Дверь долго не открывали. Так долго, что Бойдин начал сомневаться: а функционирует ли допотопный звонок, кнопка которого на столбике калитки заботливо укрыта толстым листом резины?

«Может, перемахнуть через ограду, как через гимнастического „коня“?» — подумал Бойдин. Заборчик вокруг дома был чисто символическим. Смех, а не преграда. Тем более — для Бойдина. Была у него с младых лет одна полезная способность — уметь проникать туда, куда простым смертным вход был строжайше воспрещен. Сам он это характеризовал так: «Сила абстракции Референта не знает границ».

Однако вскоре Бойдин заметил, как в крайнем окне дома шевельнулся угол несвежей занавески. Значит, не в звонке было дело. Просто-напросто хозяева хотели уяснить, кто к ним приперся. Что ж, они имели на это полное право. Ведь он заявился без предупреждения и без приглашения, а в российской глубинке незваных гостей не жаловали еще со времен татаро-монгольского нашествия, если верить поговорке…

Дверь дома заскрипела, пропуская на крыльцо кряжистую неуклюжую фигуру с буйной шевелюрой. Благодаря серым брюкам и пиджаку вид у фигуры был импозантный. Если бы пиджак не был надет на голое тело, то его носителя смело можно было бы посылать на прием в иностранное посольство.

— Ну, кто там? — хриплым баритоном осведомился вышедший, явно не собираясь идти на сближение с гостем.

Язык Бойдина сам собой собрался было выпалить: «Сто грамм!» — как он делал это обычно в Конторе, когда на его преувеличенно робкий стук в дверь кабинета Станкуса из уст рассеянного Миши слетал этот не подходящий к служебной обстановке вопрос. Однако Константин вовремя прикусил «врага своего».

Не следует проявлять прыткость при первой же встрече с незнакомыми людьми. Бойдин знал это не из книжек Карнеги. Но если ты видишь одно и то же лицо во второй или в третий раз, то кое-что можно себе позволить. Особенно если лицо это — женского пола. Женщины почему-то более склонны к фамильярному общению, чем мужики. Поэтому отношения с ними должны быть простыми и незатейливыми, как спичечный коробок. В первый раз — шоколадку или букетик преподнести. За знакомство, так сказать. Во второй день знакомства можно обронить как бы между прочим: «Ирочка», «Наденька», «Натуля». Ну а при третьей встрече имеешь полное право целовать собеседнице ручку (или щечку, в зависимости от возраста), обращаться к ней «лапочка», «душа моя» и просить ее о каком угодно одолжении.

— Полетаевы здесь живут? — напустив на себя сурово-официальный вид, осведомился Бойдин.

— Ну, живут, — неприветливо подтвердили с крыльца. — А чего надо-то?

— Я из Москвы, — сообщил Бойдин. — И прибыл к вам по делу государственной важности…

Еще не разглядев как следует обладателя хриплого баритона, он уже мысленно составил себе его психологический портрет: типичный российский мужичина «от сохи», дальше областного центра никуда из своей дыры не выбиравшийся, с мозолистыми от лопаты и топора ручищами и с тремя классами деревенской школы за плечами. Такого можно пронять надуванием щек и подчеркиванием своего особо важного статуса.

Как всегда, Бойдин не ошибся. На крыльце густо крякнули, ругнулись вполголоса и торопливо пробормотали:

— Щас-щас, подождите чуток… я только галоши найду… В рот, и куда она их опять засунула?..

Бойдин терпеливо ждал, рассеянно оглядывая соседние дома. В их окнах тоже то и дело колыхались занавески — видимо, гостей тут встречали и провожали всей деревней. Тем более — незваных. Тем более если гость — в очках, в дорогом костюме и (с ума сойти!) в галстуке!..

Когда шаркающие шаги приблизились к калитке, он развернулся к хозяину всем корпусом и выставил перед собой свой служебный кард:

— Бойдин Константин Андреевич, старший инвестигатор.

Мужик отшатнулся от карда, как монах-инок от порнографического снимка.

— Дык… в рот… — сбивчиво забормотал он. — Это что ж, значит, за должность такая — инвис… инстиг…?

— Самая обыкновенная, — небрежно сказал Бойдин. — Сотрудник Инвестигации. Слышали когда-нибудь про такую международную службу?

— Дык мы… дык я… — растерялся хозяин. — Телевизор-то наш еще в прошлом годе перегорел, а на новый все никак не накопим… А газет давно уже не носят… Газеты-то только в городе теперь остались, поди… Даже самокрутки теперя не из чего крутить, хе-хе… И, извиняюсь, вместо туалетной бумаги нечего пользовать…

Смотри-ка, разговорился, снисходительно усмехнулся про себя Бойдин. Обрывая сетования собеседника, спросил:

— Можно войти?

Не дожидаясь ответа, распахнул калитку и шагнул во двор, где вместо дорожки к крыльцу вели три широкие доски.

— Ну и где он? — спросил он Полетаева, не давая ему опомниться. — Где ваше чудо-юдо?

— Так это, — виновато затоптался хозяин, — в доме, где ж ему еще быть?.. Вы вот что, господин… Константин Андреич… Давайте мы с вами пока присядем на лавочку, да и обсудим все как полагается… А то, в рот, мы вас не ждали… сами понимаете… все раскидано в доме… жена пока приберется малость…

К стене дома у крыльца притулилась неказистая лавочка: две почерневшие от сырости доски на толстых чурбанах.

Бойдин сел и достал сигареты. Протянул пачку Полетаеву, но тот отмахнулся:

— Не-е, у меня свои…

И, порывшись в карманах, воткнул в угол рта папиросу. У Бойдина глаза на лоб полезли. Такие табачные изделия он видел лишь в Историческом музее.

— Сам изготовляю, — похвалился мужик. — Табачок на огороде выращиваем. А иначе никаких денег на курево не хватит… Да и крепость у махры — то, что простому народу надо. То есть термоядерная крепость, в рот… Хотите попробовать?

— Спасибо, но лучше в следующий раз, — вежливо ответствовал Бойдин.

— Дык вы, в рот, из-за Колюнчика нашего приехали, что ли? — спросил Полетаев, выпустив сквозь желтые редкие зубы струю слезоточивого дыма в сторону инвестигатора, отчего у Бойдина возник острый приступ кашля.

— Совершенно верно, Федор Степанович. Скажите, вы не замечали за ним ничего странного?

— Хы, странного! — дернул плечом Полетаев. На то, что инвестигатор откуда-то знает его имя-отчество, он не отреагировал, видимо, из природного простодушия полагая, что сотрудники всемирной службы знают каждого живущего на белом свете. — Дык он у нас вообще сто восьмой, в рот!..

— Какой-какой? — удивился Бойдин. Мужчина смутился.

— Это в нашей местности так говорят, — пояснил он. — Когда кто-то — с причудами, как наш Колюня…

«Намек на сто восьмую статью Уголовного кодекса, что ли? — подумал Бойдин. — То есть умышленное убийство, если память не изменяет… Может, когда-то в окрестностях поселка была колония особого режима и от ее посидельцев аборигены и переняли такой странный термин?..»

Впрочем, вся эта лингвистика к делу, по которому он прибыл в эту глушь, наверняка не имела никакого отношения.

— Значит, у вашего Коли все-таки есть причуды? Полетаев заерзал на лавочке, словно решив отшлифовать ее до блеска своими штанами.

— Ну, есть, — признал наконец он. — А у кого их нет, в рот?!..

— И в чем же конкретно они выражаются?

Бойдин решил попробовать взять своего собеседника, что называется, «с пылу, с жару — голыми руками». Иногда эта тактика оказывалась эффективнее словесных маневров со вступлениями издалека и наводящими вопросами.

Однако собеседник его оказался не так прост, как выглядел.

— Вы вот что, — сказал он, выпустив очередной клуб сизого дыма. — Вы зачем к нам приехали-то, Константин Андреевич? И еще позвольте поинтересоваться, откуда про Колюню нашего узнали? Мы-то сами вроде бы никому не сообщали…

Бойдин вздохнул. Достал из внутреннего кармана пиджака простенький почтовый конверт со штемпелями и протянул его Полетаеву:

— Вот, смотрите сами.

На конверте четким, красивым почерком был выведен адрес российского филиала Инвестигации. А в графе «сведения об отправителе» было указано: «Село Малая Кастровка, Старобинский Григорий Яковлевич». В скобках было добавлено: «Он же — Полетаев Николай Федорович».