Такого состояния у него не было давно. Представить себе, что она его разлюбила, он не мог. Не мог, и все! Потому что так не бывает. Никогда! Она ему шептала, что он – ее счастье! Самое счастливое счастье! Она его разлюбить не может! Тогда что? Что? Ну, может, занята чем-то? Ну, может, и вправду настроения нет? Бывает же у нее нервность повышенная перед месячными. Она в такие дни и раздражается чаще, и голос повышает. Не на него, конечно, а в каких-то ситуациях. На него она не только голос ни разу не повысила, а взгляда недовольного в его сторону не позволила.

Но как бы он себя ни уговаривал, ничего не получалось. Внутренний оппонент тревожно заявлял: «Что-то с ней происходит! Будь внимателен! Будь осторожен!»

Но что делать, он не знал. Просто решил переждать. Не звонил пару дней. Мучился, скучал, томился, но не звонил. Она объявилась сама:

– Привет, дорогой! Ты как?

– Хорошо! – Он обрадовался ее звонку. Так обрадовался, что чуть ли не рассмеялся в голос от удовольствия.

– Что-то ты пропал. Случилось что?

– Нет, все нормально. Просто мне показалось, ты не настроена на встречу, на разговоры. Ну я и решил не настаивать на общении...

– Ну и правильно!

На этой фразе улыбка исчезла с его лица. Это было чудовищная фраза! Неправильная, не из его жизни и уж точно не из их отношений с Никой! Он-то ждал от нее совсем других слов...

Она между тем продолжала:

– Ладно! Я рада, что у тебя все нормально. Звони, когда будет настроение. Пока!

Все! Это, наверное, все! Виктору не нужны были с ней никакие другие отношения, кроме тех, которые сложились. Никаких полумер, недоговоренностей, недомолвок он не хотел.

Он хотел ее всю, целиком, без остатка! Он привык, что она всегда рядом, по первому его щелчку, что называется. Что она всегда его хочет, что она отдана ему до самого донышка. Что нет в ней сомнений, метаний, ненужных раздумий. Что нет секретов, тайн, закулисной игры. Что горят ее глаза при взгляде на него, что нескончаема ее нежность и желание близости, что откровенна она с ним, искренна и естественна. Что нет в ней двусмысленности, глупого бабского кокетства, дурацких намеков. Все честно, прозрачно, предсказуемо.

И вдруг – резко, внезапно, без объявления войны – конец! Он реально почувствовал холод. Холод внутри живота, пустоту за грудиной. Фу, тяжело-то как!

Ехать домой не хотелось. Совсем. Семену, что ли. позвонить...

В семье Семена наступило странное затишье. Катя, видимо, никак не могла прийти в себя от дерзкой выходки мужа, а сам Семен был под впечатлением от собственной же смелости, столь несвойственной ему в отношении с супругой.

Катя позвонила подруге поделиться своими переживаниями:

– Ань, мой что-то совсем одурел... Всю жизнь я его, оказывается, зажимала, подавляла... Якобы живет он только моими интересами, ущемляя себя постоянно. Представляешь?

– Представляю, – грустно согласилась Аня. – Витька вон тоже что ни день, то скандал, то ссора, то молчание. И все на ровном месте. Беспричинно будто бы.

– Вот это и страшно, что беспричинно, – глубокомысленно заметила Катя.

– Почему? – всполошилась Аня.

– Ну потому что причина, видимо, есть. Только она глубоко, не на поверхности. И мы с тобой об их истинных причинах ничего не знаем. Это-то и страшно.

– Ой, подруга, а что делать-то?!

– Да ничего не делать! Перебесятся да и успокоятся. Куда они от нас денутся?! Сама подумай!

– Ань, мне бы твое спокойствие. Я уже вся извелась. Да еще и руку порезала. Заживает плохо, ноет, болит...

– Знаешь, Кать, я тут недавно с Леркой встретилась. Ну, помнишь, я с ней училась в одной группе?.. Вы как-то пару раз в общих компаниях встречались...

– А-а! Это та, у которой двойняшки?

– Да, она!

– И муж такой представительный. То ли доктор наук, то ли профессор?

– Вот-вот! Он и доктор наук, и профессор, и заведующий кафедрой. Все правильно! Так вот Лерка мне рассказала, что мужик ее на старости лет обалдел совсем. Говорят же, седина в бороду... С какой-то аспиранткой закрутил любовь, чуть ли не по курортам с ней зачастил...

– Да ты что?!

– Да. И в какой-то момент признался ей, что ребенка хочет... от молодой своей пасии.

– Кому признался? Лерке?!

– Ну да!

– Ничего не понимаю, – заволновалась Катя. – Это он жене своей признался, что хочет ребенка от любовницы?! – Катя ошеломленно выговорила фразу, сама до конца не веря в ее адекватность.

– Во до чего дошел! Представляешь?!

– Ну а она что, Лерка?

– А Лерка, не будь дурой, и говорит: «Пожалуйста, рожай! Только со мной разведись сначала! Квартиру мне оставь, дачу, машину! И все счета – пополам. И вперед – к светлому будущему!»

– Ну а он?

– Ну он же не дурак! Куда он в пятьдесят лет пойдет? Это же надо все с нуля, все по новой. Тем более, они только-только одному сыну свадьбу сыграли. Бюджет подорван. Второй сын тоже заговаривает о женитьбе. Да и вообще, испугался он почему-то такой перспективы. Лерка говорит – с тех пор как шелковый. И про любовницу ни слова, и вечерами дома, и «Лерочка, Лерочка!».

– Слушай! А вдруг бы правда ушел?! Вдруг наплевал бы на все трудности... Или у той женщины, к примеру, были бы все условия для жизни?

– Да какие там условия? Она приезжая, ни кола, ни двора.

– Рисковала все же Лерка, по-моему... – засомневалась Катя.

– Не думаю! Все мужики трусы по большому счету. Трусы и собственники! И каждый боится потерять то, что долгими годами зарабатывалось и вкладывалось в семью. В общем, Лерка говорит: у них сейчас идиллия и чуть ли не вторая молодость!

– Ты что, предлагаешь и нам попробовать таким же образом наших мужиков расшевелить?

– Да запросто! – беспечно подтвердила Аня мысль подруги. – Я уже думала: очередной скандал затеет – так я ему выдам по полной программе! А то совсем уже стыд потерял: и крикнуть может, и оскорбить... – Она вдруг поймала себя на том, что сболтнула лишнее. Кате не стоит знать всю подноготную их отношений с мужем, лучше не выносить сор из избы, но ее уже несло... И она как мысленно ни останавливала себя, никак не могла остановиться. – Иной раз наглеет до предела. Может не разговаривать со мной целыми днями – настроения у него, видите ли, нет. Или грубить начнет ни с того ни с сего. Не дает себе никакого труда сдержаться, справиться с раздражением. Такая безнаказанность! Такая вседозволенность! – откровенничала Аня.

– Слушай! – перебила Катя. – Ладно твой Виктор! Он всегда был взрывной, импульсивный... А мой-то Семен! Представляешь – спокойный, тихий, никогда слова поперек не скажет. И он туда же! Я просто остолбенела от его яростной речи! Несколько дней в себя прийти не могла.

– Короче, подруга! Давай решаться на сильные контраргументы. А то они привыкли, что мы всегда рядом, всегда под боком, никуда не денемся... Надо бы им встряску устроить. Как ты считаешь?

– Пожалуй, что так. Боязно, конечно, немного, но, наверное, ты права... – борясь с сомнением, тихо проговорила Катя.

Семен, казалось, вернулся в свое привычное состояние. По-прежнему был тих, спокоен. Только очень грустен. Настолько, что не заметить этого было нельзя. Катя, опасаясь повторения скандала, не решалась его ни о чем спрашивать. Хотя ей очень хотелось ответить ему на ту вспышку гнева. Она никак не могла простить себе того молчания, бессилия, того своего потерянного состояния, в котором оказалась чуть ли не впервые за долгие-долгие годы семейной жизни. Катя, практически никогда не встречавшая противоречий и противодействия со стороны мужа, была не готова к тому, что он все-таки способен противостоять ей.

Поражение свое она воспринимала болезненно. Да еще и рука, которая плохо заживала, напоминала ей о ее позоре. Да, Катя восприняла ту ситуацию как позорную для себя. Стояла перед ним, как провинившаяся школьница, и подавленно молчала. Как будто не она главная в семье, как будто не он всю жизнь в подкаблучниках, а наоборот.