Шарль Леконт де Лиль Показчики Как истерзанный зверь, что ревет от позора На железной цепи, разъяренный жарой, Пусть другие свой срам оголят пред тобой, О циничная чернь, о продажная свора! Дабы вызвать твой рык или радостный вой, Чтобы вспыхнул огонь отупелого взора, Пусть звереет другой от глумливого вздора, Рвет сияющий плащ перед хищной толпой! Лучше имя мое пусть забудут отныне, Лучше пусть я умру в молчаливой гордыне, Но тебе не продам этой пьяной тоски! Не предам красоту поруганью урода, Не пойду танцевать в балаган под плевки Проституток твоих и похабного сброда! Жозе Мариа де Эредиа Несс Меж братьев я не знал в родимом табуне Ни страсти, ни любви. Дитя свободы чистой, Среди эпирских гор, где шепчет лес ручьистый, Я гриву полоскал в студеной быстрине. Я был красив и горд, и, радуясь весне, Буграми сильных мышц играл мой торс плечистый, Лишь запах кобылиц, душистый и лучистый, Пронизывал порой огнем меня во сне. Так будь же проклят день, когда Стимфальский лучник, Герой безжалостный, в тот полдень злополучный Доверил мне Жену — и страсть меня прожгла! Ибо проклятый Зевс связал единой кровью С жестокостью творца — и нету горше зла! — Хотенье жеребца с людской святой любовью. Франсуа Коппе Одиночество Без стекол, без дверей, открыта всем ветрам, Есть церковь. Говорят, став жертвою гордыни, Повесился один в ней инок — и поныне, Покинутый людьми, пустует божий храм. Ни пенья, ни молитв, ни звона по утрам. Повсюду мрак и тлен. Поруганы святыни. Лишь палая листва повисла в паутине, Да плиты на полу осквернил гнусный срам. Сознание мое — такой же храм скандальный, Холодный и пустой, забытый и опальный, Где вместо божества зияет пустота. Мой разум развращен сомнением надменным, А мир вокруг меня пребудет неизменным, Мне нечего просить у кроткого Христа. Арман Сюлли Прюдом Тени Наша черная тень, словно глухонемая, Ловит каждый наш жест, и покорной рабой Подчиниться спешит нашей воле любой, Произволу ее раболепно внимая. Человек — та же тень. Некой силе слепой Он послушен, как раб. В нем лишь воля чужая. Он глядит — но не вглубь, и творит — подражая, Он покорен Судьбе — не спорит с Судьбой. Он от Ангела тень, той, что тоже предстала Лишь как отзвук глухой от иного начала. Это — Бог. Человек — лишь прообраз Его. И в том мире, где нам не постичь ничего, На краю бытия канет в вечном паденье Тень от тени его, оттененная тенью. Шарль Бодлер Воспарение Там, внизу — облака, там, внизу — города, Горы, реки, озера — плывут как во сне. Здесь — сияющий диск в фиолетовой тьме, Здесь в эфире, летит за звездою звезда! Мой рассудок, ты мечешься, как на костре, То как смелый пловец — тебе все нипочем! — Ты ныряешь во мрак, раздвигая плечом Глубину бытия в сладострастной игре! Унеси меня прочь! Эта жизнь — как миазм, Дай отмыться от дрязг в просветленной струе, Дай глотнуть леденящее грудь питие, Голубой эликсир, рвущий горло до спазм! Позади суета ежедневных сует Волочится за жизнью чугунным ядром, Счастлив тот, кто рванулся упругим крылом И вознесся к полям, излучающим свет! Тот, чьи мысли легко, словно стаи стрижей. К небесам направляют свободный полет, Кто как бог, воспарив, вдохновенно прочтет Откровенья цветов и безмолвных вещей! Предсуществование Я долго жил в дворцах, исполненных дремоты, Где бликов золотых слепящие рои Меж мощных колоннад сверкали в забытьи И в сумерках цвели базальтовые гроты. И волны, преломив хрустальные струи, Торжественно влекли падения и взлеты, Сплавляя в зыбкой мгле таинственные ноты С закатом, чьи огни зажгли зрачки мои. О да, я долго жил роскошно и устало Среди спокойных грез и медленных услад, И голые рабы, ища мой скорбный взгляд, Мне освежали лоб, качая опахала, Стараясь с каждым днем все глубже проникать В мучительный секрет, мне данный, чтоб страдать. |
