрелость и жатва, — Верим и видим: В Душу Соборную Каждый вплетается Нерукотворною Солнечной лентою К белой милоти, Белой гирляндою Жизней во плоти. Подъем достигает слоя, где длились битвы уицраоров. Яросвет простерт у его порога. Некто, о Ком нельзя сказать ничего, кроме того, что ОН — один великих Владык Света, влагает в грудь демиурга пылающую звезду. Яросвет и Навна восходят из глубины. Золотые туманы плывут следом, растекаясь и скрывая окрестность. Голоса людей, умерших недавно и еще пребывающих в слоях, близких к нашему Искры прохладные капель кочующих Кружатся, реются, В души рождаемых, в лоно рождающих Зыбко спускаются. Голоса Прозревающих на Земле А над туманами — видите? слышите? Всходят по сумраку Белые звезды, — шелка их колышутся, — Двое… рука об руку… Видение скрывается. В Среднем слое все кажется по-прежнему: те же бараки, та же ночь. Даже баян слышится где-то в отдалении. Только мелодия как будто изменилась: нет в ней ни заунывной тоски, ни сладострастия, ни удали: простая и человечная, она полна светлой печали и предчувствия чего-то большего, чем счастье. Молодой архитектор, в глубоком раздумии Сходил я в сумрак убежищ, Дрожал у жалких костров; Я слушал кривду судилищ, Правду детей и вдов. Им форум — даже в подвалах; Плуг бед провел борозду, И нив, еще небывалых, Я к новому утру жду. Бесстрастный голос с вышины Надежда усталым: Четвертая Стража Ночи Переходит черту. Две взволнованные женщины, быстро проходя — За всю мою жизнь… от самых пеленок… Такого оратора никогда! Я потрясена была, как ребенок, Я плакала, веришь ли? да, да, да! — Красив он? — Не знаю. — Но, все-таки, молод? — Ах, милая, молодость тут ни при чем. Но речь его бьет по душе, как молот, Вторгается в совесть ярким лучом. Двое прохожих — Я слышал про сказочную работоспособность, Про фантастическую быстроту… — Могу, если хочешь, одну подробность: Но ты осудишь нелепость ту. — Какую? — Он не признает ботинок. — Что же, сандалии? — Если б так… Он ходит везде босиком, как инок. — Даже зимой? Юродство. Чудак. — Нет, почему же? это — лишь способ Чувствовать, что в песке и в пыли Брезжит, лучится, мерцает, как россыпь, Слой живоносных духов земли. — Ха! ну, а в городе? — Что ж, на Востоке Ведь не боятся подобных идей; Да: мостовая пронизана токами Тысяч и миллионов людей. И, как ни странно, вдоль каждой трассы Этот флюид, расширяя круги, В нас от человеческой массы Входит через подошву ноги. Молодой архитектор встретил знакомого. Оба присаживаются на лавочке.
Знакомый …Утром он — здесь, ночью — в Детройте, Завтра — в Бомбее, потом — в Шанхае, — Попробуйте-ка: удвойте, утройте Нормальные темпы! Не отдыхая! — И много последователей нашел он? — Уж сотни готовы идти на риск. Он прост, как Ганди, остер, как Шоу, И всепрощающ, как сам Франциск. На площади шум. Приближается группа людей, окружив Воспитателя. Приятель Архитектора Видел и этого. Один из сотен Последователей, но о нем говорят. Архитектор Я знал его раньше. Из подворотен Он извлекал чумазых ребят. Насмешники в толпе — Кто это шествует? — Ба! Тот, чья головка слаба. — Он про богов голытьбе Плел у костров, как бебе. Воспитатель, взойдя на возвышение Наследие самое грозное, Оставленное нам, нищим, — Не эта полночь морозная, Не ветер над пепелищем, Не вскормленная разрухою За жизнь и за хлеб тревога, Но пепелище духа И тень Человека-бога. Пренебрежительные возгласы — А-апять он в гнилую мистику! — Мыслители старой масти… — Словесная эквилибристика… — Божок детворы в предместье… Воспитатель Отстроится город заново; Отстроится все отечество; Зажжет свое мирное зарево Трудящееся человечество; Но чем согреем мирок мы Сердец, охлажденных с детства Стужей безбожной догмы, Гордыни и святотатства? Говор — Тьма сгинет в бою коротком С раскрепощенным рассудком. — Работа нескольким суткам… |
