Вот уж стали хорошо различимы перекошенные, злые, возбужденные лица.
— Товсь! — громко, но спокойно скомандовал Мишель.
Задвигались, зашевелились винтовки.
Еще немного...
Пора!..
— Залп! — скомандовал Мишель, сам первый вскинув взятую у кого-то винтовку и целясь в грудь всаднику.
Затрещал, будто старый холст разорвали, нестройный залп. Передних всадников смело с седел, бросив на задние ряды. Несколько коней, припадая на бегу, упали на передние ноги, перевернулись, заржали. На них налетели другие.
— То-овсь! — напрягая связки, прокричал Мишель. Вразнобой, но все равно слитно, заклацали затворы винтовок, зазвенели, покатились выброшенные гильзы.
— ...Залп!..
Вновь дружно затрещало со всех сторон, закладывая уши. Пули впились в живую, несущуюся рысью стену, сшибли всадников, швырнули их под ноги позади скачущих коней. На мгновенье все смешалось, мертвые и еще живые тела образовали собой баррикаду. Бег лавы замер. Но напирающие ряды полезли вперед, топча убитых.
— То-овсь!..
— ...Залп!..
Вновь кавалеристы ткнулись в невидимую, но страшную свинцовую стену, которая ударом сбросила их наземь. Но не всех!
— Товсь!..
В обоймах оставалось всего-то по два патрона, и коли теперь не остановить конницу, то перезарядить винтовки они уж не дадут — налетят, сомнут, изрубят!
— Цель в коней! — крикнул Мишель.
Дула винтовок поползли вниз.
— Залп!..
Сразу по нескольку, из многих винтовок, пуль ударили в шеи и головы коней, пробивая их навылет. Но кони, уже будучи убитыми, уже мертвыми, пробегали еще несколько шагов, прежде чем упасть и свалить своих седоков.
— Товсь!..
Это были последние в обоймах патроны, а всадники были уж в десятке шагов.
— Залп!..
Упали, опрокинулись ближние ряды.
Но задние продолжали напирать, хоть кони вязли в завалах трупов, оскальзываясь на них, сбиваясь на шаг.
— В штыки! — крикнул Мишель, удобней перехватывая винтовку и бросаясь вперед. Хоть это была почти безнадежная затея — пехотинец против кавалериста не боец! Всаднику легче рубить пешего — сверху вниз, с оттягом и без, колоть, сшибать его с ног, давить и топтать конем.
Но все ж таки пеший не беззащитен, коли ловок и смел. Тем паче не в чистом поле, а здесь, среди рухнувших стен и горящих вагонов, где развернуться, а тем более перестроиться в боевые порядки мудрено, где главное преимущество конницы — скорость и напор — почти утрачены, и кони переступают на месте, а всадники крутятся в седлах, рубя пред собой воздух, а случается, и уши коням.
Так отчего не побороться, чтоб коли не победить, так хоть умереть в бою!
— За мной, ребята!.. Ур-ра!
Красноармейцы встали, побежали, все более входя в азарт боя. Навстречу им ударили выстрелы, но остановить их было уже невозможно.
Поляки дрогнули, попятились, побежали...
Теперь бы их преследовать да бить в спины, но куда там — треть воинства Мишеля была постреляна и побита, а там, за первым эшелоном наступающих, верно, шел другой!
— Слушай меня! — крикнул Мишель. — Покуда они не очухались да не вернулись — беги кто куда может. Да не по насыпи, а под вагонами, да кустами, а там лесом!
Увидел, как растерянно глядят на него поверившие в него бойцы. Почувствовал к ним благодарность, хотел было что-то сказать, да времени на то уж не осталось.
— Разбегайтесь — ну!.. В другой раз нам не устоять — мало нас!.. Врассыпную — шагом-марш!
Красноармейцы побежали во все стороны.
Но с десяток все ж таки остались при Мишеле.
— Ну чего встали, раззявились — айда! — крикнул Паша-кочегар.
Они прыгнули меж горящих вагонов, пересекли пути, выскочили, побежали по улице. В городе часто и беспорядочно стреляли.
Куда бежать, как угадать, где теперь поляки, где свои? Свои?.. — мгновенно удивился Мишель. — Красные? Неужто так?..
Решили двигаться туда, где меньше была слышна пальба.
И надо же такому случиться — на первом же перекрестке напоролись на конный разъезд.
— А ну — стой! — крикнули им по-русски.
— Сдавайся! Не то всех порубаем!
Медлить было нельзя ни мгновения!
— Вперед! — крикнул Мишель, с ходу вскидывая винтовку и стреляя в ближайшего всадника.
Попал, потому что того сбросило с седла.
Уже не глядя, следуют за ним или нет, Мишель пробежал еще несколько шагов, поднырнул под морду хрипящего, разбрызгивающего пену коня, где его трудно было достать шашкой, и, изловчившись, ткнул штыком поляка снизу в живот. Тот выпучил глаза, выронил шашку, сполз на гриву, хватая ее окровавленными руками.
Но сбоку подскочил другой кавалерист — оскалился перекошенным ртом, привстал на стременах, замахнулся... Мишель еле-еле успел перехватить винтовку поперек, вскинул ее над головой, подставив под удар, отбил шашку, которая, звякнув, рубанула по стволу, соскальзывая вбок. Но это все, что он мог сделать, — теперь всадник, покуда он ворочает неповоротливой винтовкой, ткнет его прямо в грудь либо рубанет сбоку.
И точно, поляк, прокрутив в воздухе «восьмерку», замахнулся вновь.
Не успеть! — мгновенно понял Мишель, не отбить, не уклониться!.. Втянул голову в плечи...
Но всадник вдруг, недорубив, вздрогнул всем телом и откинулся назад, свалившись и повиснув в стременах.
— Твою... в бога в душу... куды прешь, камбала слепая, али глаз у тебя нету!.. — страшно гримасничая и вращая глазищами, обругал Мишеля Паша-кочегар.
Это он, вовремя заметив опасность, успел подскочить, выпалить из винтовки и свалить всадника, спасая тем своего командира!
Да ведь он даже выстрела не услышал!
— Благодарю! — коротко сказал Мишель.
Паша-кочегар, схватив за плечо, потащил Мишеля куда-то в сторону.
Прямо перед ними, вскрикнув, упал разрубленный надвое красноармеец, обрызгав их с головы до ног кровью. Да тут же наскочил еще всадник, и Мишель, уж не надеясь боле на винтовку, выпалил в него два раза из револьвера. Попал...
Шашка, свистнув, пролетела в вершке от головы Паши-кочегара, звякнула о мостовую.
«Вот мы и квиты», — подумал Мишель.
Дале все смешалось — Мишель уворачивался от ударов, сам бил штыком и прикладом, раз чуть не погиб оттого, что штык застрял в боку проткнутого им кавалериста и никак не выдергивался.
Сброшенные с коней всадники пытались драться в пешем строю, но что такое шашка против винтовки, когда противники твердо стоят на земле!.. Мишель проткнул двух поляков... Наконец кто-то из красноармейцев зашвырнул в ряды конников гранату, которая, лопнув, разметала всадников.
Поляки замешкались.
— Тикай!..
Все бросились врассыпную, забегая во дворы, перепрыгивая через заборы. Поляки, настигая беглецов, рубили их шашками.
Мишель нырнул в какой-то проулок, замер, прижавшись спиной к стене, переводя дыхание.
— Валериан Христофорович где?
— Да вот же он, — указал Паша-кочегар.
Валериан Христофорович был белее полотна.
— Вы ранены? — испугался за него Мишель.
— Нет-нет, — покачал тот головой, хоть лица на нем не было.
Ну да, верно, с непривычки всякого от такого мороз по коже продерет! Мишеля, как он в первый раз ходил в штыки, после три дня наизнанку выворачивало!
— Валериан Христофорович, нам теперь здесь долго стоять нельзя, нам отсюда бежать надо! — как мог мягче сказал Мишель.
— Да-да, я сейчас! — затряс сыщик седой головой. — Я ведь ныне тоже... я только что человека зарезал!
Да показал залитую кровью руку.
Ах ты боже мой!
— Да ведь не человека, а врага! — сказал, нарочно грубо, Мишель. — На то и война, чтоб убивать!
— Да?.. Но он ведь даже не увидел, как я его, — не слыша Мишеля, пробормотал Валериан Христофорович. — Он отвернулся, а я... Как все это мерзко и богопротивно!..
— Вот что — берите его силой! — приказал Мишель Паше-кочегару.
— Ага! — понятливо кивнул тот, сграбастывая старого сыщика и увлекая за собой. — Пойдемте поскорей, Валериан Христофорович, ну что вы в самом деле как маленький — ну зарезали и зарезали, мало что одного, нужно было больше — то ж контрики, буржуи!..
