Короче, в этом письме Максим увидел свой вопрос. После письма шел комментарий врача. «Интересно, что ответит умный сексопатолог?» – с усмешкой подумал Максим и с легкостью пробежался по строчкам.

Сексопатолог оказался не просто неумным. Он показался Максиму самым настоящим придурком. Нет, ну на самом деле. Ответил мужчине, что тот чуть ли не больной, потому что попал в определенную зависимость. И зависимость эта настолько сильна, что довлеет над ним. И что самое страшное заключается в неспособности науки сексопатологии на сегодняшний день справиться с этим тягостным недугом. Каково, а?

В чем корни – неясно. В чем причина – неизвестно. Как лечить – непонятно. Слова-то какие: «недуг», «лечить». И научную терминологию даже применил: сексуальная аддикция. Это когда секс становится не источником естественного удовлетворения, а средством снимать психическое напряжение, избавляться от депрессивной тревоги, страхов. Человек подсаживается на секс, как на лекарство, увеличивает дозы, а когда тот перестает действовать – впадает в панику.

А еще написал, что само развитие зависимости протекает странно. На каком-то количестве женщин... Сосчитать трудно, конечно... Ну, если их число переваливает за семьсот-восемьсот... происходят необратимые процессы, которые уже не остановить. То ли в мозгу, то ли в психике, то ли в поведенческих реакциях и привычках. Поди пойми где, но что-то сдвигается, и все: мужик уже сам собой не управляет...

Максим, помнится, тогда в сердцах бросил журнал, расстроился и впал в плохое настроение, что в принципе было ему несвойственно.

Ленка тогда даже удивилась, когда он недовольный домой вернулся:

– Ты чего хмурый?

– Да подстригли неудачно, – отговорился он.

– Нормально подстригли. Как обычно. Не капризничай!

Публикация долго не выходила у Максима из головы. Он никак не хотел мириться с тем, что такого рода зависимость считается заболеванием. И ему было легче назвать автора комментария придурком, чем признать правоту его высказываний применительно к себе.

Андрей, казалось, смирился. И с ожиданием дочери, и с изменившимся обликом супруги, и с вечным вопросом к Оксане. Уж сколько раз он задавал ей это бесконечное «почему?» Почему бы им не жить вместе? Почему бы им не пожениться? Почему она его не принимает полностью и окончательно и в то же время не гонит? Почему? Почему?

Оксана всегда исчерпывающе и терпеливо отвечала, что она не хочет замуж и ее вполне устраивают те отношения с Андреем, которые есть сейчас. Что непонятного? Но Андрею было непонятно. Впрочем, когда случилась беда с дочерью, он немного поутих со своим недопониманием, переключившись на семью, но со временем опять и опять стал приставать к Оксане с требованием ответа. Да собственно, ему не нужны были ее объяснения, его абсолютно не волновали причинно-следственные связи ее решений и поступков. Ему нужно было только одно ее слово: да!

Да, люблю!

Да, я выйду за тебя замуж!

Да, я хочу быть рядом с тобой всегда!

Но именно этих слов она не произносила. Именно этого вожделенного «да» не говорила. А все остальное ему было неинтересно. Он даже не понимал, что она его использует. Даже никогда не рассматривал их отношения в этом ракурсе. А ведь если присмотреться... Когда ей нужен был мужчина... ну в чисто физиологическом смысле... она приглашала его к себе или шла к нему на свидание. Вот и все! Все очень просто! Мужчина по вызову! Только такое понимание ситуации было ему недоступно. Если бы кто-то со стороны рассказал Андрею, что их отношения лишь так и можно расценить, он набил бы ему морду.

Ничего себе – по вызову! Что же он для того, чтобы прийти, переспать и уйти? А как же любовь? Красивые слова? А страсть, желание, упоение? Да-да! Все так. Да еще бесплатно. «Андрей, очнись! – могли бы сказать ему наблюдатели со стороны. – Она платила бы мальчику по вызову за простой пересып. А так: мало того что бесплатно, так еще и с твоей любовью, и с твоими красивыми словами, и с прочими атрибутами влюбленного мужчины. Поди, плохо!»

Цинично? Да ладно! Никакой это не цинизм, а правда жизни. А ты сам, Андрей, не цинично ли поступал, полжизни изменяя своей жене? Она тебя любила, ждала, ревновала. Не цинично?! Нет? Ты возвращался после гулянок с жалкими букетиками, которые твоя жена принимала за знаки любви и прощала тебя, делая вид, что верит...

Не цинично было выводить ее в кино раз в неделю, от чего она сияла счастьем и считала ваши отношения идеальными, а ты только и думал, как тебе удобнее в очередной раз улизнуть на свидание?

Не цинично? А уйти из семьи, наплевав на все страдания жены и дочери? Причем уйти в никуда, просто так, повинуясь собственной прихоти, эгоизму и глупости?

Не цинично, нет?

Но ничего подобного никто Андрею не говорил, а сам он все мечтал о совместном житье-бытье со своей ненаглядной Оксаной. Пока она не объявила ему:

– Андрюш! Нам придется прервать с тобой отношения. – И дальше без паузы: – Я выхожу замуж!

Буднично так объявила, спокойно. И даже не при встрече, а по телефону. Как будто вскользь произнесла слова, от которых у Андрея перехватило горло... Перехватило так, что он не смог толком ничего сказать, а только сипел, хрипел и откашливался.

Он понесся к ней, не помня себя, забыв обо всем на свете, истерзанный, измученный, жалкий...

– Оксана! Что случилось? Почему?

Вот господи! Опять это дурацкое «почему».

Она устало вздохнула. И вздох этот означал только одно: как же ты мне надоел!

– За кого замуж? – не унимался он. – Как это могло получиться?

Она быстро все ему объяснила. Уложилась буквально в несколько фраз:

– Я встретила мужчину. Он постарше меня... На пять лет... Он сделал мне предложение, и я согласилась.

– Но почему? – взвыл он не своим голосом.

– Что почему? Почему встретила? Или почему сделал предложение? Или почему согласилась? – Она явно издевалась. – Что почему?

– Оксана! Не мучай меня!

Она опять вздохнула:

– За него замуж я захотела. – Она сделала акцент на первой части фразы.

Очередное «почему» уже готово было сорваться с языка Андрея, но Оксана, чтобы быстрее завершить разговор, быстро продолжила без его наводящих вопросов:

– Да, я не собиралась замуж. Да, меня и вправду все устраивало в моей жизни. Но мужчина этот... он как-то зажег меня, что ли. Я понимаю, тебе не очень приятно это выслушивать... Но раз ты настаиваешь...

Ничего себе – «не очень приятно»! Да он умирает сейчас перед ней. Реально умирает! И к слову «приятно» это не имеет ни малейшего отношения. Больно, страшно, ужасно! Ужасающе больно и очень страшно! А она – «не очень приятно»!

Андрей вдруг сломался. Сник, словно потеряв интерес к разговору.

– Ладно, Оксан! Пойду я.

Она молчала. А что тут скажешь? Потянулась было к нему... Дотронуться? Утешить?

Он отодвинулся.

– Пойду, – безнадежно повторил Андрей. С трудом поднялся. С тоской оглядел Оксанину кухню, которую обожал. Все ему здесь нравилось: и обилие цветов на подоконнике, и белоснежные занавески, и мягкий свет низко свисающего абажура. Ярко-оранжевый чайник... Он подарил. А она потом всегда покупала салфетки под свет: то с апельсинами, то с подсолнухами. «Чтобы созвучно было», – объясняла. Оксана все любила логически объяснять...

Он и чашки хотел купить яркие, разноцветные... Зеленые, желтые, красные... А она – нет. Пусть лучше хороший сервиз будет. Однотонный, богатый, дорогой. Яркости хватает от чайника.

Конфеты в вазочке, фрукты на блюде...

Тоска заполонила его всего. Если бы можно было взвесить на каких-нибудь волшебных весах, когда он больше переживал: в момент сознания болезни жены? Или во время тревожного ожидания дочери? Или сейчас, в эту самую минуту? Весы перевесили бы на моменте «сейчас».

Тоска была всепоглощающая, глубинная, вселенская. Ему реально казалось, что он умер... Оболочка телесная осталась, а самого его нет. Такая пустота внутри, чернота, пропасть!