— Да нет, — невольно смутился Бойдин. — Я приехал из Москвы… Кстати, это ты… это вы отправили письмо в Инвестигацию?..

— А то кто же? — скривилось в насмешливой ухмылке личико Коли. — Не эти же деревенщины!.. Значит, вы приехали забрать меня из этой дыры?

Бойдин растерянно поглядел на родителей мальчика. Такого оборота ни он, ни его руководство не предвидели. Вообще-то, было бы действительно неплохо поместить этого феноменального парнишку в какую-нибудь спецлабораторию, под наблюдение опытных психологов и педагогов. Но формально он — еще ребенок и полностью зависит от воли своих родителей. А Полетаевы наверняка будут против расставания с сыном… Может быть, потом удастся убедить их? Или — подкупить? Ведь для этих «деревенщин», как их охарактеризовал Коля, хватит официального предписания на бланке с гербовой печатью Сообщества и подписью одного из вице-премьеров…

— Нет, — покачал головой Бойдин. — Извини, Коля, но я не могу вот так, сразу… У меня нет такого права. Пока я уполномочен только побеседовать с тобой…

— Послушайте, любезный, — прогудел у него над плечом бас батюшки. — Некогда мне тут с вами!.. У меня еще на сегодня — два крещения и одно отпевание в округе радиусом полета верст. Потом будете беседовать с кем хотите и сколько хотите. А пока — прошу великодушно извинить…

Он бесцеремонно отодвинул инвестигатора в сторону и принялся брызгать на ребенка водой из бутылки, бормоча под нос что-то на старославянском.

По телу мальчика пробежала быстрая судорога, как от озноба. И сразу же лицо его утратило то осмысленное выражение, которое потрясло Бойдина, и стало обычной мордашкой обычного трехлетнего карапуза, не понимающего, что вокруг него происходит и чего от него хотят взрослые.

А потом инвестигатору показалось, что стены дома завибрировали от пронзительного детского визга.

Проклятье, как же не вовремя меня прихватило!.. Хотя, если вдуматься, с тех пор, как я заразился ЭТИМ, приступ всегда почему-то случается не вовремя. Впрочем, я в этом плане не исключение. Любой мало-мальски умудренный жизненным опытом человек подтвердит, что неприятности всегда имеют обыкновение случаться в самое неподходящее время. Разница лишь в том, что следует считать неприятностью. Для одних это — понос или золотуха, для других — жизненные неурядицы, а для меня — способность воскрешать мертвецов. Как Иисус Христос — одним прикосновением руки… Но, в отличие от мессии, от которого этот дар не требовал поднимать из праха каждого покойника, мне приходится мучаться. Вот и ношу ЭТО в себе, баюкаю его, как капризничающего младенца, чтобы оно успокоилось и забылось крепким сном — до следующего раза. И хуже всего то, что не знаешь, когда следующий раз наступит — завтра или через десять минут.

Потому что люди имеют обыкновение умирать не по часам, а кому когда вздумается.

Вот и сейчас кто-то сыграл в ящик в радиусе ближайших двадцати километров. Но я не хочу выдергивать его с того света. Давным-давно поклялся себе: никаких поблажек Дару. Как говорится: ни шагу назад, ни пяди земли врагу не отдадим… Только в славном городе Инске, где я и подцепил вирус чудотворства, проявил минутную слабость. Пожалел тогда жертву грабителей — парня, у которого были жена и двое малышей, причем один из них еще не успел появиться на свет…

Кроме того, я никак не могу откликнуться на зов очередного мертвеца. Потому что сижу в кабинете нашего шефа. И не просто сижу, а присутствую на якобы очень важном служебном совещании. А шеф наш — деспот и тиран, несмотря на внешнюю интеллигентность. И если мне вздумается попросить у него разрешения покинуть помещение, пусть даже якобы по уважительной причине, то я самому себе не позавидую. С потрохами меня сожрет наш интеллигентный Игорь Всеволодович, и никакими уважительными причинами его не разжалобишь…

Кстати, а что можно было бы придумать в качестве оправдания для ухода? Нет-нет, это я — не к тому, что собираюсь ринуться на Зов. Это я — чисто теоретически… Чтобы хоть как-то отвлечься от ощущения, будто кто-то вставил кол в мои внутренности, а кол этот вдруг пустил ростки и быстро превращается в ствол дерева. Ощущение противное. Может быть, то же самое чувствуют женщины во время родовых схваток? Если так, то я б на их месте потребовал от правительства учредить специальную медаль и вручать ее каждой роженице. Хотя — какой толк от побрякушки? Разве может она компенсировать пережитые боли и страдания?..

М-м-м… Сил уже нет терпеть! Крутой приступ. Не иначе усопший — очень важная персона. «Випер». Но не с точки зрения его положения в обществе. Скорее всего — с учетом роли каждого из нас в некоей вселенской системе ценностей, которую никому не дано познать.

На эту особенность своего Дара я давно обратил внимание. Иногда позывы бывают такими сильными, что сил нет терпеть, в глазах темнеет и состояние — как у алкаша с похмелья или как у наркомана во время «ломки». А иногда — неприятно, но жить вполне можно. Сначала я думал, что все дело — в дистанции… Однако удалось установить, что расстояние тут ни при чем. Тогда пришлось предположить, что интенсивность «сигнала» зависит от количества «объектов». Оказалось — никак не зависит, и, бывает, один-единственный труп может доставить мне больше мук, чем целый морг. Вот и появилась навязчивая мысль, что по каким-то причинам одних покойников важнее реанимировать, чем других. Кому важнее? Богу, Сверхцивилизации или какому-нибудь «гомеостазису Вселенной»? А вот это, извините, — не в моей компетенции. Да и какая мне, в принципе, разница? Главное — что воздействие всегда разное. И этот факт, по-моему, опровергает излюбленный тезис гуманистов о том, что все люди равны и одинаковы…

Ой-ей-ей!..

Чего доброго, так и в обморок можно свалиться. Прямо тут, в неподходящей и, я бы даже сказал, в «протокольной» обстановке… Шепотин тогда наверняка подумает: «Совсем наши сотрудники развинтились! И какой они, интересно, образ жизни ведут, если под носом у начальника чувств лишаются? А что с ними будет на каком-нибудь ответственном задании?! Не-ет, гнать таких слабаков надо взашей из Инвестигации, пока не поздно!»

Ну, меня-то, конечно, никто не выгонит из Конторы. Не юнец я желторотый, чтобы меня можно было просто так взять и выставить из организации, которой отдано без малого четверть века. Но вот в госпиталь, на предмет всестороннего медицинского обследования, меня запереть вполне могут. Даже если я этого активно не захочу, и буду упираться ногами, рогами и прочими частями тела. А врачей мне только для полного счастья и не хватало! Зря, что ли, я целый год скрывал от всех, включая самых близких товарищей, свои сверхъестественные — а точнее, неестественные — способности?!..

Ох, как же эта сволочь меня терзает! Врешь, гадина, не поддамся я тебе! Из принципа! Потому что знаю: если уступлю тебе, ты навсегда станешь моим повелителем, а я — твоим безропотным рабом.

Дело даже не в том, что мне не нравится быть волшебной палочкой в чьих-то невидимых руках. А потому, что, к несчастью, у меня слишком развито так называемое философское мировоззрение. И в соответствии с той картиной мира, которая почти за сорок лет сложилась в моей полуседой башке, мертвые не должны возвращаться с того света. Какими бы хорошими и ценными людьми они при жизни ни были. Суров закон, но таков закон.

А то, что сидит во мне, — аномалия. Несуразность, подобная вечному двигателю. Грубая ошибка природы, которая в миг умственного затмения решила, что дважды два не четыре, а стеариновая свечка…

Вообще, тот год, который прошел со времени моего возвращения из Инска, мне надо бы за десять засчитать. И иногда как представишь, сколько еще таких лет мне предстоит, — аж тошно становится. Как в минуты очередного приступа. Такое отчаяние охватывает, что рука сама тянется к пачке снотворного. Самый простой и надежный способ решения проблемы: нет меня — и нет проблемы.