В музыке есть такой термин -- "связующая партия". Назначение этой мелодии -- соединить главные части музыкального сочинения. Эти слова ВВ и есть такая связующая партия -- между речевыми и песенными эпизодами его выступлений. Уже не конферанс, не "лирическое отступление", еще не сама песня, но уже про песню. Название? Пожалуй, что и нет. Название должно целиком принадлежать песне, а эти словосочетания в равной мере относятся и к следующей за ними песне, и к предшествующим ей разговорным эпизодам. А с другой стороны, эти "названия" слишком зависимы от песни, жмутся к тексту, подобострастно подсказывают, пересказывают что-то из него. Именно поэтому название зачастую просто цитирует текст.

Из 796 позиций в Каталоге А.Петракова названий "о..." и "об..." -- 81, а "про..." и того больше -- 99, то есть вместе это четверть всех названий. Что привлекало Высоцкого в них, ясно: возможность плавной связки в одно целое таких разнохарактерных элементов его выступлений, как речевое и песенное общение с публикой. Стереть или по крайней мере не подчеркивать границу между ними, не отсекать резкой гранью одно от другого -- вот какую функцию были, на мой слух, призваны выполнять описательные названия у ВВ.

Когда читаешь названия песен подряд, бросаются в глаза многие повторы, точные или с малоразличимыми переменами. У Высоцкого два "Больших Каретных" -- "В этом доме большом раньше пьянка была..." и "Где твои семнадцать лет?.."; два "Случая" -- "В ресторане по стенкам висят тут и там..." и "Мне в ресторане вечером вчера..." (кстати, им с таким же успехом подошло бы еще одно безликое название -- "В ресторане"); три "Дорожных истории" -- "Сам виноват, и слезы лью, и охаю...", "Чтоб не было следов, повсюду подмели...", "Я вышел ростом и лицом...", -- и этот список может быть достаточно длинным. То есть и о том, чтобы по названиям можно было различить песни, ВВ не очень заботился. Впрочем, на концертах Высоцкого в этом не было необходимости, что опять-таки говорит о служебной функции названий его песен. Эти названия слишком много способны вместить в себя, а такой емкой бывает лишь пустота.

Интересное дело -- почитать варианты названий одного текста: "Переселение душ", "Песня про буддизм", "Песня про индуизм", "Песня про религию "индуизм", "Песенка о переселении душ", "Песенка об индуизме, или О переселении душ", "Песенка про переселение душ". Прочтешь такое без передышки, и останется ощущение, что взял несколько кубиков, по слову на каждом, и подбрасываешь их -- какие соскользнут на пол, какие на стол упадут и в каком порядке, Бог весть. Да и неважно это. Такое название -- из легкозаменяемых кубиков-слов -- запомнить трудно. Кажется, ВВ всякий раз сочинял их заново, просто потому, что и сам не помнил -- а зачем? Что-то припомнит из прошлого названия, что-то досочинит, а не вспомнит, так новое придумает.

Очень заметно, что, объявляя следующую песню -- "про...", -- Высоцкий не особенно обращал внимание, про то ли он будет петь, про что обещает. "Я вам сейчас спою песню..." -- это сигнал тексту: внимание, твой выход! И вот он, еще не слышимый публике, мгновенно возникает в кулисах памяти автора; еще миг -- взовьется занавес, и... Вот в этот миг, случается, и выхватывает автор из текста не самое главное, а самое приметное, броское: Сивку-Бурку или Вачу -- и кидает широким жестом в название.

Мы еще не раз вспомним с вами, читатель, большую связанность отдельных текстов Высоцкого, из-за которой и воспринимаем собрание его стихов-песен единым поэтическим полотном. Названия же рассекают это целое на части, они -граница зримая (в книге) и слышимая. Граница тем более трудноодолимая, чем устойчивее, удачнее название. Я думаю, Высоцкий не жаловал названия потому, что ощущал их ненужными, неестественными границами в своем поэтическом мире. Потому он и относился несерьезно88 к таким аксессуарам, как названия.

1989. Публикуется впервые

9. " Я, КОНЕЧНО, ВЕРНУСЬ..."

Герои Высоцкого неугомонны и неуемны. Им неймется и не спится. Они улетают, уезжают, исчезают, вырываются. В море, в горы, в Одессу, из колеи, за флажки, в мир иной. Появляются, возникают, спускаются. Там, здесь. Ушли, вернулись. Зачем? Поищем ответ в горах Высоцкого.

x x x

Герои альпинистских песен ВВ воспринимают свои встречи с горами как праздник. Горы "рифмуются" у них с чудесами, сиянием, счастьем:

Внизу не встретишь, как ни тянись...

... Десятой доли таких красот и чудес.

В этих горах действительно очень красиво (я бы даже сказала, нарядно) и -- чисто: из всех красок горного пейзажа Высоцкий выделяет, всячески обыгрывает, множит одну -- белизну89 (отливающую иногда голубизной, изумрудным блеском) снегов и льдов, облаков, тумана:

Горы спят, вдыхая облака,

Выдыхая снежные лавины...

Настрой героев Высоцкого в горах -- романтический, приподнятый:

И я гляжу в свою мечту

Поверх голов...

И, конечно, от такого размаха дух захватывает:

И в мире нет таких вершин,

Что взять нельзя...

Почему Высоцкий отправляет своих героев в горы? Очевиднее всего -испытать себя, ощутить человеческое братство, которого им недостает на равнине. "Вот есть слово "дружба", мы его затрепали как-то ...> а в горах оно существует в чистом таком, очищенном виде"90*. Другая, менее очевидная, но очень важная причина: в горах трудно физически, но душе там легко -- просто и ясно. "Человек, который там побывал, обязательно вернется обратно ...> из-за того, что там есть какой-то другой сорт освобождения, когда у тебя одна ясная цель: туда, наверх ...>"91*.

Среди нехоженых путей

Один путь -- мой.

Герои Высоцкого рвутся "в горы", которые для них -- символ не только ясности, но и чистоты:

И свято верю в чистоту

Снегов и слов...

И люди в горах очищаются от накипи повседневности, "ведут себя совершенно иначе, чем на равнине. Они раскрываются совершенно по-другому. Дело в том, что обстановка на восхождении приближена к военной, и поэтому люди ведут себя, правда, как в бою, -- это очень редко увидишь. Такая взаимовыручка возникает!"92*. Очищение, возвращение словам их традиционных, исконных значений -- один из постоянных мотивов поэзии Высоцкого. В этом работа ВВ со словом и гор -- с душами альпинистов родственны.

Еще одно свойство ситуации горовосхождения, тесно связанное с простотой, ясностью, -- цельность. Повседневная реальность растерзана на детали, и в горы герои ВВ бегут от ее раздробленности. Конечно же, безвариантность ("одна ясная цель"), очищенность ситуации в горах от разнообразных деталей (как сказал ВВ, "природа, горы -- и ты"93*) оборачивается в песнях лозунговостью. Сравните "Прощание с горами" да хоть с теми же "Кораблями" -- насколько во втором тексте богаче и смысловой, и образный ряд.

Один из центральных в "горном" цикле -- мотив непокоренной вершины, в более общем смысле -- не достигнутой еще цели. В присутствии этого мотива трудно избавиться от искушения увидеть в горовосхождении героев Высоцкого метафору самосовершенствования человека в его стремлении к идеалу, что, конечно, основано на традиционном употреблении в подобных случаях фраз типа "взять высоту", "покорить вершину". Тем более что ситуации самостроительства человека и горовосхождения имеют и еще одну параллель: и в том и в другом случае вершин много, и движение от одной к другой связано с отступлениями, спусками, возвращением к началу пути. К тому же покорение вершины в обоих случаях всего только миг:

Лишь мгновение ты наверху -

И стремительно падаешь вниз.

Герои "альпинистских" песен отдыхают душой в горах. Но они знают, что возвращение не только неизбежно, а и необходимо. Для них горы -- мечта, греза. Только в грезы нельзя насовсем убежать. И вот наступает прощание с горами...

x x x

Действительно, тема возвращения доминирует в "Прощании с горами", проявляясь на разных уровнях песни. Так, весь текст построен на повторах. В суету городов -- это ведь то же самое, что в потоки машин. Его сменяет другой повтор: