Уж не увидит государыня-императрица каменьев самоцветных, а он света белого!.. Видать, не судьба!..
Глава XXII
Документ был описью вещей, изъятых московской милицией у «уголовного, контрреволюционного и прочего антисоциального элемента» в облавах на Хитровке, Сухаревке, «в притонах, малинах и иных злачных местах».
Ну хорошо — а при чем здесь рентерея?..
А при том, что: «вышеперечисленные вещи были переданы на ответственное хранение в Чрезкомэкспорт».
Кажется, так тогда называлась рентерея?
Тогда все верно, тогда документ пришел по адресу!.. Опись была внушительной, но Мишель-Герхард фон Штольц ее добросовестно просмотрел, дабы пополнить свой список, по которому намеревался разыскивать пропавшие ценности.
Под номером один шла: «Брошь платиновая в форме креста...» Под номером два: «Портсигар золотой с буквами на крышке весом два фунта...»
А вот под номером три!..
На номере три Мишель-Герхард фон Штольц споткнулся!
Под номером три значилось:
«Колье, али подвеска в виде фигуры с восемью концами да четырьмя камнями-алмазами с краев и еще одним большим посередке...»
Стоп!.. Но, если судить по описанию, то это колье очень похоже на другое колье — на то самое — на изделие номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать по каталогу Гохрана!
На его колье!
Или нет?
Мишель-Герхард фон Штольц перечел написанное, обратив внимание на небольшую звездочку в тексте. Нашел ссылку и прочел:
«Вмятина на колье, повлекшая частичную порчу сей вещи, не есть результат вредительства, но несчастья, произошедшего от удара в нее пули...»
Коряво, но в целом понятно.
А это еще что?..
«Это» — была короткая приписка — «При сем приложен акт».
Куда ж он приложен-то, когда его нет?!
И все же это была зацепка! Не понятно было лишь, как, уцепившись за нее, остальное потянуть?
— Так это просто, — все объяснила Светлана. — Теперь нужно послать запрос в архив Министерства внутренних дел, чтобы они провели сверку по числам...
И точно!.. Приложенный акт, как водится, был приложен совсем не туда, куда должно было, и хранился не там, где положено! Но он был!
В акте указывался характер повреждения — "царапина меж вторым и третьим камнями, случившаяся по вине уголовного преступного элемента, стрелявшего из нагана в оперработника Фирфанцева, из-за чего тот был тяжело ранен, а на колье образовалась глубокая вмятина, похожая собой на каплю...
И тут же приложен рапорт того самого Фирфанцева. Кого-кого? Фирфанцева?.. Уж не того ли, что разыскивал пропавшие сокровища дома Романовых? Неужели?!
"...Настоящим доношу до Вашего сведения, что означенное колье было изъято на Хитровке, в трактире «Сибирь», при задержании налетчика Федора Кравчука, известного под кличкой Сыч, в руки которого попало от ювелира Густава Фридбаха, убитого Федором Сычом и его сообщниками при ограблении его ювелирной лавки, что на Самотеке. На что указал в своих показаниях подельник Федора Сыча Анисим Прохоров, узнавший колье по описанию, данному перед смертью оперработнику Александру Лыкову смертельно раненным Федором Сычом при попытке покупки у него колье на Сухаревской толкучке...
При задержании Федора Кравчука по кличке Сыч в трактире «Сибирь» им было оказано вооруженное сопротивление, отчего был ранен ножом в живот один из милиционеров, а подручным Федора Сыча по кличке Малец открыта стрельба из револьвера, пуля из которого, попав в колье, оставила на нем глубокую вмятину, рикошетом ранив в грудь оперработника, державшего его в тот момент в руках..."
Да тут же дан карандашный набросок с изображением колье и указанием, куда попала и какой след оставила пуля!
Того самого колье, с вмятиной в том самом месте!
Значит, верно — пуля!..
И, выходит, она Фирфанцева не убила, коли он о том собственноручно пишет! Убить — не убила, но колье попортила!
А как же тогда быть с другим актом, датированным четырьмя месяцами позже? И тоже изъятия, все того же колье с вмятиной, во время облавы, все на той же на Хитровке!..
Ни черта не понять!..
Что же они его все время изымают? Периодически?..
Или это они не первое колье, а то, другое, изымают? Ладно, хоть теперь понятно, откуда взялась вмятина — от пули, что назначалась тому самому Фирфанцеву да угодила не в него, а сперва в колье и, уж соскользнув с него, попала ему в грудь, не убив лишь потому, что утратила убойную силу!
Отсюда — вмятина! На одном колье... Потому что, кроме него, есть другое — точно такое же, и тоже с вмятиной, и тоже меж вторым и третьим камнями, и тоже — каплеообразной! И оба колье — то, что хранится под номером тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать в Гохране, и то, что изъял у преступников Мишель-Герхард фон Штольц, по уверениям экспертов, — подлинники!
И то и другое. Оба!..
Чего быть не может!
И отчего ум за разум заходит!
Как же во всем этом разобраться, когда все так перепутано — два колье, оба с вмятиной, оба подлинники и все они по нескольку раз изымались?!
Или в того Фирфанцева стреляли не раз, а больше, и он каждый раз прикрывался от убийц новым колье? И каждый раз, как на нем образовывалась вмятина, то колье изымали?..
Что за чушь такая?!
Нет, тут, как говорится, разом проблемы не решить. Тут нужно разбираться предметно!
И предмет тот — изделие номер тридцать шесть тысяч пятьсот семнадцать в каталоге Гохрана: колье в форме восьмиконечного многогранника, с четырьмя крупными, по три карата каждый, камнями по краям и одним, на десять каратов, в центре...
Глава XXIII
А он уж молитву заупокойную сотворил по себе, да все-то грехи вспомнил, в них покаявшись...
Но нет — не прибили его! Жив покуда Яков, хоть почти что уже и мертв! Крепка рука чужая да безжалостна — давит налицо, рот с носом затыкая, отчего в груди его будто огнем жжет. Хочется вдохнуть, да никак нельзя!
Замычал Яков, забился, руки чужие от лица отдирая. Да куда там!..
Вдруг кто-то, к самому уху его склонившись, молвил по-русски, хошь и слова коверкая:
— Молши... Не та убю!..
Да дабы показать, что не шутит, еще крепче лицо его сдавил. Затих Яков, покорился, отчего, ладонь от его лица отнявши, дали ему неведомые мучители воздуха дохнуть. И хоть был тот сперт да плесенью пах, показался он Якову слаще всякого меда!
Вздохнул он раз, другой да уж отбиваться не стал, боясь, что снова его, за непослушание, душить станут, жизни лишая. Затих покорно. Однако ж все равно ему в рот тряпку сунули, кою он закусил, речи через то лишившись, да на глаза повязку тугую повязали, хошь кругом и так черно было.
А как рот да глаза закрыли, вновь, поперек туловища перехватив, поволокли куда-то, так что ноги его по земле волочились. Куда только?.. Да разве поймешь, коли ничего не видно и ничего не слышно, только дыхание чужое.
Вот повернули.
Да еще раз.
Посыпалась на Якова сверху сухая земля...
Уж не знает он, чего подумать и чего ему ждать?
Коли ограбить хотели, так уж ограбили, вырвав мешок его с каменьями самоцветными.
Убить?.. Так чего же волокут-стараются, коль его и здесь зарезать да бросить можно? Али, прежде чем прибить, его пытать станут?.. Коли так, то увидит он в конце пути дыбу да плаху да, муки смертны приняв, сто раз пожалеет, что дали ему дохнуть, не задушив ране...
Тут свечой восковой запахло и теплом потянуло.
Встали.
Злодей, что его волок, что-то сказал по-персиянски.
Ему ответили. Да не мужской, а женский голос!
Отпустили Якова, отчего он, того не ожидая, наземь повалился. Хотел встать — да побоялся...
Опять зазвучали голоса. Зашуршали шаги, удаляясь. Да тут же другие, потише. Почуял Яков на лице дуновение легкое — будто кто-то над ним склонился.
И верно — склонился да сказал:
— Коли хочешь, чтобы изо рта тряпку вынули, то обещай, что кричать не станешь!
