Он покачнулся – от воспоминания закружилась голова.
У тумбочки подломилась ножка. Романов едва успел соскочить – грохнулся локтем о чугунный умывальник.
– Да что с вами сегодня? – рявкнул князь. – Вроде не пили!
– Извините, тесно.
– Да уж, не апартамент-люкс. Итак, жду предложений, соображений, идей.
Булошников пропищал:
– На вилле всегда шесть человек охраны. Да у Зоммера шестеро. Много, ваше благородие.
– Сам знаю, что много! Сколько раз говорить! Пока мы здесь, называть меня «Акакий Акакиевич»! А то забудетесь, ляпнете при посторонних… Ну, толковые мнения есть?
Крайнее раздражение, в котором пребывал начальник, лучше всего свидетельствовало: дело швах.
– Если б пострелять дозволили – другое дело, – степенно сказал Лютиков. – Сами же велели: без кровянки. И чтоб тихо. Как тут по-тихому обтяпаешь, когда вокруг него столько псов цепных?
– Нет, Акакий Акакьич, – припечатал колено ладонью Никашидзе. – По-тихому не получится. Даже не думайте.
Глаза штабс-ротмистра грозно округлились. Появилось на ком сорвать досаду.
– Ты как разговариваешь с офицером, сукин сын! – зашипел князь. – Ты на кого это рукой машешь?! Встать!
Агент вскочил, вытянул руки по швам. Кровать качнулась, и двое остальных завалились на бок.
– Виноват, ваше благородие! То есть Акакий Акакиевич!
Козловский только зубами скрипнул – теперь уже рассердился на самого себя, за несдержанность.
– Да сядь ты!
– Так чё делать-то? Говорите, сполним, – пожал плечами, как всегда, невозмутимый Лютиков.
Опять замолчали.
Штабс-ротмистр дергал себя за ус. Романов смотрел в окно. Там по озеру пролегла лунная полоса, напомнившая ему Кларину руку.
– Раз толковых идей нет, будем действовать по плану, который разработан нашей резидентурой, – сухо, недовольно заговорил наконец Козловский. План, придуманный в Берне, ему не нравился. Во-первых, слишком рискованный и чреватый неприятностями с полицией. А во-вторых (и если честно, в-главных), потому что придуман в Берне, а не самим князем. – Завтра вечером Зоммера на вилле не будет. Наш военный агент приглашает его на встречу в Локарно. Якобы для переговоров о закупке некоторых материалов. На вилле остаются шестеро охранников плюс старичок архивариус…
– Вот это подходяще, – кивнул Лютиков.
Булошников пихнул его локтем: заткнись, когда командир говорит. Однако и сам не удержался, вставил:
– Шестерых уж как-нибудь сделаем, Лавр Константиныч. Не сомневайтесь.
И огромными ручищами изобразил, будто сворачивает кому-то шею.
– Дура ты баба, Василиса! – встрял Никашидзе, которому хотелось реабилитироваться в глазах начальства. – Акакий Акакьич русским языком сказал: без трупаков.
– Акакий Акакиевич, чего он дразнится! – плаксиво возопил Булошников. – Сам он «баба»!
– Молчать! Никашидзе прав: убивать нельзя. Нужно попасть в секретную комнату и забрать оттуда картотеку. Во что бы то ни стало.
Агенты переглянулись. У Лютикова возникло сомнение.
– Если у них там обычный замок, я его сделаю, какой мудреный ни будь. Но по элестричеству я не того… Там надо цифирь знать.
– По «электричеству», лапоть, – поправил Никашидзе. – Если там цифирь, дедушка ее должен знать. Клянусь, всё мне расскажет.
Князь, чуть покраснев, предупредил:
– Ты только гляди у меня, без изуверства.
– Обижаете, Акакий Акакьич! Он полюбит меня, как внука!
Все засмеялись, а в Алеше вдруг проснулась совесть. Половину он пропустил мимо ушей и теперь хотел поучаствовать в разработке диспозиции.
– А как мы попадем на виллу? Там же стены. И часовые.
– Не мы, – поправил его штабс-ротмистр и кивнул на агентов. – Они. Их работа. Наше с вами дело обеспечивать прикрытие. Завтра ребята выступят первыми. Потом поете вы, долго. Я барабаню по клавишам. Нужно продержать зал в течение часа. Как, молодцы, за час управитесь?
– Ерунда-с, – красуясь, поиграл бровями Никашидзе. – Ехать тут пять минут. Еще к аплодисментам поспеем. А насчет стены, Алексей Парисович, не переживайте. Мы с Лютиковым там один шикарный дуб присмотрели…
Луны волшебной полосы
Романов возвращался в свой «люкс» по пустому коридору. Здесь, в бельэтаже, пол был не дощатый, как на чердаке, а укрытый толстым ковром, и шаги не нарушали ночной тишины. Когда Романов открыл дверь номера, ему под ноги легла лунная дорожка. Не включая света, постоялец прошел по ней до самого окна и стал смотреть на озеро. Оно мерцало и искрилось. Алеше, пребывавшему в настроении восторженно-поэтическом, подумалось: словно черное лаковое блюдо, на котором рассыпаны бриллианты. Несмотря на поздний час, спать не хотелось совсем. Да и как тут уснешь?
Позади раздался тихий шелест. Чуть колыхнулся воздух. На плечи Романову опустились две обнаженные руки.
Задохнувшись, он обернулся.
– Вы?!
Перед ним стояла Клара. В ее глазах, очень близко, отражались две маленькие луны.
– Тихо, тихо, – прошептала она, лаская пальцами его шею.
Алеша хотел прижать ее к себе, но это не так просто, если одна рука на перевязи.
– Не бистро, не бистро, – снова шепнула Клара, чуть отстранилась и сделала вот что: взяла его за левую ладонь и, раздвинув легкий газ, положила ее себе на грудь. Под накидкой ничего не было – гладкая, нежная кожа. От бешеного толчка крови Алеша чуть не потерял равновесие, так закружилась голова.
– Я… я… знаю, это нельзя… это очень нельзя, – бормотала Клара, подставляя ему лицо, шею, плечи для поцелуев. – … Все равно… Пускай… Люны волшебной полёсы…
И всё завертелось…
Алеша лежал на спине совершенно обессиленный и, даром что спортсмен, хватал ртом воздух, всё не мог отдышаться и прийти в себя. Клара же, несмотря на кажущуюся хрупкость, усталой совсем не выглядела, дышала размеренно, да еще мурлыкала песенку. Опершись на локоть, она водила пальчиком по Алешиной груди. На пальчике посверкивало кольцо с алмазом. Вдруг острый ноготок сердито царапнул по коже.
– Я знаю, что ты думаешь! Ты думаешь, что я без стыда. Что я распутина, да? Танцорки все такие, да? Бесчестные? Скажи!
Ее глаза наполнились слезами.
– Нет, что ты…
Но Клара нетерпеливо мотнула головой: молчи!
– Я самая честная. Другие женщины притворяются, я нет. Жизнь такая короткая! Молодость еще больше короткая! Ты мне так нравился, так нравился… – Она просияла улыбкой, смахнула слезинку и пропела. – «Сядь поближе, гитару настрой, будут плакать волшебные струны…»
Однако теперь настала очередь Алеши хмуриться.
– Этот лысый поэт, он тебе тоже… нравится?
Клара передернулась и легла на спину.
– Почему ты молчишь? – приподнялся Романов. – Что у тебя с ним?
Поймать ее взгляд не удавалось, огромные глаза печально смотрели в потолок.
– Не надо спрашивать…
– Великий Д'Арборио, да? – терзая себя, горько сказал Алеша. – Богатый, знаменитый… И для артистической карьеры хорошо, да?
– Нет… – перебила она и снова содрогнулась. Выражение лица стало, как у смертельно напуганной маленькой девочки. – Д'Арборио страшный. Совсем страшный. О, ты не знаешь, какой он человек. Я его боюсь. Потому сказала «нельзя». Если он узнает…
– Ну, и что будет? – с вызовом спросил он.
– Д'Арборио будет меня убивать. Тебя тоже.
И зажмурилась.
Романову стало смешно.
– Тоже еще Синяя Борода! Дракон огнедышащий! Да я этого сморчка лысого…
Она прикрыла ему рот ладонью.
– Знаю. Ты его одной левой. У нас в Кишинеу так мальчишки хвастали… Конечно, одной левой. Правая у тебя больная.
Наклонилась, стала его целовать.
– Погоди-погоди! Ты думаешь, я не смогу тебя защитить?!
– Не надо про это говорить.
Клара закрыла ему рот поцелуем. Он хотел возразить, но для этого пришлось бы высвободить губы, а на это Алеша не согласился бы ни за что на свете.
