Место, куда его занесло, было жутким, иначе не скажешь, но, видимо, у человеческой психики есть какие-то тормоза. Все время, пока он шел, осматриваясь, его мозг отказывался воспринимать увиденное всерьез. Впечатление было такое, будто ему снится один из рядовых, обыденных, привычных страшных снов.

Он предусмотрительно не отходил от стены, опасаясь, что в противном случае может не найти ее снова. Света хватало, чтобы разглядеть, как свод, начинаясь почти над самой его головой, дальше к центру подымается круто ввысь. Сверкающая борода изморози, местами, как зубами, прошитая иглами сталактитов, покрывала изящные ребра нервюров, и благодаря ее покрову конструкция свода выглядела не скелетной, как он привык, а словно обтянутой плотью и шкурой. На лепном карнизе, тянущемся по краю вдоль его пути, громоздились скульптурные чудовища, химеры и горгульи, почти привычные на вид, за тем исключением, что он привык видеть их в храмах во всем их первозданном безобразии. Черными или серыми. Здесь, как и все прочее, демонические создания обзавелись искристой ледяной шерстью, будто прикидывались светлыми ангелами. Это было в какой-то степени Даже красиво, и жуть пробилась в тот момент, когда до Рэндалла дошло, что он идет вдоль архитектурного фриза, тянущегося, по обыкновению, по самой верхотуре, на головокружительной высоте… в храмах, но разве тут был храм? Кому и когда тут молились?

Дыры, подобные той, откуда он вывалился, встречались ему несколько раз, но ни в одной из них не маячило и проблеска света. Он крикнул несколько раз, но не дождался никакого отклика за исключением роскошного эха. Как бы он ни вглядывался в темноту, не мог заметить никаких признаков окон. Впрочем, согласно всем его расчетам, он находился глубоко под землей.

Путь был тяжелым. Рэндалл постоянно спотыкался о дыбом вставшие плиты. Некоторые были велики настолько, что их приходилось обходить. Это вызывало досаду, поскольку мешало смотреть вверх. Поэтому в конце концов он стал смотреть вниз. И сделал открытие, объяснившее, почему он разгуливает тут почти на одном уровне со служителями ада.

Он шел по льду.

Неизвестно, какой глубины бездна таилась под его ногами, но с тем, что там, внутри, под ледяным панцирем, взламываемым по весне чудовищным давлением талых вод, безмолвно таилась черная вода, спорить не приходилось. Очевидным было также и то, что температура здесь не поднималась настолько, чтобы льдины истаяли полностью. Иначе поверхность была бы ровной. Нет. Они плавали тут, как айсберги в северных морях, о которых он читал, сталкиваясь и переворачиваясь и принимая причудливые формы.

Он обогнул заинтересовавшую его глыбищу и увидел торчащую из нее кость. Сначала он не понял, что это такое. Просто черное на белом. Потом разглядел руку, облепленную остатками почерневшей перемороженной плоти и покрытую прозрачной ледяной броней. В глубине льдины угадывались очертания… остального.

Он обвел расширенными глазами освещенный пятачок, словно ища доказательств тому, что все это неправда, и увидел что их тут много, так или иначе вмороженных в лед. Нелепые, уже совсем очищенные. И это было последнее, что удалось разглядеть. Напоследок мигнув, наконец погас факел.

Какое-то время ему казалось, что он продолжает видеть. Либо все, что находилось здесь, каким-то образом выделяло на свою поверхность слой фосфоресцирующего состава, либо, что было более вероятно, на его сетчатке остался слабый зрительный след. Постепенно он угас, и некоторое, достаточно продолжительное время Рэндалл находился в полной тьме.

Лучшего момента сойти с ума ему, пожалуй, в жизни бы не представилось. Однако совершенно интуитивно он отвел в своей психике дальний темный уголок, куда, как часть себя, поместил этот свой персональный ледяной ад. Страха не было. Что есть страх, как не напряженное ожидание чего-то ужасного, готового случиться с минуты на минуту? Оно случилось, и бояться, по существу, стало нечего. Чего еще тут можно было бояться! Страшно думать, что ты можешь наткнуться на труп. А когда ты уже на него наткнулся, не все ли равно? Да, пожалуй, слишком холодно было бояться. Замерз бы он, пожалуй, прежде, чем спятил.

Он не мог не думать об окружавших его останках, как не смог бы не думать о белой обезьяне. Поэтому он стал о них Думать.

— Я никогда, — произнес он вслух, — не стану бояться тех, кто уже умер. И баста.

Он не хотел садиться на лед, ходить, а тем паче бегать вслепую было бы в высшей мере неблагоразумно. Он мог сломать или вывихнуть что-нибудь такое, что еще могло ему понадобиться. Поэтому он топтался на месте, сперва более энергично, потом — менее, и хлопал себя по бокам и плечам. Хорошо, что он был одет в бархат, а не в кожу. Кожа давно бы встала коробом, и обжигало бы само ее прикосновение.

Ему показалось, что тела имели различную степень разложения. Где-то он заметил чистые голые кости. Наверное самые старые. Сколько же… сколько нужно веков, чтобы плоть начисто истлела практически при температуре замерзшей воды?

Как они сюда попадали? Сколько лет этой традиции? Вряд ли все они очутились здесь в результате собственного любопытства и дури. У Рэндалла было не слишком много времени их разглядывать, но все же ему показалось, что некоторые были меньше. Жертвы загадочных политических исчезновений? Почему нет? Заталкивая тело в дыру, стражник, один из бравых, ретивых усачей, возможно, и знать не знал, что там с ним происходит. Бросали ли их сюда живыми? Вполне вероятно. Если это происходило зимой, жертва падала на лед и некоторое время агонизировала. В летнее время скорее всего камнем шла ко дну. Потом всплывала, подчиняясь неизменным законам природы, насыщавшим разлагающуюся плоть легкими газами. Потом кости, бывшие тяжелее воды, либо опускались на дно, либо вмерзали в подходящую льдину дрейфовали вместе с ней.

Бросали ли им сюда пищу, если хотели некоторое время поддержать жизнь? И это могло быть. Наверное, весь антураж должен сильно действовать на психику, и если хотели кого-то сломать…

…то для этого достаточно других средств. Здешнее местечко весьма смахивало на последнюю инстанцию.

Доставали ли отсюда кого-нибудь?

Иначе непременно сохранились бы страшные сказки и он бы знал. В детстве он был большим любителем страшных сказок, но едва ли теперь ему удастся сохранить это хобби.

Страшная тайна предыдущих царствований дома.

Тьма давила так, словно обладала собственным физическим весом.

Рэндалл, охлопывая себя, рискнул сделать несколько шагов в ту и другую стороны. Теперь он при всем желании не мог возобновить свои попытки выбраться тем же путем. В темноте ему нипочем не найти отверстие, находящееся выше его роста.

Если за многие столетия тайна не выплыла наружу, значит, никто отсюда не выбирался. Если никто не нашел отсюда выхода, это со всей очевидностью значило, что и он угодил сюда… насовсем.

Как не хотелось делать такой подарок Гаю Брогау!

— Эй! — сказал он. — Вы думаете, я такой же, как вы? Беспомощная жертва, из которой вытрясли дерьмо и бросили умирать? Никоим образом. Это мы вас сюда бросали.

Наверное, они все-таки умирали от холода. У самого Рэндалла давно зуб на зуб не попадал, но неприятнее всего было чувство замерзших ног. Он перестал их чувствовать до середины ступни. Наверное, когда он потеряет сознание, то станет бредить об огне. Если он великий волшебник — хотелось быть именно великим, иначе неинтересно! — почему бы ему не рассечь трещиной эту проклятую каменную стену, не открыть себе путь к свободе и власти, к теплу и свету, просто не помечтать об этом, в конце концов?

Силы, поддерживавшие движение в организме, иссякали. Он не мог нагреть теплом своего тела эту огромную ледяную каверну, а она тянула из него все больше. Помалу его притоптывания стали менее энергичны, и все тише под его подошвами скрипел иней. Но Рэндалл все еще до боли и нестерпимой рези напрягал глаза, пытаясь разглядеть проблеск света в одной из этих круглых дыр, в одном из этих желобов ледяной смерти, как назвал бы их кто-нибудь более впечатлительный. Ведь прошло достаточно времени, и его должны уже искать. Даже если никто наверху не знает про ад, по коридорам должны бегать солдаты с факелами. Его обострившееся в темноте зрение вполне способно различить даже самый слабый светящийся след.