«Некомпетентность правит бал…» Некомпетентность правит бал, Упала вниз боеготовность, Цинизм вконец заколебал, Заколебала бездуховность. Споили начисто народ, Идею свергли свергли с пьедестала, Вдов стало меньше, чем сирот, Сирот практически не стало, Наука полностью в огне, Искусство там же, но по пояс. Никто не моется в стране, Лишь я один зачем-то моюсь. Кому-то эта фраза Покажется пошла, Но молодость, как фаза Развития прошла, Беспечные подруги Давно минувших дней Уже не столь упруги, Чтоб не сказать сильней. А те, что им на смену Успели подрасти, Такую ломят цену, Что господи прости. «В одном практически шнурке…» В одном практически шнурке Да с носовым платком Из дома выйду налегке Я, замыслом влеком. Ступая с пятки на носок, Пойду за шагом шаг, Мину лужок, сверну в лесок, Пересеку овраг. И где-то через две строки, А может, и одну, На берег выберусь реки, В которой утону. Меня накроет мутный ил В зелёной глубине, И та, которую любил, Не вспомнит обо мне. Какой кошмар – пойти ко дну В расцвете зрелых лет! Нет, я обратно разверну Свой гибельный сюжет. Мне эти берег и река Нужны как греке рак. Неси меня, моя строка, Назад через овраг. Преодолей в один прыжок Бездарный тот кусок, Где прежде, чем свернуть в лесок, Я миновал лужок. Верни меня в родимый дом, Откуда налегке Ущербным замыслом ведом Попёрся я к реке. Взамен того, чтоб в холодке, Колеблем сквозняком, Висеть спокойно на шнурке, Прикрыв лицо платком. «Трудно тем на свете очень…» Трудно тем на свете очень, У кого сосед маньяк, Всю дорогу озабочен – Где, когда, кого и как. Тем живётся много проще, У кого сосед енот, И мозги он прополощет, И рубашку простирнёт. У кого сосед японец, Тем легко на свете жить, Можно запросто червонец У японца одолжить. У кого сосед Каспаров, Тем не жизнь, а благодать, Ведь с Каспаровым на пару Можно партию сгонять. Лучше всех тому живётся, У кого майор сосед, Если вдруг война начнётся, Всех убьёт, майора – нет. «С улыбкой мимолётной на устах…»
С улыбкой мимолётной на устах, В поток различных мыслей погружённый, Брожу порой в общественных местах, Толпой сограждан плотно окружённый. Как мне они физически близки, Те, за кого пред небом я в ответе – Солдаты, полотёры, рыбаки, Саксофонисты, женщины и дети. Предмет их лихорадочных надежд, Весь замираю от стыда и муки, Когда моих касаются одежд Их грязные доверчивые руки. Чем я могу помочь несчастным им, Чего им ждать от нищего поэта, Когда он сам отвержен и гоним, Как поздний посетитель из буфета. Просыпаюсь с бодуна, Денег нету ни хрена. Отвалилась печень, Пересохло в горле, Похмелиться нечем, Документы спёрли, Глаз заплыл, Пиджак в пыли, Под кроватью брюки. До чего ж нас довели Коммунисты-суки! «Жизнь проходит как-то глупо…» Жизнь проходит как-то глупо, Тусклы стали будни. Съешь в обед тарелку супа Да тарелку студня. Ну ещё стакан компота, Два уже накладно. Нет, неладно в жизни что-то, Что-то в ней неладно. «Бывало, выйдешь из трамвая…» Бывало, выйдешь из трамвая, Бурлит вокруг тебя Москва, Гремит музыка половая, Живые скачут существа. Цыганы шумною толпою Толкаю тушь по семь рублей, Еврей пугливый к водопою Спешит с еврейкою своей. Дитя в песочнице с лопаткой На слабых корточках сидит, А сверху боженька украдкой За всеми в дырочку следит Озонную. Ах, что за женщина жила У Курского вокзала, Она и ела, и пила, И на трубе играла. Ходила голая зимой, Любила Вальтер Скотта И открывала головой Никитские ворота. Паря меж небом и тюрьмой, Она в любом контексте Всегда была собой самой, Всегда была на месте. Мы с нею не были близки И рядом не летали, Она разбилась на куски И прочие детали. А я, я что, я вдаль побрёл, Ушибленный виною, Её тифозный ореол Оставив за спиною. |
