— Мать моя женщина! — восхитился переводчик, — Слышь, Палыч! Это дельфины, бля!

— Вот жеж, — только и смог сказать отец, пытаясь определить, где в данный момент находится его сердце, — Все, блин, пора возвращаться на родину.

Так он и вернулся.

Когда отправляешь людей на войну, тебе всегда страшно. Страшно за своих людей, которым вручаешь предписания и ВПД. Страшно за их жен и детей, страшно, что однажды придет «похоронка» и вместе с ней тебе, как командиру, придется идти и стучать в дверь, смотреть в глаза жене того офицера, которого ты отправил на смерть и говорить, запинаясь, а она уже все знает, только кивает потеряно. Не верит, но уже знает и в глазах у нее боль. Такая мука, что хочется сдохнуть, лишь бы не видеть наворачивающиеся у нее на глаза слезы, не слышать как ее сын, вернувшийся со школы, изумленно спрашивает:

— Мама? Что случилось? — а ты, командир, стоишь и мнешь эту бумажку в руках, не зная куда себя деть. А того человека уже нет. Безвозвратно нет.

Страшно.

Это называлось — «командировка». Первая Чеченская.

Нет, выбирает, кого же послать в «командировку», не командир, а кто-то в вышестоящих штабах. Да и отправляют только с согласия офицера, но все равно страшно, сердце болит. Потому проводы бывают обычно бурные. Все старые дрязги и неприятности забываются. Офицеры все же больше других понимают, чем грозит поездка в зону боевых действий, не важно, писарем или на передовую. Потому переживают, потому верят, потому и пьют, провожают.

Вот и собрались как-то господа офицеры, и полковник Крокодил в том числе, на проводы. Подполковник Пушкарев должен был отправиться на следующий день на ближайший военный аэродром, там сесть вместе с другими командированными в самолет и отправиться в Чечню. Слово-то какое… страшное… Чечня.

Пили много. По-черному пили, заливая свой страх, пытаясь поддержать друга и боевого товарища. И разговоры вели соответственные, пока вдруг полковника Крокодила не осенило:

— Слушай, брат! А ты у нас крещеный? Я свечу во здравие поставлю, я же православный!

— Нет, не довелось как-то… — смущенно ответил Пушкарев.

— Как так?! — удивился полковник Крокодил, — Это надо поправить! Будем тебя крестить!

— Да куда крестить-то? Ночь уж на дворе!

— Это не вопрос! — Крокодил взял телефон и набрал номер, — Батюшка? Да… да, я. У меня к тебе дело, батюшка, пособи, надо воина крестить. Почему так срочно? Ему завтра на войну… да, понял, едем. Собираемся, ребята, поехали. Семёныч, вызови машину, пожалуйста, «таблетку», там все поместимся.

Пока ехали, немного протрезвели и уже перед батюшкой, пусть и пошатывались, но выглядели пристойно. Впрочем, батюшка тоже служил, и тоже довелось ему повоевать, после чего он и пошел он в священники — устал от грязи, захотел чистоты веры.

Подполковника Пушкарева поставили прямо в форме, сняв только обувь, в большой таз. Батюшка полил его водой, крестным отцом стал полковник Крокодил, а от себя еще и добавил после обряда крещения, сурово глядя в глаза мокрому Пушкареву:

— Служи справно. Под пули не лезь. Я за тебя молиться буду. Благословляю на ратный путь, хотя было бы лучше, если бы не довелось.

Серьезность момента дошла до всех, а уж особенно до новоиспеченного православного. Он сначала неуверенно кивнул, а потом перекрестился.

Пока ехали обратно, все больше молчали. Лишь только добравшись до стола, отметили крещение, тоже по православному. В дым и прах, аж черти небось креститься стали…

Утром, практически на автопилоте, подхватив сумки и подполковника Пушкарева, офицеры отвезли его на вокзал, там посадили в поезд и отправили в путь. Ехать тому было несколько часов, потом следовало пересесть на автобус и добраться до аэродрома:

— Ты это, пиши. Мы же волноваться будем, — напутствовали офицеры. Пушкарев только сумрачно кивал.

Спустя четыре дня в часть пришла телеграмма.

Та самая, которой так боялся полковник Крокодил.

«Смертью храбрых… при исполнении служебных обязанностей… достоин… сожалеем…».

Крокодил долго вертел бумажку в руках, не в силах поверить — всего четыре дня! Всего четыре дня!

Вечером он заперся в кабинете и выпил бутылку водки, на следующий день ему предстояло идти к жене Пушкарева…

Мятый и хмельной, кое-как приведя себя в порядок, утром полковник Крокодил вышел из кабинета. Был он мрачнее тучи и потому пугал своим видом солдат и офицеров.

Полк строился на утренний развод.

Когда полковник Крокодил вышел перед строем, и только собрался было сообщить новость, как строй зашуршал, заволновался — люди смотрели в сторону КПП. Крокодил обернулся и открыл от удивления рот. Навстречу, как-то виновато улыбаясь, шел подполковник Пушкарев с вещами. Живой и здоровый.

— Разрешите стать в строй, товарищ полковник?

Крокодил захлопнул пасть и рявкнул, сквозь слезы облегчения:

— Какого хрена опаздываете к разводу?? Живо в строй, после развода ко мне в кабинет!!

— Держи, — сказал Крокодил, и протянул через стол Пушкареву похоронку. — А теперь рассказывай.

— Да чего рассказывать? — отмахнулся Пушкарев, — Отметили мы с вами шибко. Я как из поезда вышел, проспал автобус и опоздал на самолет… Потом еще два дня ждал поезда обратного.

— Значит, там штабисты прибывших посчитали, тебя не нашли и вот эту бумажку нам прислали. — Мрачно сказал Крокодил, — Порву, блин. Я ж тут чуть не поседел!

— Бывает…

— Получается, батюшка тебя хорошо крестил-благословил, — улыбнулся Крокодил, — Жене телеграмму не показывай, считай, что второй раз родился. А с тебя батюшке пузырь, однозначно. Поехали к нему? Отметим возвращение.

У Крокодила, наконец, отлегло от сердца.

Фамилии изменены.

Лейтенантская жизнь не сладкая. Раньше так было и сейчас так — лейтенант «затычка» для каждой бочки. Все самые неприятные обязанности именно на нём, и нет тут никакой дискриминации или дедовщины. Как еще научить молодого зеленого офицера искусству управления личным составом, если не устроив ему настоящее горнило, где закалаяется характер и искусство работы с людьми?

Начальник караула? Лейтенант! Старший машины? Он же! Командир комендантского взвода? Летеха, кому же еще? Ближе к людям…

Если полк выезжает на полевые учения, то каждый толковый солдат на счету. Наводчики, командиры орудий, даже заряжающие должны быть от мира сего, понимающие, дрессированные, сообразительные. Сброд, новичков, неучей, неуправляемых — всех отправляют на разнообразные подсобные работы вроде кухни или боевого охранения. Комендантский взвод не исключение — туда идут все те, кто не успел пообтесаться на службе, или просто только попал в часть.

Чехословакия. Заграница. Все должно быть на высшем уровне.

Лейтенанту, будущему полковнику Крокодилу, доверили сорок таких вот отщепенцев, дабы привести их в чувство, привлекая к общественно полезному труду, да чтобы научить летеху основам управления людьми.

Задача простая: обеспечить на марше свободный проход колонне боевых машин. В наличии имеются два грузовика ГАЗ-66, в каждом из которых сидит по двадцать бойцов, вооруженных жезлами регулировщиков, светоотражающими катафотами и устными наставлениями, как правильно перекрывать дорогу.

— Будь с ними построже! — напутствовал командир дивизиона, — Премудростей им не надо, все равно не поймут, половина из них по-русски ни бельмеса. Научи простому, но так, чтобы от зубов отскакивало.

— Так точно! — отвечал лейтенант Крокодил.

С доверенными ему бойцами, большинство из которых были мусульманами из малоговорящих по-русски республик Союза, лейтенант проводил занятия. До седьмого пота, что в прямом, что в переносном смысле. Даже не шпрехающие осознали, что основная их задача, когда идет колонна — не допустить никого ей наперерез, будь то машина, лошадь или сам шайтан во плоти. Применяя народные методы воспитания, подзатыльники и всем доступный для понимания мат, лейтенант добился знания основ и был спокоен за своих подчиненных.