Россия могла не пойти на мир, но она не вернула бы Польши, а ее армия не пересекла бы западную границу.

Кутузов и Александр были на своих местах (один в армии, другой – на троне), в то время как Наполеон в Москве не был ни политиком, ни генералом.

Это была психологическая борьба, в которой изощренная корсиканская хитрость была бита русской хитрецой.

Александр был непримирим по своей натуре византийца и под давлением обстоятельств (второго Тильзита высший класс ему бы не простил, и армия могла возмутиться не на шутку).

А характер Наполеона таков, что даже в отчаянном положении он не оставлял попыток вновь покорить сердце Александра. Ведь завоевывать сердца было его отрадой. А покорить мир – значит пленить все сердца.

Какая наивность! Ведь он, привыкший всюду видеть личный или тайный интерес и честолюбие, не был доверчивым при первых встречах с людьми. «Держась всегда, словно он на сцене в роли императора, он думал, что и другие разыгрывают с ним заученные роли. Поэтому его первым чувством всегда было недоверие, – правда, только на мгновение», – говорит Коленкур.

Но он, кажется, не верил в то, что влюбленные в него и восхищавшиеся его гением (Александра он безусловно относил к таковым) могут вдруг разлюбить или пренебречь дружбой великого человека (которая есть «дар Богов»). И если он иногда воевал против друзей и поклонников, то «без озлобления»!

Шахматисты знают, что в плохой позиции нет хорошего хода. Но плохие позиции не сдают – их защищают. Сдают лишь безнадежные партии. Игрок, попавший в плохую позицию, пытается усложнить задачу сопернику и составляет оборонительные планы.

Партия Наполеона в начале сентября не была безнадежной. И ему некого винить в том, что он погубил лучшую из армий, заставив людей бороться с безжалостной стихией.

Он принял худшее из решений и сделал это архаично, без подготовки. Оно логически не вытекало из его предыдущих шагов.

Наполеон хорошо подготовил кампанию, создав избыточные материальные и продовольственные запасы. Он пригнал в Россию огромные стада (вскоре животные непостижимым образом пали) и не забыл приобрести десятки миллионов бутылок спиртного. Сделав это и посчитав главу завершенной, он затем пренебрег элементарными нуждами армии.

Когда он возобновил действия, ничего поправить было нельзя. Плохая позиция стала безнадежной.

Отступая, Наполеон вновь обманывал себя и других, называя это движение «стратегическим маневром», в результате которого он, якобы, «на сотню верст приблизится к Вильно и Петербургу, получив двойную выгоду», а Марии Луизе писал, что приближается к ней.

«Бутылка откупорена, вино должно быть выпито», – сказал он в начале пути на Москву.

Он выпил, и разум его будто помутился.

Игроки знают, как губительна игра без плана. В Москве был не труженик, а азартный игрок, имевший все и утративший все. Веривший не в Бога, а в свою Звезду.

Способный политик нашел бы выход, а гениальный Наполеон, Рыцарь и Мученик, потерял армию, репутацию, союзников и сам едва не попал в плен.

Он не цеплялся за города, как завоеватель, но и Человеком Мира не стал.

И здесь мы не можем не вспомнить гуманиста Клебера, который погиб сам, но спас армию. Двадцать тысяч солдат вернулись из Египта именно потому, что полководец думал в первую очередь о них.

Мог ли Наполеон подписать конвенцию, подобную Аль-Аришской? Наивный вопрос!

Он вернулся из России в добром здравии (страдая крайней формой мании величия, он закончил этой фразой страшный 29-й бюллетень, сообщивший французскому народу о величайшей катастрофе), но без войска.

Гениальный полководец и посредственный политик, он не избавился от своих иллюзий и в 1813 году, продолжая уповать на родственников-Габсбургов и веря в то, что «он нужен Европе».

Только освободившись от части иллюзий в 1814 году, он «найдет свои сапоги Итальянской кампании» и вновь начнет бесподобно бить армии настоящих и несостоявшихся родственников.

«Пока войска союзников медленно продвигаются, Наполеон стремительно перелетает из долины Эны в долину Марны или Оба; он знает это пространство лучше, чем его противники, и это помогает ему совершать внезапные нападения, отрываться от врага, тянуть время… Удача улыбается ему до тех пор, пока вражеские толпы не принуждают его отступить к самому Парижу», – писал Фернан Бродель.

«Талейран сразу понял слабость этой тактики; он отвечал маркизе де ля Тур дю Пен, расспрашивавшей его о судьбе императора: «Ах, оставьте меня в покое с вашим императором. Это человек конченый». – «Как конченый? – удивилась я. – Что вы хотите этим сказать?» – «Я хочу сказать, – отвечал он, – что это человек, который того и гляди спрячется под собственную кровать!…» Я забросала его вопросами, но он был немногословен: «Император растерял всю свою силу. Он выдохся. Вот и все. Свою силу: пушки, зарядные ящики, боеприпасы, повозки. И людей».

Так закончились его вселенские авантюры.

Экспедиция дала обширный материал исследователям.

Монж, глава Каирского Института, по возвращении во Францию занялся разработкой документов – тех, что успел взять с собой. А собрал он немного, поскольку Бонапарт покидал страну в спешке.

Денон, приплывший на другом корабле, изложил результаты беспримерного в истории научного предприятия в вышедшей в 1802 году книге «Путешествие по Верхнему и Нижнему Египту».

Разнообразные таланты Николя Жака Конте сослужили хорошую службу при подготовке издания: он изобрел машину для гравирования, значительно упрощавшую художественное исполнение неба и монументов. Тем самым он существенно облегчил задачу типографии Дидо.

Барон Денон писал быстро, ярко и литературно. Как ученый, он трудился основательно, все «разложил по полочкам», но не мог создать полноценной Истории Египта по одной лишь простой причине – письменность древних осталась непонятой.

С тех пор прошло два века – для хороших книг срок небольшой. И, глядя на работы Денона, хочется воскликнуть: «Невероятно! Неужели все это сделал один человек?»

Сотни рисунков древних городов и селений – живых и полуразрушенных, нетронутой природы, мужчин и женщин, бесчисленных иероглифов, морей и чудных островков, степных битв, морских баталий и лесов корабельных мачт. Здесь оружие мамелюков и их лошади, шейхи и феллахи, выразительные лица старцев и гаремные покои, одежды египтян и жанровые сценки, бытовые зарисовки и похоронные процессии, мечети и минареты, богатые кладбища и части мумий, колонны и дворцы, сады и пальмы, мулы и верблюды, змеи и насекомые, пирамиды и надписи на гробницах, – мир новый, бурлящий, и царство вечного покоя.

В 1804 году Наполеон назначил Денона генеральным директором всех музеев Франции, и признанный художник, писатель и археолог последует за победоносным вождем по многим странам Европы (Австрия, Испания, Польша). Бесценные трофеи пополнят музейные коллекции, в том числе собрание Лувра, переименованного в 1803 году в Музей Наполеона, где открылся египетский отдел.

Императрица Жозефина «сходила с ума по бирюзе и камеям». Однажды в 1807 году она написала интенданту короны Пьеру Антуану Дарю следующую записочку: «Посылаю вам письмо г-на Денона: в различных местах, где он побывал, им отложены для меня кое-какие вещицы, в частности камеи и бирюза. Последняя ценна лишь потому, что из нее получаются прелестные женские украшения, а цвет ее отлично подходит императрице. Она, как всякая женщина, не чужда известного кокетства, но, поскольку предметом последнего может быть только император, оно вполне простительно…»

Наполеон порой бывал шокирован размером счетов, выставленных за «милые вещицы», но всегда восхищался вкусом супруги и ее умением сделать приятное людям: «Жозефина превосходила всех других изяществом своих манер, когда вручала подарки. Она любила различные виды искусства и покровительствовала им. Она устраивала баталии с Деноном, чтобы заполучить несколько картин для украшения своей галереи. Мои рекомендации Денону обычно ставили все на свои места».