Пробежав квартал, я завернул за угол и рухнул на скамейку рядом с автобусной остановкой. Мое сердце все-таки решило переехать изо рта, куда выпрыгнуло от страха, и теперь неуклюже рыскало в груди, ища прежнее место. Дрожащими пальцами я зажег сигарету, чувствуя, как трусы обтягивают том слушаний.

Эдит сидела в номере и рисовала гигантские открытки для своих дочерей в Германии.

– Что произошло? – спросила она, увидев мой нездоровый цвет лица и то, как ее муж шлепнулся на кровать.

Пытаясь совладать с голосом, который все еще предательски дрожал, я рассказал ей всю историю.

– Если бы этот парень меня поймал там, у двери, то твой муж угодил бы в тюрьму. Это же государственная собственность, а я ее украл. Ох ты черт, сердце подсказывает мне, что для такой работы я не гожусь. Если бы мы задумывали грабеж, я бы никогда его не совершил.

В меня стреляли на израильско-египетской границе, я плыл на дырявом катере посреди Атлантического океана, а за мной гнался ураган, я плавал среди барракуд, однажды меня занесло на машине и прокрутило три полных круга по обледеневшей горной дороге, но тогда слова мои были чистейшей правдой.

– Этот охранник... эта книга. Знаешь, по-моему, никогда в жизни мне не было так страшно. Меня могли поймать и арестовать. Тогда весь проект с Хьюзом вылетел бы в трубу. – Я вытер лоб. – Твой муж – счастливчик.

– Ну, надеюсь, ты выучил урок и больше так делать не будешь.

– Никогда, – поклялся я. – Это начало и конец моей криминальной карьеры.

Следующим в списке значился Майами, где мне надо было посетить Медицинский институт Хьюза. Я уже заготовил директору заведения письмо от Ховарда: "Дайте этому человеку полную свободу действий и доступ к документам..." – но в конце концов напечатал письмо на почтовой бумаге своих лондонских издателей, компании Уильяма Хайнеманна, где представился и изложил цель своего приезда – исследование американских медицинских учреждений. Даже подписался своим собственным почерком: Э. Дуайт Эванс, председатель правления. Казалось, это совершенно невинный и выгодный метод добычи информации, но проникнуть в Медицинский институт оказалось труднее, чем в Пентагон. Директор куда-то отлучился, а женщина, удостоившая меня своим вниманием, обращалась со мной с той же долей приветливости, как с налоговой службой. Я порылся в институтской библиотеке, заполненной впечатляющими, переплетенными в кожу фолиантами на трех языках, посвященными различным непонятным мне медицинским вопросам. Их девственная чистота и общая атмосфера постоянной пустоты, царившая в библиотеке, навели меня на мысль, что я чуть ли не первый человек, открывший книгу в этом помещении. Со мной никто не разговаривал, за исключением девушки в приемной, которая явно маялась от безделья.

– Видели босса? – спросил я.

– Мистера Хьюза? Мы его называем "человек-невидимка". Он здесь вообще ни разу не бывал.

Я покинул гостеприимное медицинское учреждение и прошел квартал до кофейни, где томилась ожиданием Эдит. Она дрожала от не в меру работающего кондиционера, а я, наоборот, утирал пот из-за страшной жары на улице. Стоял жаркий сырой апрельский день, а небо застлали кучевые облака.

– Все, поехали в Нассау, – заявил я. – Майами меня достал.

В семь вечера мы сидели в баре отеля "Пилот хауз клаб", напротив острова Парадиз, потягивая по второму бокалу ромового пунша. Я перегнулся через бамбуковый стол и принялся нашептывать Эдит на ухо:

– Присматривайся к мужчинам, где-то шести футов роста, очень худым, лет шестидесяти пяти. Он, возможно, носит теннисные туфли и пьет минеральную воду. Может носить усы или фальшивую бороду. Когда ты его заметишь...

– Если я услышу еще хоть слово, – возмутилась Эдит, – то закричу. Ты можешь взять своего Ховарда Хьюза, сложить его много-много раз и засунуть себе в задницу. Это наш отпуск. Я хочу съесть лобстера, выпить бутылку холодного вина, а затем мы пойдем в постель, ты соблазнишь свою жену, и мы проспим до полудня. Или я закричу.

– Не стоит, – примирился я. – Я люблю тебя. А Хьюз... так, мимолетное увлечение.

В Нассау мы не ссорились. Сиесты в полдень, ромовый пунш по вечерам, а по утрам мы бездумно шатались по пляжу, и мне даже удалось затащить Эдит в воду, несмотря на ее выстраданную теорию, что человек миллион лет старался выйти из океана и, только добившись успеха на этом нелегком поприще, эволюционировал в сухопутное существо.

– Возвратиться обратно в море, – провозглашала она, – значит отбросить в сторону все, к чему стремится человечество.

К моему удивлению, с умением, поразительным для водоненавистника, она доплыла до конца пирса, но дальше двигаться отказалась наотрез. "Акулы!" – вопила супруга, и никакие доводы на свете не могли ее разубедить, что голодные тени хищников не мелькают в темно-синей глубине моря. На вторую ночь мы переехали в отель "Монтегю-Бич", расположившийся на расстоянии мили от города, большое строение розово-карамельного вида, определенно знававшее лучшие времена, но все еще просторное, удобное и прохладное. Такое место, как мне казалось, понравилось бы Хьюзу. "Пилот хауз клаб" вечно переполнен, к тому же там только один выход через бар и очень узкий холл. В "Монтегю-Бич" же имелся запасной выход, проход для прислуги и обширный сад. Я снял большой номер на первом этаже.

– Он не сможет подняться по ступенькам, – пришлось объяснять Эдит.

– Они будут проверять такие подробности?

– Наверняка никогда не скажешь.

– Почему тебе просто не навестить его в "Британия-Бич"?

– Да я могу увидеть его где угодно. Но будет гораздо логичнее, если он сам решит найти меня. Иначе мне придется пробиваться сквозь банду мормонов.

Именно по такому образцу я хотел построить наши отношения: Хьюз постоянно вытаскивает меня из отеля посреди глубокой ночи, он мобилен, и, что гораздо важнее, я никогда не могу предсказать, где же Ховард назначит мне встречу в следующий раз, поскольку не имею с ним никакого постоянного контакта. Сначала мне даже пришла в голову мысль самому остановиться в "Британия-Бич", но идея оказалась невыполнимой, стоило только увидеть расценки. Пятьдесят долларов в день – и я отказался снимать номер в месте, напоминающем ободранный кусок Майами-Бич.

К концу недели мы загорели и провели в постели больше времени, чем за весь год. Эдит была счастлива, как и я. Последние каникулы на жарком солнце у нас были пять лет назад, на Тобаго, а потом на Гренаде.

– Видишь? – Мы стояли в воде на пляже перед "Монтегю-Бич", Эдит взобралась ко мне на плечи, краем глаза высматривая подозрительные тени на предмет акул и барракуд. – Это была замечательная идея.

– Это была моя идея, – не преминул отметить я.

– Только потому, что я скрутила тебе руки. Клиффорд, ты очень забавный человек. Так много работаешь над своими замыслами, постоянно пишешь, но тебе редко приходит в голову, что над нашими отношениями, нашим браком тоже надо работать. А ведь ты столько раз заявлял, как это для тебя важно. Ленивый хам.

– Ты права. Когда все закончится, мы укатим в долгое путешествие. Куда хочешь. А куда бы ты хотела поехать?

– В Венецию, – мечтательно ответила Эдит. – Отель "Даниэлли", самый роскошный отель на Большом канале. Я ездила туда с мамой и папой, еще в детстве, и уже тогда решила, что вот то место, куда я хочу вернуться с любимым мужчиной.

– Я был в Венеции. Как насчет Будапешта?

– Я хочу поехать в Венецию, – твердо заявила она. – Но сейчас мне не хочется обсуждать, что мы будем делать, когда все закончится. Сейчас мы здесь. Говори со мной. Будь со мной.

– Да я и так с тобой.

Мы принялись плескаться в воде, а я показывал на плавающие куски дерева и комки водорослей, крича: "Смотри, акула! Скат! Пиранья!" Эдит с визгом прижималась ко мне, угрожала стянуть с меня трусы, если не прекращу ее пугать, пока я не нырнул и не стянул с нее бикини до бедер. Жена принялась отбиваться.