Разве она его ущемляла? Разве от чего-то отговаривала? Он сам, он всегда сам соглашался с ее доводами. Семен почти никогда не спорил, не сопротивлялся ее решениям. Она и привыкла верховодить, командовать, руководить, направлять.
Ну подумаешь, волейбол! И зачем это нужно? Потные майки, грязные носки, бесконечно выбитые пальцы, вечно куда-то пропадающие наколенники. Правильно она запретила ему эти тренировки. Лучше с ребенком погулять или уроки лишний раз проверить. Почему она все должна – и уроки, и уборку, и кухню, и маме помогать? Значит, будет гробиться по хозяйству, а он тренироваться?! Нашелся спортсмен, видите ли! Все никак молодость свою не забудет, как он за сборную университета выступал!
Катя накручивала себя, внутренне готовясь к отпору и понимая, что отпора не будет. Разговор окончен. Она не успела. Попросту проиграла этот разговор. Да бог бы с ним, с разговором! Как бы чего большего не проиграть! Ведь за словами Семена стояла не просто обида. Она почувствовала боль. Надрывную, многолетнюю боль мужа, спрятанную глубоко-глубоко... Какой уж тут отпор... Какой ответ...
Можно только подойти, прижаться к его спине и постоять полминутки. Можно даже ничего не говорить, просто помолчать, и посопеть, и потереться щекой о его водолазку... Что она и сделала... А он передернул плечами, будто бы сбрасывая ее с себя как лишний груз, тяжелый, ненужный... Сбросил и отошел.
Было воскресенье. Семен коротко бросил:
– Я в магазин. Что надо купить?
Катя совсем растерялась. Она хотела вместе с ним, она любила с ним по магазинам, и много чего надо было купить, но никаких сил, никакого настроения, никакого желания отвечать не было.
– Чего захочется, то и купи...
Он спокойно оделся, вышел, тихо прикрыл за собой дверь. Катя обреченно опустилась на диван, закрыла лицо руками и зарыдала... Плакала она долго, пока не закашлялась. Кашляла тоже долго и очень сильно. В какой-то момент ей показалось, что сейчас ее вырвет. Она взяла себя в руки, пошла на кухню, выпила воды. Решила что-то приготовить к обеду. С утра думала куриную лапшу сварить, но с этими разговорами не до супа. Картошки, что ли, нажарить? С луком, с грибами? Как Сеня любит. Взяла нож, картошку. Шмыгая носом, принялась чистить.
Она даже не поняла, почему картошка красная. И откуда вообще столько пятен. А когда осознала, что это кровь, стала осматривать руки.
Надо же, она порезалась! Да как сильно! А боли даже не почувствовала.
Когда Семен вернулся из магазина, он застал на кухне странную картину. Кожура, недочищенный картофель, нож со следами крови валялись в мойке, его жена с кое-как забинтованной рукой в оцепенении сидела на столом, а раскаленное масло фырчало на сковородке и дымилось так, что нужно было срочно проветривать не только кухню, но и всю квартиру.
Из переписки Семена и Веры:
Она: Так время быстро летит. До конца назначенного срока осталось семнадцать дней. Могу я поинтересоваться, как продвигаются твои дела в этом направлении?
Он: Плохо!
Она: Что значит «плохо»? Почему плохо?!
Он: Понимаешь, Верочка... В мечтах все просто: все препятствия устраняются запросто, все вопросы решаются сами собой. А в жизни почему-то все не так.
Она: Подожди-подожди! Так это выходит, ты меня обманываешь?
Он: Ну почему обманываю? Время-то еще есть...
Она: Но ведь ты ничего не делаешь! А я тебя жду, надеюсь, строю планы, мечтаю... Зачем ты так со мной?
Он: Верочка! Дорогая! Ну слаб я... Слаб. Это ты хочешь услышать? Или то, что я лжец? И этот так! Ну и что мне, такому, делать? Трусу и обманщику... Как жить? Запретить себе мечтать? Или влюбляться запретить? А если я хочу полюбить? Если душа моя просит любви? И к моей семейной жизни это не имеет никакого отношения!
Она: Ну что ж... Спасибо за откровенность. Не такой уж ты и лжец, раз признался. Хотя если бы я тебя не спросила, ты тянул бы до последнего... Подлец ты, Семен! Просила же как человека... Эх, да что говорить! Жаль... И времени потерянного, и надежд своих...
Он: Вера! Я понимаю, что не в праве больше ни о чем просить... И все же... Все же... Надеюсь, я могу хоть изредка...
Она: А зачем? Все бессмысленно. Ты, конечно, можешь. Но, боюсь, незачем. Я возвращаюсь на сайт!
Он: Вера! Вера-а-а-а! Верочка!!!
После разговора с другом в жизни Виктора что-то поменялось. Он даже толком не понял, что именно. Внешне все оставалось по-прежнему: семья, работа, встречи с Никой... А вот внутренне... Внутренне шел какой-то нескончаемый диалог. И диалог этот привел его к следующему: к осознанию своей жизни, к ее переосмыслению. Вот он жил и жил, не задумывался особо, что его не устраивает, почему, можно ли что-то поменять, нужно ли менять...
Вопросы типа «а что мне нужно для полного счастья?» вообще никогда не приходили ему в голову. К чему мучиться глупыми вопросами? Какое такое счастье? Что есть счастье? Это же надо определяться в понятиях, копаться в себе, задумываться, вытаскивать изнутри какие-то проблемы, разбираться с ними, работать над их устранением, прилагать усилия, затрачивать энергию... Вместо всего этого можно не задумываться вообще... Или если, не дай бог, подобный вопрос возникнет непонятно каким образом, вдруг и скорее всего в нетрезвом мозгу, то легче ответить самому себе: да у меня все в шоколаде! Собственно говоря, долгие годы так оно и было. Не в том смысле, что «в шоколаде», а в смысле, что не было честного ответа.
А после разговора с Семеном Виктор вдруг резко и с болью признался самому себе: нет, он не удовлетворен! Он испытывает дискомфорт. И от своей нечестности, и от двойной игры, и от самообмана, и от того, что, имея в своей жизни двух женщин, ни одну из них не может сделать счастливой. Ну, с женой вообще все понятно: там отношения нарушены давно и, похоже, бесповоротно. А с Никой... С Никой, казалось бы, полная идиллия. И любит она его, и считает лучшим мужчиной своей жизни, только и ей не дает он полноценного счастья. Как бы ни хорохорился, ни кичился, ни выражал самодовольства по этому поводу.
В последнее время Ника была очень подвержена смене настроений. Раньше он никогда за ней ничего подобного не замечал. Она была с ним ровна, всегда рада встрече. Он постоянно чувствовал, что она скучает, ждет, желает его... Он привык видеть в ее глазах живой интерес к себе. А тут вдруг все куда-то потихоньку стало пропадать. То она грустна, то задумчива, то сообщения получает от кого-то и не говорит, от кого. Он просто бесился в такие мгновения. Прежде такого не было. А то вообще от свидания отказывается.
Когда это случилось однажды, он просто опешил. Не знал, как реагировать. И спросить, почему, не решался и что говорить дальше, не знал.
Это было буквально неделю назад:
– Ника! Привет, дорогая! – Он позвонил ей с работы.
– Привет.
– Соскучился...
– Привет, дорогой! – повторилась она.
Он напрягся уже после этой реплики. Потому что обычно она отвечала: «Я тоже!» или «А ты не представляешь, как я соскучилась». А он начинал: «Нет, я сильнее!» А она подхватывала: «Нет, я!»
И эта полудетская игра нравилась им обоим и служила прелюдией к более серьезным признаниям или договоренностям о встрече.
– Как ты? – продолжал он.
– Хорошо. А ты?
– Говорю же, соскучился...
Молчание.
– Как насчет встречи сегодня? Я тут новый ресторанчик приглядел. Сходим?
– Может, не сегодня?
– Что? – Он сделал вид, что не расслышал, а потом недоуменно проговорил: – Как не сегодня? Виктор настолько не был готов услышать отказ, что растерялся.
– Что-то настроения нет. Да я еще и на диету решила сесть. Так что не до ресторанов.
– А в кино? – Он еще цеплялся за возможность свидания, но интуитивно уже понял: ни кино, ни кафе, ни интима... Сегодня, похоже, ничего этого не случился.
– В кино? – переспросила она задумчиво. – Давай в другой раз. – И тут же добавила: – Извини, дорогой! У меня второй звонок. Пока. Целую. – И не выслушав ответа, повесила трубку.
