Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Он протянул руку к ее покрывалу. Она отскочила с криком:

– Пьетро, нет! Во имя моей любви, не надо!

– Почему, Зенобия? – прошептал Пьетро.

– Мое лицо! – всхлипнула она. – Мое лицо… о Святой Боже… мое лицо!

– Дай мне посмотреть, – потребовал он.

– Нет… я не могу… я не могу видеть, как ты… о, господин моей души… как ты содрогнешься от ужаса, увидев, во что я превратилась…

Пьетро протянул руку и взялся за покрывало. Его рука была нежной, но твердой.

– Не бойся, – сказал он и начал разматывать покрывало. Оно было очень длинное. Конец его оказался липким – от крови.

Кто-то плеснул ей в лицо купоросом.

Пьетро стоял, пытаясь что-то вымолвить. Но не мог. Он боялся, что его вырвет. Он не хотел обидеть ее.

Она стояла с широко раскрытыми от ужаса глазами, всматриваясь в его лицо. Она искала в нем следы отвращения.

– Это Харун? – прошептал Пьетро.

– Да.

– Пусть шайтан вечно терзает его душу, – спокойно произнес Пьетро, – в геенне огненной, пусть он вечно ест грязь, и пусть его кишки расплавятся, и пусть он будет пить кровь до тех пор, пока его язык не свернется и он не сможет даже застонать, чтобы смягчить свою боль…

Ее глаза не отрывались от его лица.

– Но ты, мой господин, – шептала она, – ты не сможешь вынести этого…

Пьетро медленно улыбнулся. Потом он поцеловал этот искаженный, изуродованный рот, прижал ее тело к себе, несмотря на дрожь, рождавшуюся в нем, и судорогу, сводившую его внутренности.

Это был самый добрый поступок, какой он когда-либо совершил. И самый отважный.

– Закрой мое лицо, мой господин, – шептала она, – тебе не придется больше видеть его. Ибо отныне и до конца твоих дней я буду служить тебе только как прислуга и буду счастлива находиться рядом с тобой… с тобой, таким удивительно добрым…

Он сидел, держа ее руку, пока она не заснула. И даже во сне она продолжала всхлипывать от боли. Он уже больше не мог слышать эти звуки.

Он вышел на палубу. Там играла музыка, слышался смех. Корабль выплывал из гавани.

Пьетро стоял, повернувшись спиной к тому месту, где Фридрих веселился и пил, окруженный сарацинскими девушками. Пьетро смотрел, как удаляется сирийский берег.

Вдруг его тело обмякло. Ему пришлось схватиться за поручни, чтобы не упасть.

О Боже, подумал он.

Потом он выпрямился и с вызовом глянул на небо.

Но до него доносились только крики белых чаек и плеск морских волн.

12

Как ни странно, но плавание от Акры до Бриндизи оказалось одним из приятнейших периодов в жизни Пьетро. Море было спокойным, ветер попутным, и ночи на борту корабля оглашались весельем.

Пьетро почти не принимал участия в выпивках, танцах и азартных играх и совсем не ухаживал за молодыми красотками. Все свое время от отдавал заботам о Зенобии. Она совершенно смирилась с утратой своей красоты. Былой огонь, который он ожидал обнаружить в ней, покинул ее. Она стала спокойной и очень нежной.

Фридрих, которому Пьетро рассказал историю Зенобии, старался сделать все, что в его императорской власти, чтобы создать для нее удобства. Он предоставил в ее распоряжение своего личного врача, мудрого сарацина, учившегося медицине в Кордове и в Александрии. Каждый день Фридрих присылал фрукты, вино и печенья в маленький, отгороженный занавеской угол в каюте Пьетро. И ежедневно требовал от Пьетро отчета о состоянии ее здоровья.

К сожалению, ее здоровье восстанавливалось очень медленно. Врач, будучи человеком честным, признался, что мало чем может помочь ей. Он накладывал смягчающие мази и менял повязки. Остальное, говорил он, в руках Аллаха.

Ее лицо, когда оно начало заживать, оказалось не в таком ужасном состоянии, как ожидал Пьетро. Но в достаточно плохом. Шрамы пересекали ее лицо, как дороги карту, а нижняя левая часть лица, на которую попала большая часть купороса, была так сильно сожжена, что первое время Зенобии трудно было закрывать рот. Она училась этому заново, но речь ее оставалась невнятной, понимать ее было трудно, как речь слабоумного ребенка…

И все-таки плавание оказалось приятным. Приятно, что рядом с тобой Зенобия. Когда она достаточно оправилась, она стала ухаживать за ним, оказывала ему всевозможные мелкие услуги, приносила фрукты, пергамент и чернила для воспоминаний о его сарацинских приключениях, которые он писал для императора, сидела у его ног и смотрела на него нежными глазами. Над чадрой, которую она не снимала, даже когда спала, ее глаза были прекрасными, особенно теперь, когда из них ушла ярость. То, что связывало их теперь, было добрым и нежным, совершенно лишенным страсти. Зенобия, знавшая страсть многих мужчин, не могла себе представить, что какой-нибудь мужчина может захотеть ее теперь, когда ее красота погибла, и она была бесконечно благодарна Пьетро за то, что он оказался так добр к ней.

Что же касается Пьетро, то, живя в непосредственной близости от Зенобии, он часто вспоминал, что красота женщины не только в прелестном лице. С лицом, укрытым вуалью, в развевающихся восточных одеяниях, Зенобия по-прежнему оставалась привлекательной. Она отличалась гибкостью и грациозностью. У нее была прекрасная фигура.

Однако он старался выкинуть эти мысли из головы. Теперь у него оказались кое-какие шансы восстановить отношения с Элайн. Раньше, если бы он вернулся к ней вместе с девушкой-рабыней, то все было бы кончено, но теперь, после трагедии, случившейся с Зенобией, ситуация изменилась. Ни одна женщина в мире – даже Элайн, – посмотрев на лицо Зенобии, не посчитала бы ее серьезной соперницей.

Он много думал об Элайн. Вспоминал все плохое, что было с ней связано. Но вспоминалось и хорошее: как она спасла ему жизнь, когда запросто могла сдать его Энцио, как она приходила к нему по ночам, охваченная страстью и нежностью, как шептала: “Не уходи, мой господин”.

В мире, подумал он, нет полного счастья. Возможно, при некотором терпении и со временем он смог бы сделать так, что их брак оказался бы приемлемой заменой, – он старался изгнать эту мысль, но она засела в его мозгу, – заменой радости, которую он мог бы испытывать с Ио.

Иоланта – единственная яркая звезда во мраке его жизни. Единственное радостное воспоминание на его скорбном жизненном пути. Иоланта, научившая меня любви, Ио, с которой я испытывал неземное счастье, Ио, которую я любил с силой, недоступной ни одному смертному. Человеческая жизнь редко складывается так, как ты предполагаешь, и никогда, как хочется, но я все это имел. Если бы я умер под пытками от рук Энцио, или был бы убит в Египте во время крестового похода, или погиб, пытаясь спасти жизнь моего господина Фридриха, все равно моя жизнь была бы завершенной, ибо я имел все это. Я имел ее любовь, подобной которой не знала земля с тех пор, как сыновья Бога спустились с небес и возлюбили дочерей человеческих. Раз я испытал ее любовь, уже ничто не сможет согнуть меня, ничто не сломает меня до конца моих дней, ибо я могу остановить время, могу отодвинуть смерть, вызвав в памяти лицо Иоланты. Такое прекрасное лицо, такое нежное, такое уверенное. Могу вспомнить, как она любила меня. Вспомнить эту страсть, в которой не было ничего поддельного, она не притворялась, ее тело жаждало меня, ибо ее сознание и ее сердце хотели меня, и я хотел ее, и ничто больше не существовало. Я живу, как возвращенный к жизни Лазарь, за которым тянутся смутные воспоминания о Рае, который жаждет туда вернуться. Но обратного пути нет.

Он уронил голову на грудь, а Зенобия подошла и стала нежно гладить его лоб своей мягкой рукой. Пьетро был рад, что она рядом. Хорошо было не чувствовать себя одиноким.

Им потребовалось более двух месяцев, чтобы доплыть от Сирии до берегов Италии. Поздно вечером 9 июня 1229 года они увидели берег и встали на якорь до утра.

Пьетро не мог заснуть в эту ночь. Его ум метался между восторгом н отчаянием. Как встретит его Элайн? Молча, с презрением? В ярости, поскольку она надеялась, что он погиб? А может, с радостью?

89
{"b":"12814","o":1}