— Если с этим будет какая заминка, сразу сообщи мне. Пришлю ребят, уж они с ним поговорят.

— Все пройдет без сучка без задоринки, не волнуйся. Его отец всегда в конце концов раскошеливался. Мальчик, правда, жил в Америке, где ему засрали мозги. Никуда не денется, заплатит.

— Сколько?

— Семьсот тысяч. Мы бы и на пяти сотнях сошлись, но ублюдок начал сразу с шестисот — вот ведь обалдуй, — ну я и говорю: семьсот, и он соглашается. А не заплатите, говорю, конец всем льготам с угольком и налогами. И ты, и твой брат, и отец без штанов останетесь. Он сразу вспотел, и я понял: дело выгорело.

— А ты уверен? После разговора с ребятами богатые шелковыми делаются. До того приятно посмотреть, даже встает.

— Не гони волну. Он не один, на других оттянешься. А с этим все будет путем. Сказал, в понедельник привезет. Встречаемся в «Шератоне». Там отличный ресторан в цокольном этаже. Тихо, спокойно. Удобное место.

— Чудесно. Ужин за его счет.

— Само собой. Куриные кебабы там — пальчики оближешь.

Приятель Виджая прополоскал рот виски, проглотил, рыгнул и цыкнул зубом.

— А знаешь, что самое замечательное в этих выборах?

— Что?

— Мы продвинулись на юг. У нас теперь плацдарм в Бангалоре. Сам ведь знаешь, за ними будущее.

— За югом будущее? Чушь.

— Ну почему же? Каждое третье новое офисное здание возводится в Бангалоре. Это и есть наше будущее.

— Пошли они все на хрен. Ни одному слову не верю. Юг — это сплошные тамилы[43]. А знаешь, кто такие тамилы? Черножопые. Мы — сыны ариев, которые завоевали Индию. Мы сделали их своими рабами. А теперь они нас поучают. Черномазые.

— Сынок, — Виджай подался вперед, — плесни еще.

За вечер они выхлестали всю бутылку.

К трем часам ночи я вернулся в Гургаон. Сердце у меня колотилось. Почему-то хотелось еще немножко побыть с машиной. Я помыл ее и протер. Три раза кряду. Бутылка из-под «Джонни Уокера» валялась на полу салона. Даже пустая она представляла собой ценность на черном рынке. Я поднял ее и направился к общей спальне.

Ради такого куша, как пустая бутылка из-под дорогого виски, Меченого можно и разбудить, авось не обидится.

На ходу я крутил бутылку в руке — даже пустая она весила немало.

Крутил быстрее и быстрее.

И невольно замедлял шаг.

Все эти годы я искал ключ…

Звон разбитого стекла наполнил парковку, проник в вестибюль и эхом разнесся по всему зданию, всколыхнув даже тринадцатый этаж.

Я выждал пару минут.

Никого.

Я поднял с пола бутылку с отбитым донышком, поднес к свету, пощупал острую, как бритва, кромку.

Удобная штука.

Ногами я сгреб осколки в кучку, собрал их один за другим и отнес в мусорное ведро. Принес веник и тщательно подмел. Опустился на колени и внимательно осмотрел пол, проверил, не осталось ли где стеклянного крошева. Громко провозгласил:

А дверь оказалась незаперта.

Дхарам спал на полу, тараканы ползали у него по голове. Я разбудил его и велел:

— Лезь под накомарник.

Он сонно заполз под сетку. Я поцеловал его в лоб и лег на полу. Ладонь у меня была в крови, три крупные капли краснели на коже божьими коровками. Словно младенец я сунул кулак в рот и заснул.

В воскресенье утром мистеру Ашоку ехать никуда было не надо. Я вымыл посуду, протер полки холодильника и обратился с просьбой:

— Не отпустите меня в первой половине дня, сэр?

— Чем собираешься заняться? — Хозяин отложил газету. — Ты никогда еще не просил отпустить тебя на все утро.

А ты никогда не спрашивал, что я намерен делать, отпускал без разговоров. Это все мисс Ума, не иначе.

— Хочу погулять с мальчиком, сэр, сводить его в зоопарк. Думаю, ему будет интересно посмотреть на зверей.

Он улыбнулся:

— Ты прекрасный семьянин, Балрам. Сходите, я не против.

И он опять взялся за газету, только глаза его как-то хитро сверкнули.

Мы вышли из корпуса В, я велел Дхараму подождать, вернулся и принялся тайком наблюдать за подъездом. Через полчаса в вестибюль спустился мистер Ашок. К нему подскочил темнокожий человечек, с виду слуга, они побеседовали, и человечек откланялся. Похоже, они обо всем договорились.

Дхарам послушно ждал меня.

— В путь!

Мы с мальчиком сели на автобус до Старого Форта, у подножия которого находится Национальный зоопарк. Всю дорогу моя ладонь лежала у Дхарама на макушке — и не потому, что у меня внезапно разыгралась нежность, просто на весу рука у меня дрожала, словно потерянный ящерицей хвост.

Первый удар нанесу я. У меня все готово. Все пойдет как по маслу… Но мне было страшно. Я ведь не из храбрецов.

Автобус был набит битком, я стоял и обливался потом, забыл уже, что такое общественный транспорт летом. На светофоре рядом остановился «Мерседес» с поднятыми стеклами — кондиционер включен, — шофер уставился на переполненный автобус и осклабился, показав окрашенные красным зубы.

К кассам зоопарка тянулась длинная очередь. Ну, родители с детьми, это само собой. А вот большое число любовных парочек меня поразило. Держатся за руки, хихикают, награждают друг друга тычками, строят глазки, будто зоопарк — самое место для свиданий.

В наши дни, господин Премьер, тысячи иностранцев едут в Индию за знанием особого рода, за нирваной, просветлением. Они направляются в Гималаи, в Бенарес, в Бодхгая, изучают йогу, курят гашиш, пристают к аскетам-садху.

Ха!

Напрасный труд. Сокровенное знание поджидает их не на берегах Ганга и не в далеких монастырях, а в Национальном зоопарке, что в самом сердце Нью-Дели.

На пальмах посреди искусственного озера мы с Дхарамом видели златоклювых аистов. Когда они взлетали с веток и выхватывали из зеленоватых вод рыбу, крылья их отливали розовым. За пальмами виднелись живописные развалины Старого Форта.

Великий поэт Икбал был прав. Если чувствуешь красоту мира, ты уже не раб. Пропади пропадом наксалиты со всем своим китайским оружием. Научи каждого бедняка рисовать — и богатым в Индии придет конец.

Я особо показал Дхараму плавные линии форта, очертания бойниц на фоне голубого неба, древние стены, ярко освещенные солнцем. Полчаса мы ходили от клетки к клетке. Лев и львица, как и положено городской супружеской чете, сторонились друг друга и не общались. Гиппопотам лежал себе неподвижно в огромном пруду полном жидкой грязи. Дхарам хотел было, по примеру некоторых других, бросить в гиганта камешек, вдруг пошевелится, но я запретил. Бегемоту чужда суета, такой уж он уродился.

Пусть звери живут как звери, а люди как люди. Вот вам вся моя философия в одной фразе.

— Нам пора, — сказал я Дхараму.

— Еще пять минут, дядя, — взмолился он.

— Хорошо, пять минут

Мы подошли к обширной выгородке. За высокими прутьями из бамбука по участку взад-вперед расхаживал тигр.

И не какой-нибудь завалящий.

Такой зверь рождается в джунглях один на целое поколение. Редчайший экземпляр.

Белый тигр.

Узкие черные и широкие белые полосы мелькали передо мной в просветах между прутьями словно прерывистые кадры старого кино. Тигр двигался из конца в конец выгородки, туда-сюда, туда-сюда, размеренным монотонным шагом, как загипнотизированный.

Да он и вправду гипнотизировал сам себя этой своей однообразной поступью, иначе как бедняге выдержать за решеткой.

Зверь за прутьями вдруг застыл, будто сбросив с себя заклятие, и повернул голову ко мне. Глаза наши встретились, совсем как глаза хозяина и шофера в зеркале заднего вида.

И тут тигр внезапно пропал.

По спине у меня пробежала мелкая дрожь. Колени затряслись, тело сделалось легким. Какая-то женщина крикнула:

— Эй, смотрите! Сейчас грохнется в обморок!

— Какой еще обморок… Что вы! — хотел ответить я, но у меня вдруг поехала нога, я поскользнулся на ровном месте. Под землей заскребли когти, впились мне в плоть и потащили во тьму.

Теперь-то мне понятно, зачем сюда ходят влюбленные и награждают друг друга тумаками и щипками, — вот последнее, что мелькнуло у меня в голове.