Хорхе Луис Борхес Роза и Мильтон О розы, безымянные в веках, Уходят в вечность ваши поколенья, Я лишь одну спасаю от забвенья В нетленных поэтических строках! Да не иссушит ветра дуновенье Росу на благовонных лепестках Последней розы, что держал в руках Слепой поэт, о скорбное мгновенье! Тот сад, где розы Мильтона цвели, Уже, быть может, стерт с лица земли, Лишь над одной я отвратил угрозу. Пусть это самый хрупкий из цветков! Я воскресил из темноты веков Глубокую, невидимую розу. Эдипова загадка О четырех ногах он в час рассвета, Двуногий днем, а вечером трехногий, Кто этот зверь, единый и премногий? Бесстрастный сфинкс от смертных ждал ответа. Мы суть Эдип. Он, к зеркалу прильнувший, Есть тот, кто разгадал в отображенье Чудовищного монстра — отраженье Своей судьбы, его не обманувшей. В эдиповой загадке, как в кошмаре, Плодятся формы триединой твари, Сплошной и непрерывной, как мгновенье. Ваятель этой формы многоликой Нам ниспослал из милости великой Спасительный, бесценный дар забвенья. Everness Одной лишь только вещи нет — забвенья, Господь, спася металл, хранит и шлаки, И плевелы исчислены, и злаки, Все времена — и каждое мгновенье. Все обратимо: сонмы отражений Меж двух зеркал рассвета и заката Хранят следы твоих отображений И тех, кто отложились в них когда-то. Любая вещь останется нетленной В кристалле этой памяти — вселенной, Где мыслимы любые расстоянья. Ты здесь бредешь по долгим коридорам, Не знающим предела. За которым Увидишь Архетипы и Сиянья. Пробуждение И прянул свет! Кружась в сознанье спящем, Обрывки снов к былому сну восходят, И вещи неминуемо находят Свои места в постылом настоящем. Мне грезились: миграции сквозь время Птиц и народов, орды, легионы, Рим, Карфаген, руины, казни, троны, Всех прошлых лет мучительное бремя! А вот и возвращается сегодня: Мое лицо, мой голос, ноги, руки, Цвета и формы, запахи и звуки, И память — наказание Господне! Довольно снов! В одном из пробуждений Увидишь мир без этих наваждений. Religio Medici, 1643 Спаси меня, о Господи. (Взываю К тому, чье имя — звук пустой, и все же, Как если бы Ты слышал это, Боже, Лишь на Тебя с надеждой уповаю.) Дай мне защиту от себя. Об этом Тебя просили Браун, Монтень, а также Один испанец. Господи, вот так же, О Всемогущий, сжалься над поэтом! Спаси меня от жажды смерти. Дважды, Поскольку нет возврата человеку, Нельзя войти в одну и ту же реку В нее уже вступившему однажды. Пускай мне смерть навек закроет вежды, Не от нее спаси, но от надежды. В лабиринте О ужас, эти каменные сети И Зевсу не распутать. Изможденный, Бреду сквозь лабиринт. Я осужденный. На бесконечно-длинном парапете Застыла пыль. Прямые галереи, Измеренные долгими шагами, Секретными свиваются кругами Вокруг истекших лет. Хочу быстрее Идти, но только падаю. И снова Мне чудятся в сгущающемся мраке То жуткие светящиеся зраки, То рев звериный. Или эхо рева. Иду. За поворотом, в отдаленье, Быть может, затаился наготове Тот, кто так долго жаждал свежей крови. Я столь же долго жажду избавленья. Мы оба ищем встречи. Как и прежде, Я верю этой меркнущей надежде. Лабиринт Мир — лабиринт. Ни выхода, ни входа, Ни центра нет в чудовищном застенке. Ты здесь бредешь сквозь узкие простенки На ощупь, в темноте — и нет исхода. Напрасно ждешь, что путь твой сам собою, Когда он вновь заставит сделать выбор, Который вновь заставит сделать выбор, Закончится. Ты осужден судьбою. Вдоль бесконечных каменных отростков Двуногий бык, роняя клочья пены, Чей вид приводит в ужас эти стены, Как ты, блуждает в чаще перекрестков. Бреду сквозь лабиринт, уже не веря, Что повстречаю в нем хотя бы зверя. |
