Бывать в Горелках стало модно.

Честно могу признаться, что не приезжать сюда работать у меня было множество возможностей. Но моя беловоронья натура и тут дала себя знать, молча и с удовольствием приняв распределение. Во-первых, по моим понятиям, это должно было закалить мой характер. Во-вторых, знакомство с жизнью жителей глубинки существенно расширило бы мой кругозор. В-третьих, это то, что называют жизненной школой.

О решении своем я не пожалела ни разу. Явившись в первый раз в местное управление по образованию, я наткнулась на секретаршу и объяснила ей суть моего появления. Минут десять после этого я чувствовала себя марсианкой, непонятным образом очутившейся на незнакомой планете. Потому что секретарша, выпучив глаза, разглядывала меня, словно чудо природы, задавала глупейшие вопросы, повторяла их по пятому разу и заикалась. Потом она пришла в себя и нажала кнопку селектора:

– Вероника Константиновна, к вам тут…

Следующие полчаса также проходили под вывеской «Цирк». Вышеупомянутая Вероника Константиновна некоторое время отказывалась поверить моим клятвам, что я явилась из столицы и намереваюсь отработать в местной школе три года. Мой диплом в красной корочке она разве только не попробовала на зуб. Вскоре в ее кабинет сбежалась половина сотрудников управления, с другой половиной я познакомилась лично, в то время когда меня передавали из кабинета в кабинет. В конце концов, эйфория кончилась, на радостях властями было решено предоставить мне аж целую однокомнатную квартиру, почти рядом со школой.

Я быстро подружилась с учительницей русского языка и литературы Иркой Кошкиной и уже известной вам Надеждой Семеновной Зусек. Они-то и посоветовали мне жить во время выходных и каникул в Горелках. У подружек там проживали родственники, и девчонки наперебой звали меня к себе. Чтобы не обижать ни ту ни другую, я решила снять комнату самостоятельно.

Приехав в Горелки, побродив немного по деревне и подивившись размаху и фантазии строительства, я остановилась словно вкопанная, у небольшого, но очень аккуратного двухэтажного домика. Сопровождавшие меня Ирка и Надька переглянулись и в один голос воскликнули:

– Анастасия! Только не здесь!

– Почему не здесь? – удивилась я, решив, что здесь и только здесь. – Что, много народу живет?

– Один человек живет. Но какой! Бабка Степанида восьмерых стоит. Кто только у нее ни снимал, все сбежали. Чуть что не по ней – все, крышка! И думать забудь, пошли дальше!

– Ага, – сказала я, направляясь к резной калитке. – Я одним глазком.

– Стаська, вернись, не валяй дурака! Стаська, мы уходим! – встревоженно закричала мне вслед Ирка, но я уже стучала в крашенную синей краской дверь.

– Иду, иду! – услышала я зычный голос, потом недовольное бормотанье:

– Ходют, колошматют, как оглашенные…

Дверь распахнулась, и я увидела высокую худую старуху, смотревшую на меня подозрительно и с неудовольствием.

– Здравствуйте! – медовым голосом протянула я, на что старуха кивнула, но поморщилась. – Хозяйка, комнатки сдаются?

Она не торопилась отвечать, словно прикидывая, стоит ли со мной связываться, но в конце концов проронила:

– Комнатки? Это у кого, может, и комнатки, а у меня комнаты. Хорошие, большие да светлые. Да тараканов нет, как у некоторых.

– А посмотреть реально?

Старуха удивленно вскинула брови и качнула головой:

– Ишь ты… Реально! Деньги-то у тебя есть, реалыдица? Я дорого возьму. Да кавалеров водить не позволю.

Вот это реально?

– Как скажете. Водить, платить – хозяин барин.

Идет?

– Быстрая какая! Может, тебе не понравится у меня?

– Чтобы это узнать, я думаю, надо зайти в дом.

– Я порядка потребую!

– Я тоже.., люблю…

Бабка Степанида поджала губы, хмыкнула и отступила, пропуская меня в сени. Воспользовавшись предложением, я прошла внутрь. В доме все выглядело так, как я и ожидала: просто и чисто.

– А какую комнату предложите?

Хозяйка молча кивнула на одну из дверей. Я зашла в комнату, подошла к окошку и выглянула на улицу. Девчонки маетно топтались на прежнем месте, с опаской поглядывая на крыльцо. Вероятно, они ожидали моего эффектного вылета с вражеской территории. Я улыбнулась и крикнула:

– А кто-то сказал, что уходит!

Они с удивлением перевели взгляд с крыльца на окно и захлопали глазами. Видимо, расстроились, не увидев ожидаемого.

– Ну чего там? – спросила Надежда.

– Ничего. – Я пожала плечами. – Все в порядке.

Вернувшись к бабке, я спросила об оплате. Она ответила, причем действительно назвав довольно высокую цену. Но цена меня не испугала. Не то чтобы в школе я зарабатывала невероятные деньги, конечно, нет. Зарплату там задерживали, как и везде, безденежье стало привычным. Дело в том, что моя несравненная мама. Вера Николаевна, настояла, чтобы, как она выразилась, «не много мне помогать материально». Небольшая помощь выливалась в ежемесячные переводы, поэтому я, дорожа самостоятельностью, долго пыталась бороться с подобными проявлениями родительской опеки. Но неравная борьба с матерью ни к чему не привела. В конце концов я решила кончить дело полюбовно и сдалась, выторговав взамен ежемесячных личных посещений любящих родителей еженедельный разговор по телефону. Для чего приходилось идти на переговорный пункт, так как телефона у меня в квартире не было. Мама сначала возмущалась этим обстоятельством, порываясь лично устроить разборки на местной телефонной станции. Мне стоило больших трудов удержать ее от этого шага, но мама тут же предложила сотовую связь, на что я радостно ответила, что она здесь не действует. В результате я получила почти полную самостоятельность, а моя сберкнижка превратилась в некоторое подобие кассы срочной взаимопомощи для меня и моих коллег, с небольшим отличием от привычной схемы – тут был лишь один вкладчик.

– Так что? – спросила наконец бабка Степанида. – Согласна?

– Согласна. – Я улыбнулась. – Сегодня можно переехать?

Быстро переодевшись в купальник, я натянула коротенький веселый сарафанчик, сунула в соломенную сумку полотенце. Пляж здесь замечательный. Сама речка не слишком глубока, зато дно – один песок, безо всякого ила. Эта водная артерия, соседствующая с Горелками самым выгодным образом, сыграла далеко не последнюю роль в популяризации деревни. Купаться летом в городе было негде, если не считать нескольких заросших прудов да фонтана на центральной площади.

Стоя посреди комнаты, я раздумывала, что еще прихватить с собой, и на глаза мне попалась корзинка для бумаг. И я вдруг вспомнила о Надькиной находке, подошла и достала скомканную бумажку.

– Так, так… Уважаемая Анастасия Игоревна, – я быстро читала, машинально отмечая многочисленные грамматические ошибки, – без подписи, отлично…

Что за белиберда? Бред какой-то… Я повертела листок, на обратной стороне, внизу и вверх ногами, было начато: «Дор…», затем зачеркнуто двумя штрихами. Кто-то сначала решил обратиться ко мне «Дорогая»? А потом передумал, перевернул лист и написал «Уважаемая».

Я снова заглянула в листок и прочитала уже более внимательно:

«Уважаемая Анастасия Игоревна. Хочу вас придупридить что бы вы вели себя осторожна, одни лучше никуда ни ходили. Лучше побыть дома. Особенно вечером. Извините если что не так».

Я вертела листок так и этак, но больше никакой информации не получила.

– Если это Надькины штучки, – грозно сказала я вслух, – то она об этом пожалеет.

– Стаська, ты готова? – раздалось за окошком.

– Готова! – крикнула я. – Сейчас еще кто-то будет готов.., для кремации!

Выйдя за калитку, я подошла к подружкам.

– Твои проделки? – спросила я, тряся листком перед Надькиным носом. – Ни капельки не смешно.

– Чего ты? – удивилась Надежда, выхватывая листок. – Что это?

Пробежав глазами текст, она посмотрела на меня. Во взгляде сквозило искреннее удивление.

– Что это еще такое? Я-то при чем?

– Это я и хочу выяснить. Кто здесь при чем.