Наступало время ужина, и очередь была за матерью семейства с ее горшками и котелками. Молодежь присоединилась к женщинам и детям, вышедшим из домов, чтобы впервые в этом году поесть на свежем воздухе, у открытых дымящихся очагов, на зеленой траве; все придвигались поближе к котлам и запасались деревянными ложками. Угощались по случаю праздника овсянкой, сваренной на молоке, копчеными окороками, салом и сыром; этого всего было вдоволь; зато хлеб доставался только любимцам: мать скупо резала каравай – прошлогодней ржи оставалось уже мало, а до нового урожая было еще далеко. Зато желудевыми лепешками мать угощала щедро, но при одном упоминании о них молодежь учтиво благодарила за угощенье – они уже сыты! Вообще молодежь ела наскоро, торопясь в степь, куда их призывали ночь и костры. Жажду утоляли сывороткой из большого деревянного ковша, который ходил вкруговую; ковш был кленовый, с ручкой в форме лошадиной головы; парни при этом изловчались пить непременно после той или иной девушки, от всего сердца передававшей ему ковш с напитком.
Смеркается; очарование долгих светлых вечеров овладевает душой; расширенные взоры ищут ответа. Выплывает луна. Но перед заходом солнца синее небо, еще не успевшее заалеть, подернулось тучей, пролившей несколько холодных капель, резких и щиплющих по-зимнему, но этим дело и кончилось. Одновременно женщины, одевавшие невесту, заметили, что девушка опечалена и плачет; по этим приметам они предсказали, что наступивший год будет очень дождливым.
А в священной роще тем временем пировали мужчины – гости божества, в честь которого был устроен пир. Бык был принесен в жертву огню, но его полагалось съесть, чтобы завершить жертвоприношение и сделать всех участниками таинственного союза с божеством.
Не все вполне ясно понимали, в чем тут дело; это было тайной самого Толе и гюдий. Но и простой народ понимал, что между быком, солнцем и месяцем была какая-то связь, во всех таилась как бы одна и та же сила. Бык соединялся с солнцем, когда его приносили в жертву, и это закрепляло обновление года – это понимали все. Понятно было также, что, участвуя в трапезе, каждый делался и участником этого обновления. Впрочем, заботы о солнце и о смене времен года всецело лежали на Толе; ему вполне доверяли это. Он вместе с гюдиями исследовал сердце и печень быка и усмотрел в них самые благие предзнаменования на будущий год; остальные могли спокойно лакомиться бычьим мясом.
У всех участников пиршества лица были забрызганы кровью, которую стирать не полагалось: это была кровь быка; самая старая и почтенная из колдуний обрызгала ею присутствующих, чтобы смыть с них следы старого года и старого человека и сделать их сопричастными солнцу и его обновлению; поэтому все чувствовали себя возрожденными.
Краснее всех был Бойерик, обрызганный до самых локтей и с маской запекшейся крови на лице: его сильно обдало кровью, когда он заколол быка. Вот это было освящение так освящение! Большая часть силы быка перешла, таким образом, в него, как бы там другие ни завидовали ему. Да, он был счастливец, в один миг завоевавший все права мужа. Снаружи на дверях капища сушилась бычья узда, которая по праву принадлежала Бойерику, как кнут для коня и как знак его власти; да, Бойерику повезло!
Пирующие сидели в низком, полуподземном помещении с земляными стенами, выложенными камнем, и с бревенчатой крышей; на полу горел длинный костер – само божество в прирученном домашнем состоянии. Вокруг огня сидели мужчины – гости божества – и угощались; нежное бычье мясо не требует долгих приготовлений, а потому каждый сам заботился о своем жарком, сообразно своему вкусу: кто обжаривал куски, насаживая их на палочку и поворачивая над огнем, кто довольствовался тем, что валял свой кусок в горячей золе. Рог ходил вкруговую, но не с пивом или медом, как было принято на празднестве зимнего солнцеворота, а с ключевой водой: она лучше всего утоляет жажду после мяса, этому надо поучиться у волка. Впрочем, вода-то была не простая, а из священного источника, обладавшая чудодейственной силой. Правда, от нее не опьянеешь, но летом на солнце никому и не нужно взбадривать себя хмелем!
Разговоры велись самые серьезные – о посеве, о размежевании, о натянутых отношениях с окружающими племенами; все эти вопросы должны были получить разрешение на днях, когда на вечевом холме соберется народное вече, или тинг. Опять беседовали о лошадях, приправляя беседу лакомыми кусочками коней, сложивших сегодня живот свой на рогах у быка, то есть конскими почками и языком, так как принесение в жертву конского мяса происходило днем позже. Беседовали и об охоте – поубавилось ныне оленей по сравнению с прошлыми годами, зато диких кабанов развелось слишком много: они вредят полям, и их надо бы истребить; волки лютовали этой зимой – у одного бонда волк зарезал одиннадцать овец в самом хлеву, у другого загрызли вечером бабушку по дороге от одного закута к другому; пришлось предать сожжению лишь половину старухи – стыд и срам! Вспоминали, кого утянуло в этом году под лед: фьорд вдруг разинул пасть и среди бела дня поглотил четырех ловцов угрей, даром что ему своевременно уплатили дань рабом. Ох-ох-ох!
Снова вспоминали кончину быка, одобрительно поглядывая на Бойерика. Тот сидел разгоряченный, с осоловелыми глазами и затуманенной головой, тяжело посапывая; ему было непривычно сидеть в закрытом помещении, поэтому ноздри у него так и раздувались, а голова была тяжелая, словно кто-то хватил по ней обухом; ему куда легче было восемнадцать раз перепрыгнуть через быка, чем посидеть в доме за столом; но он крепился, ни один мускул не дрогнул у него на лице, когда его собирались похвалить за подвиг; когда же похвалы раздавались, он учтиво переводил речь на другое. Все его поведение приходилось по душе старикам, которые втихомолку испытывали его.
Но самая желанная минута празднества наступила, когда пирующие попросили Норне-Геста сыграть на арфе и, если возможно, поделиться сокровищами своих знаний – в виде саги или песни; все знали, что нынче он вернулся из дальних краев, о которых большинство и понятия не имело. Вместе с сытостью пришло желание обогатить свой ум. Успели ведь съесть и второе блюдо – суп с вареным мясом, на третье – кровяную колбасу, нашпигованную свиным салом (свиные туши приносились в жертву в другие времена года), и, наконец, полакомиться хлебом, подававшимся здесь в изобилии, толстыми ломтями, нарезанными от большого каравая и жирно намазанными маслом; все это запивалось настойками из клюквы и брусники, подслащенными медом и приправленными горьковатым болотным багульником. Да, тут умели жить!
Так вот, после всего этого угощения гостям захотелось послушать песни и сказания, и к Норне-Гесту стали обращаться с почтительными и любознательными расспросами. Одному хотелось знать, не видал или он столпов мира и достаточно ли они надежны и прочны; другой спрашивал – правда ли, что на свете водятся звери величиною с торфяную кучу и с носом, который болтается между торчащими наружу клыками и на конце снабжен отростком наподобие руки? Подумать только, хватать носом?! При этом зверь будто бы совсем неуязвим, словно весь с головою оброс железом, от природы закован в латы! Да чего только не наслушаешься порою! Впрочем, на жертвенном котле были изображены и звери с хоботом, и другие чудовища; их все видели, так что и здесь жили не круглые невежды. Здесь таких чудовищ не водилось, но изображения их свидетельствовали, что здесь чтут богов и верят в многообразие их всемогущего творчества. Правду говорят, что чудеса лунного мира неисчислимы и неисповедимы силы небесные! Так мыслил и кузнец, когда он с помощниками своими ковал во славу богов и неба большой серебряный котел, на который потратил несколько лет упорного труда. На стенках котла были возвеличены все боги, о каких только слыхали кимвры. Между прочим, был изображен и бог валлонов, с оленьими рогами на голове, держащий в одной руке священный клятвенный обруч, в другой – змею с головой овна – знамение разящей молнии; он повелевал громами в своей стране, и такого бога стоило почитать. И многих других богов и богинь: не было под солнцем сил, не достойных поклонения и жертвоприношения, вот поэтому все они и были изображены на жертвенном котле, чтобы напоминать о себе всякий раз, когда котел наполнялся кровью. Да что, на свете есть, видно, чудеса и удивительнее: теперь вот толкуют о каких-то невидимых богах, которые будто бы сильнее всех! Но пусть себе верит в них кто хочет; здесь предпочитали тех, которых можно видеть, – Солнце и Луну, да так-то вернее!
