Кук казался довольным таким ответом; профессионалу виднее, поэтому я на время успокоился. Хэрольд Макгро, со своей стороны, просто отказался разговаривать с Честером Дэвисом, юристом Хьюза, который названивал чуть ли не ежедневно. Журналисты попали в безвыходное положение. Мне отвели конференц-зал на двадцать девятом этаже юридического отдела. Как только я там обосновался, ко мне подошел Роберт Стюарт.

– Новый материал просто великолепен, – сказал он, – и ты проделал изрядную редакторскую работу.

– Что думаешь об этом опровержении?

– Все получилось, как я предсказывал, – усмехнулся Роберт. – Думаю, Хьюз решил устроить розыгрыш, хочет поднять ажиотаж и уровень будущих продаж. Это абсолютно в его характере. Он теперь вообще никогда не появится. Он просто дьявол. Ему известно, что у нас есть контракт и погашенные чеки. Сидит сейчас небось где-нибудь и смеется.

– Если он вообще жив, – сказал я мрачно и поведал историю нашей несостоявшейся встречи на Сен-Круа.

В тот же день Альберт Левенталь попросил меня сказать несколько слов на обеде в Гемпшир-хаузе. Я согласился, заметив:

– Если у меня будет время и если там не будет газетчиков.

Через несколько минут меня позвали на тридцать второй этаж для разговора с Шелтоном Фишером и Бобом Слейтером, человеком из правления головного офиса "Макгро-Хилл". Я повторил историю о Сен-Круа, а Шелтон вернулся к неделе во Флориде и двум последним встречам с Хьюзом.

– Вам завязали глаза? – недоверчиво спросил он.

– Да.

– Где вы сидели?

– Впереди, рядом с Холмсом.

– Ну а если бы вас остановили за превышение скорости? Или какой-нибудь полицейский заметил человека с повязкой на глазах? Как бы этот Холмс объяснил, что происходит?

Об этом я не подумал и был благодарен Фишеру за проницательность.

– Легенда такая: я устал, солнечный свет резал глаза, и мне хотелось спать.

– Это же просто дикость какая-то, – усмехнулся Шелтон. – Все произошло в тот день, когда вы приехали?

По первоначальному плану встреча с Холмсом произошла на второй день после моего прибытия во Флориду, но глава "Макгро-Хилл" казался таким уверенным, а я не смог вспомнить, что сказал по этому поводу Беверли – произошла моя встреча с Джорджем в день приезда или позже, – поэтому в целях безопасности решил придерживаться версии, в которую верил Шелтон.

– Да, – сказал я, – в день приезда.

Ошибка маленькая, да и несущественная. Если Беверли будет со мной спорить, то можно легко сказать, что она неправильно меня поняла. Но в тот момент, в офисе Шелтона Фишера, это казалось мне ерундой.

– Здесь я женился, – сказал я Дику, когда мы вышли из такси напротив Гемпшир-хауза. Погода стояла теплая и солнечная, больше напоминающая апрель, чем декабрь. Центральный Южный парк переполнен пришедшими на ланч служащими из близлежащих гостиниц и бизнес-центров. Некоторые девушки одеты в легкую осеннюю одежду с короткими рукавами, мужчины посмелее закатали рукава своих офисных рубашек.

– Ага, – ответил Дик, – на которой из твоих жен?

– На первой, остряк. В первый раз женишься только в гостинице – когда тесть оплатит счет. После этого очень скромно идешь в мэрию. Я женился в мэриях больше раз, чем все мои знакомые.

Ланч "Макгро-Хилл" проходил на втором этаже Гемпшир-хауза в зале для банкетов. Бармен разлил напитки, как только мы вошли, и я направился к Беверли Лу и женщине, которая у меня смутно ассоциировалась с "Делл букс", – или работала в редакции "Журнала женской одежды"?

– Осмотрись здесь, – бросил я Дику через плечо, – только не напейся.

Вообще-то Дик никогда не злоупотреблял спиртным и прокололся только один раз, в Хьюстоне, когда мы устроили вечеринку по поводу наших находок в архивах "Пост" и "Кроникл". Тогда он уговорил два громадных бокала чего-то пенистого, фиолетового, с непроизносимым полинезийским названием, а потом мне пришлось тащить все двести восемьдесят фунтов писательского веса обратно в гостиницу, пока мой коллега проклинал Техас и взывал к жене и сыну на далекой Майорке. Теперь, в этот чудесный декабрьский денек в Гемпшир-хаузе, у него был такой же блеск в глазах. Я чувствовал то же самое – как будто мы оба очутились в кино. О боже мой, да что же сотворил наш Ирвинг? Нет, не Ирвинг. Ирвкинд. Так что же сотворил наш Ирвкинд? Мне нравилось, как это звучит, но я был просто ошеломлен мощью тех сил, что мы привели в движение, и мысленно перенесся на год назад, когда во время самого обычного завтрака из моих уст вырвалась та судьбоносная фраза: "Послушай, у меня появилась совершенно потрясающая идея..."

Присутствовали где-то около двухсот человек, почти все – служащие "Макгро-Хилл", от директоров отдела продаж до продавцов из Чикаго, Денвера и Сан-Франциско. Я заметил Альберта Левенталя, беседовавшего с Эдом Куном, в прошлом занимавшим место Левенталя, а теперь управляющего "Плейбой букс". Приехали и другие знакомые лица – издатели, главы отделов, второстепенные фигуры из издательства "Джолли грин джайент", курсирующие поблизости с напитками в руках.

Стены были завешаны шестифутовыми репродукциями. Там были Джин Харлоу, демонстрирующая глубокое декольте, украшенное драгоценностями; сцена с Джейн Рассел из фильма "Вне закона", где актриса показывала отнюдь не только бриллианты; "человек из Нассау" красовался на портрете в шлеме и перчатках пилота тридцатых годов. Над всем этим висели гигантские макеты обложки нашей книги с большими черными буквами, совершенно сногсшибательные. Своей уверенностью и напором они походили на заголовки газетных передовиц: "АВТОБИОГРАФИЯ ХОВАРДА ХЬЮЗА: ПРЕДИСЛОВИЕ И КОММЕНТАРИИ КЛИФФОРДА ИРВИНГА". Я почувствовал, как начинаю идиотски ухмыляться, и заказал себе еще один бурбон со льдом, пытаясь стереть с лица неуместное выражение. "Все эти люди очень серьезно относятся к происходящему, – напомнил я себе. – Тебе лучше последовать их примеру. Не проколись, не умри от хохота – или тебе придется туго".

Несколькими месяцами ранее, когда мы избавились от устрашающего вызова, созданного господами Постом и Итоном – чьей книге уже не суждено увидеть свет, – Дик сказал мне:

– Слушай, а может, в "Макгро-Хилл" все уже выяснили? Может, они продолжают игру, так как знают, что мы выйдем победителями? Что если они и в самом деле знают?

– Что все это мистификация? Боже мой, никогда. Ни за что.

Дик недоверчиво приподнял бровь:

– Ты уверен?

– Уверен на все сто.

– Они должны были догадаться. Как можно быть такими наивными?

– Да потому что они верят. Сначала хотели поверить, а теперь вынуждены. Они хотят верить, потому что это потрясающая удача, это странно, дико, это Ховард Хьюз, самый богатый человек в мире, и лично они, только они, в сговоре с ним. Они тоже любят печенье "Орео" и восхищаются, когда Ховард выбрасывает на ветер сто тридцать семь миллионов долларов без всяких размышлений. Именно так им хотелось бы жить. Как ты не можешь понять, сколько эгоизма и тщеславия таится в нашей афере? А секрет, который защищает нас с тобой, заключается в том, что они любят больше всего. Наш текст переносит их из повседневности в другой мир, мир мечты, где им хочется жить. Но в то же время они боятся его, ибо знают, насколько он безумен. И самое главное, благодаря нам они могут окунуться в этот мир, но одновременно чувствовать себя в безопасности. Читателя защищает посредник. Я – буфер между реальностью и фантазией. Это сказка, сон. А красоту предприятию придает то, что они получат от него деньги. Общая прибыль оправдывает любые формы безумия. В наше время еще не было такой мистификации – это похоже на историю того сумасшедшего парня из "Уловки-22", Милоу Миндербиндера, который во время войны проворачивал дела по всей Европе – и с американцами, и с немцами, но все было в порядке, потому что все были в доле. Каждый оставался в выигрыше. В нашем случае даже Ховард не внакладе, так как он становится легендарной фигурой и получает лучшую автобиографию, чем все те, которые он сам когда-либо смог написать.