Ответ пришел неделю назад, в солнечное воскресное утро, когда она, едва успев проснуться, стремительно побежала в ванную и опустошила там свой желудок. Вслед за приступом тошноты последовало страшное открытие: она беременна. Подняв к зеркалу измученное лицо с округлившимися от ужаса глазами, Одри кивнула себе и сказала:

– Поздравляю! Вот теперь начались настоящие проблемы.

В ее памяти стали проноситься тысячи мелочей, изумлявших ее последнее время, много странностей в своем теле, которых раньше она никогда не замечала, и в конце концов эта полная потеря аппетита и легкие приступы тошноты по утрам, которые она принимала за проявление депрессии и усталости…

Вот это да! – думала она в ужасе. А ведь отец ребенка – Том. У нее больше не было никого, целых… да с самого Израиля! Но он не поверит. Он никогда ей не поверит и не примет этого ребенка. Ведь свежая история с дочкой еще не закончилась, и неизвестно, как Том относится к этой истории, скорее всего, сильно переживает, поэтому и не явился на развод… Сотни, тысячи мыслей проносились у нее в голове в то утро, перепутываясь друг с другом и извиваясь, словно клубок змей. Нет, Тому ничего нельзя сообщать. Он ничего не узнает.

Она будет сама… Она будет одна… Она родит ребенка здесь, и он станет гражданином Израиля. И вот тогда у нее действительно будет повод остаться тут навсегда. Следующая мысль окатила ее новой волной ужаса: рожать ей придется летом. Летом! Нет, это будет невыносимо. А с работы ее уволят: зачем нужна беременная переводчица, которую даже в Каир не свозишь? Вот это да!.. Вот это она попала!..

Но в то же время Одри сразу поняла, что ей нельзя, ни в коем случае нельзя возвращаться в Детройт! Это будет полный провал и капитуляция. Тем более что Том, наверное, еще не развелся. А может, и никогда не разведется.

…Визиты в аптеку, а потом в частную клинику не принесли облегчения:

– Поздравляю вас, деточка, – сказала седенькая благообразная старушка-врач, – на мой взгляд: шесть-восемь недель.

– К-каких недель? – У Одри разом пересохло во рту, но она уже и так поняла каких.

– Вашему… вашей… в общем, ребеночку.

– Прямо вот так вот, да? – Она почему-то заискивающе посмотрела на старушку.

– Прямо вот так вот!

– А тут ничего нельзя перепутать?

– Ну… пол ребенка можно перепутать. На таких ранних сроках… А вот то, что вы беременны, – это точно. Но мне почему-то кажется, – врач улыбнулась, – у вас будет чудесный мальчик.

– Мне почему-то тоже так кажется. А где можно сделать аборт?

– Да вы что!!!

– Что?

– Вам двадцать семь лет, когда родите – будет двадцать восемь. Ну неужели совсем нельзя ничего сделать, чтобы оставить ребенка?..

– Я не смогу…

– Ерунда! Есть у вас родители, в конце концов?

– Никого у меня нет. Одна я. А в январе закончится командировка, и я улечу в Штаты. – Одри подняла глаза к потолку, чтобы слезы не вытекали.

– Надо же, я думала, что вы – местная. Так хорошо говорите… Ну я не знаю. Вы все равно не ломайте дров. Взвесьте все как следует. Может, друзья помогут?.. – Старушка помолчала и, неожиданно перейдя на «ты», добавила: – Нельзя так сразу от всего отказываться. Может, это – твой последний шанс быть счастливой.

– Спасибо, я подумаю.

Вечером того же дня позвонила Джуди, у которой, видно, был нюх на проблемы. Она с подозрением в голосе долго выспрашивала, как Одри себя чувствует, не похудела ли еще больше, не стоит ли ей вернуться… и так далее. Они расточительно долго говорили на светские темы об израильской зиме… А почему бы и нет? – подумала тогда Одри. Если уж Джуди не поможет, значит, ребенку не суждено родиться вообще!

– Ну вот, а я говорю ему: ни за что не продам свою квартиру! И если ты…

– Джуди, я беременна.

– …а он мне…

– Джуди, ты меня слышишь? Я беременна!

На том конце провода воцарилась недолгая, но очень глубокая пауза.

– Что-о?!! – взревела Джуди.

– Да, вот так.

– Подожди-подожди. Что это значит?

– Такое, в общем, бывает в природе. Люди размножаются.

– Понятно, а это серьезно?

– Серьезней не бывает. Шесть-восемь недель.

– Ты посчитала?

– Что я посчитала! Это мне врач сказал. Хотя тут и считать нечего.

– Это – трое суток в Швейцарии, когда вы оба потеряли голову.

– Да. – Одри неосознанно закрыла ладонью лицо, как будто Джуди могла ее видеть. Ей и сейчас становилось не по себе, когда она вспоминала то время. «Я. Тебя. Люблю». Нет, это невыносимо!

– …Слышишь? Завтра же!

– Что завтра же?

– Ты меня не слушаешь? Завтра же я прилетаю, разрываю собственными руками твой чертов контракт и увожу тебя домой.

– А зачем?

– А ты что собралась делать?

– Оставаться здесь. Я только хотела попросить, чтобы вы с Виктором…

– Мы с Виктором завтра надерем тебе уши, а сейчас – пакуй вещи!

– Джуди, я никуда не поеду. По крайней мере, до середины января. Знаешь, я прекрасно себя чувствую, мне не нужно никакой помощи сейчас. Только Тому не проболтайся.

– Не проболтаться?! А ты не думаешь, что он обязан знать?

– Нет. Нет, Джуди, иначе вы меня никогда не увидите, я сбегу в наложницы к какому-нибудь сирийцу. Том не поверит! Ты же сама рассказывала про дочку.

– Но у тебя-то – его ребенок! Знаешь, Одри, а я почему-то уверена, что поверит. И обрадуется.

– Нет.

– Но почему?

– Потому что ты ему ничего не скажешь. И он ничего не узнает. Поэтому – не поверит и не обрадуется. Вообще ничего не будет.

– Одри! Он развелся в эту среду!

– Ну и что? – как можно равнодушнее спросила она.

– Он приходил ко мне. Спрашивал, как у тебя дела. Просил передать привет.

– Ах, привет? Отлично!

– Одри, но ты же сказала, что он тебя больше не волнует? Тогда спокойно расскажи ему про ребенка и пусть катится на все четыре стороны. А? Слабо? Ты не сделаешь этого, потому что до сих пор любишь его. И он тебя – тоже. Поэтому вы будете оба валять дурака, а я, вместо того, чтобы готовиться к собственной свадьбе и решать вопрос с этой чертовой недвижимостью, буду утирать вам носы и мотаться из Детройта в Тель-Авив и обратно. Красота!

– Почему ты так думаешь?

– Но главное, – продолжала Джуди с нажимом, – ты не испорть себе здоровье. На кону – ребенок, а с Томом вы и потом выясните отношения. У вас для этого вся жизнь впереди.

– Джуди, ты предательница!

– Я скажу ему, что у него будет мальчик, а дальше – сами разбирайтесь. Ой.

– Вот и ой. Врач тоже говорит – мальчик. И мне почему-то кажется, что у Тома будут одни мальчики.

– Это тебе про себя так кажется. Потому что ты хотела как у Бриджит.

– Не надо ему говорить, пожалуйста. У меня есть предмет для шантажа, Джуди.

– Какого шантажа?

– На случай, если ты соберешься сказать все Тому.

– То есть, если Том узнает…

– То я приму временное гражданство. В моем положении – ничего не стоит превратить его потом в постоянное. Так что оставьте меня пока тут.

Джуди помолчала.

– Это действительно шантаж.

– Я не хотела к нему прибегать, но ты сама…

– Ну хорошо. Не буду ничего говорить Тому. Знаешь что? Разбирайтесь сами! Тебе, наверно, очень хочется проверить на крепость нервы твоего ангела-хранителя. Смотри, он может психануть и сбежать!.. Позвони, если что!

Джуди бросила трубку.

– Обиделась, – констатировала Одри, глядя на трубку, извергающую громкие короткие гудки. Но после разговора с подругой тревога и отчаяние сразу куда-то ушли…

Неделю Джуди хранила молчание, а сегодня позвонила, чтобы позвать ее на Рождество.

…Одри поддела ногой камешек на песке. Он отлетел в воду и плюхнулся прямо рядом со свадебным букетом, сброшенным со скалы. Волна лениво качнула букет и вдруг торжественно подняла и вынесла его к ногам Одри, сильно намочив ее ботинки.

– Ну спасибо! – вырвалось у нее. И ей вдруг послышалось, что в ответ прошуршало едва различимое «пожалуйста!».