Здесь нет ни одной персональной судьбы -

Все судьбы в единую слиты -

на первом диске выделено слово "единую", на третьем -- "персональной". В одном случае акцент совпадает с плавным движением мелодии и приходится на третью, относительно сильную долю четырехдольного такта -- это смягчает акцент. Во втором случае смысловой акцент приходится на резкие скачки в мелодии (октава вверх, малая септима вниз -- кстати, очень характерный для ВВ мелодический ход) и на первую, сильную долю такта -- это, конечно, усиливает акцент. Что до песни "Звезды", то в ее исполнении на третьем диске явственны иронические интонации (это достигается, в частности, подчеркиванием ее вальсовости), а в манере произнесения слов (удалось отвертеться, не жалеть патроны), да и вообще в характере исполнения отчетливо слышны отголоски ранних, "блатных" песен Высоцкого. Естественно, герой песни представляется совсем иным, а с ним -- и вся эмоционально-психологическая окраска сюжета.

В заметках В.Попова налицо явное пренебрежение исполнением, звучащим обликом песни. Это распространенный подход к песне Высоцкого -- когда, говоря о ней, фактически имеют в виду лишь ее текст. Но самое любопытное, что в названных В.Поповым "дублях" и тексты не тождественны. Так, на дисках 3 и 5 соответственно "Москва-Одесса" имеет варианты: несправедливо, муторно -- ... грустно мне, стюардесса приглашает, похожая -- ... надежная, я уже не верю ничему -- ... ни во что, открыли все -- открыто все. Такие детали кажутся несущественными и остаются вне поля зрения и слышания. Это все -- от направленности внимания, его фокус -- за пределами текста, в живой реальности, отражением которой, чуть ли не прямым, текст и воспринимается. Что в определенный период, наверное, было неизбежно. Мы слышали в песнях Высоцкого публицистику, может, и потому, что время было такое: раньше скрыто-, а потом открыто публицистическое. Существует некая очередность тем: сначала надо получить возможность и привыкнуть говорить правду -- не Истину, а просто то, что думаешь. Только после этого и может прийти черед несуетного внимания к непрямому, образному слову.

x x x

В начале этой главы упоминались отдельные черты исполнительского стиля Высоцкого, которые важно осознать уже потому, что воздействие ВВ на современников было главным образом обязано не Высоцкому-поэту, а Высоцкому-исполнителю. Признаки этого очевидны. Первый: авторы сотен статей о ВВ, описывая впечатление от его песен, поминали прежде всего манеру исполнения, реже -- внешний облик поэта-певца и почти никогда не делились впечатлениями от текста. Признак второй: исполнительскую манеру ВВ мы описывали, а значит, и воспринимали вполне адекватно (любой музыкант-профессионал это подтвердит). Чего никак не скажешь о текстах. Сплошь и рядом в них оставалось незамеченным даже то, о чем говорится открыто. Поэтому если тексты и оказывали воздействие на слушателя, то уж никак не авторским смыслом.

Кстати, неудачная фраза Н.Крымовой, что "песни Высоцкого, по-видимому, не рассчитаны на рассудочное восприятие", невольно захватила край правды: песни действительно на это не рассчитаны. Только не песни ВВ, а песня вообще -- как жанр. Отклик песне, тем более сиюминутный, неизбежно эмоционален. Нужно время, и немалое, чтобы развернулась мысль. Эмоция же, как и песня, -сиюминутна, мгновенна. Заметим, например, всегда запоздалую реакцию зала даже и на публицистически острые фрагменты текста, которые взывают к животрепещущему, а потому, казалось бы, должны легко осознаваться. Так, ВВ поет:

А там на четверть бывший наш народ.

Он успевает еще сделать небольшой проигрыш, спеть начало следующего куплета -- "Следите за...", -- и только тут вынужден сделать паузу, так как зал покатывается со смеху. Эта задержка произошла потому, что понимание движется медленнее, чем текст в песне. Мы говорим об объективной данности, ни о какой вине аудитории или недостатках поэзии Высоцкого речи нет.

Эта тема имеет интересный поворот. Очевидно, что у песенной поэзии ВВ фольклорные истоки. Вообще в творчестве поющих поэтов поэзия вернулась к своему изначальному слиянию с музыкой. Нельзя только упускать из поля зрения, что слиянием стиха и мелодии, точнее, их рождением как единого целого и таким же поэтому бытованием -- в голосе и голосом автора, -- эта фольклорная основа и ограничивается. И музыка, и тем более стих ВВ (даже самые внешне фольклоризованные его образцы) были прямыми наследниками не фольклорной, так сказать, природной традиции, а наоборот -- традиции профессиональной, "культурной". Ни музыкальная, ни поэтическая системы песен ВВ отнюдь не просты, а как раз сложны, иногда же и просто изощренны. И уже одним этим не подходят для сиюминутного восприятия во всей или хотя бы относительной полноте.

Мне приходилось писать, что песня ВВ -- гармоничное художественное целое, и связи составляющих ее компонентов естественны и оптимальны12*. Уточню эту мысль. Художественное содержание песен шире, богаче, избыточнее возможностей мгновенного восприятия жанра песни. В этом смысле многочисленные песенные подражания Высоцкому гораздо более песне как жанру соответствуют.

Кстати, вспомним сетования самого ВВ на убогость смысла текстов современных ему эстрадных песен, таких как "Яблони в цвету -- какое чудо..." или "На тебе сошелся клином белый свет...". А ведь он был неправ вдвойне. Не только тем, что прилагал мерки, естественные для АП, к другому жанру -эстрадной песне. Но и потому, что любая песня "не вытягивает" подобного смыслового груза, часть его оседает, невоспринятая, невостребованная аудиторией -- как сплошь и рядом происходит с песнями самого Высоцкого.

x x x

Четверть века в нашем столетии -- с середины 60-х до конца 80-х -- были эпохой Высоцкого. Время гудело его голосом и откликалось ему. Время влияло на него -- влиял ли он на свое время? "Ну разумеется!" -- не ответ. Общих фраз о Высоцком сказано более чем достаточно.

Высоцкий был голосом своего века, но фигура ВВ в контексте его времени неоднозначна, его диалог с веком противоречив. При неслыханном и невиданном отклике Высоцкому, как поэт, он оказался не ко двору времени, в котором жил. Он был так очевидно классичен, наследовал пушкинскую линию в поэзии -- мы слышали его романтиком лермонтовского склада13, он созидал и гармонизировал создаваемый им мир14 -- мы обнаруживали в его стихе бунтарскую разрушительную силу. В его поэзии мы ставили свои акценты, нимало не интересуясь авторскими. Как пишет Л.Долгополов, "конфликт, пережитый Высоцким, приведший его к подлинно трагическому финалу, был по-настоящему глубок и значителен ...> конфликт с пустотой, с отзвучавшим и опустевшим временем. Ведь он ...> был одинок и чувствовал это всегда"15*.

Я думаю, время откликнулось не стиху, но голосу Высоцкого. Оно и понятно: раздумий ("слов") хватало -- голоса не было16. Что же в звуках песен Высоцкого нас манило? Мощный энергетический заряд. Это очевидно. Было еще одно качество Высоцкого-исполнителя, импонировавшее слушателю. Очень многое в нем позволяло принимать Высоцкого "одним из нас" -- и вроде бы простецкий внешний вид, и необработанный, как бы непрофессиональный голос, и безыскусный, словно с улицы, язык его песен -- "нашим словом слагал о нас песни", и вроде непритязательный перебор струн вечно расстроенной гитары (кстати, поразительно: при таком "расстроенном" аккомпанементе ВВ неизменно интонировал блистательно точно). И в то же время он так выразительно талантлив! Как не отождествить себя с таким человеком... Но он и был: один из всех и -- один для всех. Чуть не все персонажи его песен -- из "толпы", они как бы выхвачены из толщи будней неожиданно для них самих. Мы в песнях часто слышим не только диалоги, а и неизвестно чьи реплики, что способно иногда с толку сбить (ей-Богу, внезапное "Терпенье, психопаты и кликуши!" и смыслом и особенно тоном, которым спето, не вяжется ни с предыдущим монологом персонажа, ни с последующим монологом "поэта". И если уж числить эту реплику за последним, я бы сказала, что из-за нее именно этот персонаж на психопата и похож).