Я запнулась, не решившись произнести последнее слово. Может, я забила себе голову романтической чепухой, принимая желаемое за действительное? Но тут Стас поднял голову, и наши глаза встретились…

– Черт возьми, ну почему непременно я первая должна признаваться? Неужели ты не можешь сказать, что я тебя люблю?

Стас растерянно отпрянул:

– Ты меня?

– Ну, – я поняла, что сбилась, – то есть ты меня…

И еще я поняла, что вопреки своему твердому убеждению, что признаваться в любви первым должен мужчина, только что сделала это сама. И тогда я просто шагнула к Стасу. Он поднялся мне навстречу, и в следующее мгновение, оказавшись в кольце крепких рук, я уткнулась носом в его широкую грудь и закрыла глаза, ощущая сумасшедший стук сердца. Прижавшись щекой к моей бестолковой головушке, Стас прошептал:

– И откуда только ты взялась на мою голову.., шмакодявка мелкая?

Говорите что хотите, но это было самое настоящее признание в любви. Сердце мое потекло вдруг сладкой свечкой, я всхлипнула в ответ и, встав на цыпочки, потянулась вверх.

– Стасик, – выдохнула я, заглядывая ему в глаза, – а.., за столом ты правду сказал?

Он улыбнулся, закивал и вдруг подхватил меня на руки. Я ахнула от неожиданности, обхватила его за шею и рассмеялась. И никакие слова, и никакие клятвы уже не были нужны, потому что я лучше всех на свете знала, о чем говорят эти смеющиеся темно-карие глаза.

Я покосилась на будильник и вздохнула.

– Скоро совсем стемнеет, надо ехать, бабка, наверное, волнуется…

– Не волнуется. Я ей сказал, что ты здесь переночуешь, тебе завтра к девяти утра.., вот!

Он извлек из кармана джинсов малопривлекательную желтоватую бумажку и протянул мне.

– Повестка… – прочитала я и скорчила рожу:

– Ну и что я там буду говорить?

– Правду, только правду, и ничего, кроме правды… – снова усаживаясь в кресло, изрек Стас.

– Понятно, – качнула я головой, – значит, как всегда… А как ты узнал, что я здесь?

Стас весело хрюкнул:

– Немудрена задача… У кладбище две симпатичные молодые девушки купили белые лилии. Эти лилии остались на Ириной могиле… Потом эти девушки сели на восьмой трамвай. Восьмой куда идет?

Я посмотрела на него с большим уважением. Но если бы вместо цветка Надька дала синему попрошайке червонец, фиг бы он чего узнал.

– Ладно, мистер Шерлок Холмс, давайте ложиться спать, похоже, что завтра будет нелегкий денек… Ты поедешь со мной завтра?

– Конечно, – отозвался Стас, вставая, я была уверена, что про себя он добавил: «А куда от тебя деваться?»

Пока я в поисках постельного белья копалась в недрах шкафа. Стас обвел комнату оценивающим взглядом и саркастически поинтересовался:

– Как же ты, интересно, здесь своих гостей укладываешь?

Я живо высунулась из-за дверцы.

– Стасик, – плавясь от счастья, пропела я, – это же ты меня ревнуешь…

– Еще чего! – с досадой буркнул тот, а я бросила белье и опять полезла к нему с поцелуями.

Он посопротивлялся для вида пару секунд, а еще минут через двадцать чистосердечно признался, что я права на все сто.

Выйдя из ванной, я прошлепала босиком по коридору и растерянно замерла в дверях комнаты. Моя кровать была аккуратно застелена, а Стас потихоньку примерялся к раскладыванию кресла-кровати. Он оглянулся на дверь, несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, потом я забросила куда-то к чертовой бабушке свой халат и позвала:

– Иди ко мне…

В одиннадцать часов двенадцать минут я устало толкнула белую крашеную дверь и окинула взглядом коридор. Возле зарешеченного окна на обшарпанном деревянном стуле сидел Стас, неторопливо качал ногой и изучал свежую местную прессу.

– Спасибо, Анастасия Игоревна, – разулыбался мне вслед суровый молодой человек в штатском, – до свидания!

Я оглянулась и тоже расплылась от уха до уха.

– Всего хорошего, Антон Михайлович!

Сегодня у сурового молодого человека были все основания для хорошего настроения. Потому что в течение почти двух часов я старательно ему втолковывала, насколько веселее меня провел он последние дни. Всей правды он, конечно же, не узнал, но и тем, что услышал, остался очень доволен.

Неторопливо спускаясь по поскрипывающим деревянным ступенькам. Стас поинтересовался:

– Ну и чего ты там врала?

– Я врала? Да я правду, только правду, и ничего, кроме правды.., насколько это возможно…

– А-а! – протянул Стас уважительно. – Тогда ясно.

Теперь у следователя голова дня три болеть будет.

– Такая уж у него работа, – вздохнула я, уцепила Стаса под локоток и запрыгала рядом.

Через полчаса мы уже вылезли из автобуса возле Горелок. Поглядывая украдкой на часы, я размышляла о том, что, весьма возможно, мы поспеем как раз к обеду. Есть хотелось ужасно, позавтракать мы не успели, потому что с утра неожиданно нашлись занятия гораздо более увлекательные.

Углядев нас на пороге, бабка подбоченилась, поджала губы и скороговоркой выдала все то, что она думала по поводу моего вчерашнего исчезновения. Я только улыбалась и поглядывала в сторону кухни, распространяющей неземные ароматы. Бабка явно сварила свой фирменный борщ и прекрасно понимала, что теперь может шантажировать нас чем угодно. Но сегодня, как видно, она была не в ударе, и через каких-нибудь полчаса, вымывшись, мы уже сидели за столом, щедро сдабривая кулинарный шедевр чесноком и сметаной.

После обеда я отправилась мыть посуду, а бабка Степанида заставила Стаса снять рубашку и с пристрастием принялась изучать многочисленные повреждения. В целом она осталась довольна, но под конец осмотра поправила вдруг на носу очки и стала с недоумением разглядывать его правое предплечье. Я уже закончила с посудой, поэтому подошла поближе, вытянула шею, посмотрела и тут поняла, что это.., следы моих собственных зубов.

– О-о-о… – потянула я, плавно переместившись за бабкину спину, – а-а.., это он ударился.., споткнулся… то есть упал…

Бабка снова поправила очки, оглянулась на меня, повернулась к Стасу и, с явным трудом сдерживая смех, покачала головой:

– Ты уж, Стас, на ногах крепче держись, что ли…

Мы с ним переглянулись украдкой, и он торопливо отозвался:

– Конечно, Степанида Михайловна, конечно!

Часа два мы с бабкой возились по хозяйству и в огороде, Стас опять строил баню, причем дело у него двигалось такими темпами, будто он всю жизнь только этим и занимался. Наконец я услышала со двора Надысин голос.

– Привет, дорогая! – обрадовалась, увидев меня, подружка и сразу предложила:

– Пошли купаться!

Я оценила ее предложение по достоинству, и вскоре мы втроем направились в сторону речки. Накупавшись, мы развалились рядком на горячем песочке, я пристроила голову Стасу на плечо и блаженно закрыла глаза, размышляя о том, как мало надо человеку для счастья. Однако подремать мне не дали. Лежащая справа подружка заерзала, завздыхала и наконец произнесла:

– Насть, а деньги в той «Тойоте» все-таки были?

Не открывая глаз, я улыбнулась и отозвалась:

– Угу…

Несколько минут царило молчание, потом Стас перевернулся на живот и почесал в затылке:

– И «дипломат» спрятали в тайнике?

– Угу…

– Но его там… – протянула Надежда, и я почувствовала, как меня с ожиданием разглядывают две пары заинтересованных глаз.

– Нет, – закончила я и опять улыбнулась.

– Стаська, хватит скалиться! – толкнула меня в плечо подружка. – Куда деньги-то делись?

– Следствие пришло к выводу, что валюта, если она была, вероятнее всего, сгорела во время пожара. Там не то что деньги, там тела после гранат еле собрали. Так что…

– Так ведь следствие к этому выводу ты привела!

– Ага, – согласилась я.

С обеих сторон послышались разочарованные вздохи, я подождала, пока ребята улягутся и как следует расслабятся. Приподнялась на локте и заявила:

– Есть у меня один тракторист знакомый…

Я постучала в невысокую голубую калитку и осторожно глянула по ту сторону забора. Замаскировавшийся возле самой ограды Мотя понял, что его вычислили, разочарованно улыбнулся и сказал: