- Наговорят и не то, как вот твой Дмитрий... А это правда, что ты рассказала?-спросил Стройков и взглянул угрюмовато на Феню.

- Да.

- Мне одному?

- Вам только.

- И молчи пока.

И снова задумался Стройкой. Тяжело сгорбясь, неподвижно глядел в пол.

"Чье же это лицо за холстинкой? Неужели Ловягин Викентйй? Жив? И это все дело его рук-и убийство Желавина, и смерть Федора Григорьевича. Или кто-то игру ведет очень хитрую? Кто? И почему на этом доме все сошлось? Не в Федоре ли Григорьевиче вся загвоздка? Мало я знал его. Теперь нет. Можно только предположить. Сразу всего не передумаешь. Время нужно, да и глаз, глаз. Что-то я проглядел опять,- решил он, предчувствуя, что в истории с убийством Желавина он вступал на самую темную и скрытую, но, как казалось ему, верную сторону.- Неужели Ловягин?"

- А не говорил ли что-либо Федор Григорьевич, чем бы это ночное посещение объяснить?- спросил Стройков.

- Нет. Не слышала.

- Хоть слово какое-нибудь. Вспомни. Прошу.

- Нет. Ничего не было.

- А почему решила, что для тумана ты в этой истории?

- Чую я, Алексей Иваныч, что-то неладное.

- Что?

- Хоть Митя и наговорил на меня. Бог с ним. Но он не убивал. Не мог это сделать и Федор Григорьевич. Я ведь его хорошо знаю. Такие не убивают: тих и на свету был, не таился. Не мне вам советовать. А огляделись бы как следует. Или так мне из моей проклятой избы кажется?

- Изба действительно загадочная, я бы сказал. Федор Григорьевич на березе замерз. Митя в тюрьме. А теперь к тебе подбирается... С чего бы это все?

- Не знаю.

- Ведь вот сколько про ночное происшествие молчала! Боимся. А потом поздно бывает. Как гниль: завелась-не схватил-другое гибнет, а то и все... Жена Желавина на днях на могилу мужа приезжала. Поминание небольшое устроила. Про тебя говорила. "Троих, говорит, затворила: двое в могиле, третий в тюрьме и четвертому крест ставит". Глафира моя вознегодовала, сразу спровадила ее со скандалом, как и в прошлом году на поминках. И когда уезжала, жена-то Желавина, зашла на кладбище. Странное дело-человек один видел: плюнула на могилу мужа. Огляделась и еще раз плюнула... Что это она?

- Видимо, из-за ревности за прощлое?, Простить не может.

- Зачем приехала и поминание устроила? Мелочь, а загадка, и весьма интересная... А какого роста был тот человек? Как одет был?

- Не разглядела. Ночь была. Да и от страха тогда мне не до его одежки было. А вообще-то высокий. Кепка на нем была. Из-под кепки, на лице эта самая холстинка, ей-богу, Алексей Иваныч, как на мертвом!

- Мертвые не приходят.

- А если он тогда из болота выбрался? - и добавила тише:- Митя так предполагал.

- Молчи пока. И Кирьке не говори. Сам скажу. Надо смотреть очень осторожно. И ты гляди.

- Страшно, Алексей Иваныч.

- Не одна ведь, а с Кнрькой... До встречи. Надеюсь - приятной.

Стройков привязал своего гнедка к телеге, приткнувшейся к риге, разворошил уже обмякшую, волглую траву - подгреб поближе к морде копя; принялся ладонями смахивать пыль с плаща... Ннканор уже стоял на крыльце. Разморенный сном, щурясь, наблюдал за ним.

- С добрым утром, хозяин! - поднял запыленную руку Стройков.

- Кому утро, а для кого ночь не кончилась. С чего это вас в такую рань, Алексей Иванович? Случилось что?

- Никиту мне.

Никанор насторожился. Огляделся, словно бы искал что-то, запретное... У стены, возле крыльца, стояли торчмя забытые Кирьяном с вечера удочки. В трех шагах от них, поближе к плетню,- ведро... с речной кодой, должно быть, припасенной Кирьяыом па утро; любил парень ополаскиваться пахучей, настоянной па водяных лилиях, куге. и камышах речицен. А за воротами, за лесом, рассвет уже зарумянил край одинокого, над горизонтом, облачка. Справа, над затуманенными лугами, рубиновым кристаллом горела звезда... И Никанора словно бы подпалило что-то-глаза озорно блеснули:

- Алексей Иванович, да вы, наверно, позабыли уж, как и леща подсекать. Дрыхнет Никита. И такая зорька проклевывается. Банка с червями там...

-Стройков и сам не понял, как оказался у крыльцав руке держал удочку.

- Там,-показал Никанор в край избы.-У поленницы. Сам вчера накопал. Полная банка. Черни!.. А Никиту я пришлю. Прозеваться не успеет-будет рядом с вами.

Озираясь - не видит ли кто? - Строиков вытащил банку.

- И ведро - ведро прихватите,- догнал его Никанор уже в огороде.

И только теперь, взявшись за дужку ведра, остановившись, Строиков опомнился:

- И-ы-эх! Соблазнил, старый черт. И рад. Вот,- вынул он из нагрудного кармана гимнастерки белую, шелковую леску.- С весны ношу. Новенькая. А ты...

- Во-о-он там-за орешником,-показывал Ннканор к Угре.- Там колода лежит. На нее и садитесь. Там еще и рогатинки у берега, по чнстинке -для удочек. Туда я Никиту пришлю.

Не успел скрыться Строиков, на своем дворе показался Никита. Позевал, на свет поглядел. Рановато. И еще поспать можно. Ннканор накинул на плечи ватник, нахлобучил картуз, заторопился на улицу. И будто с проулка вынырнул - к Никитиной усадьбе:

- Чего не спится, сосед?

- Да вот, звезды считаю...

- По делу я шел, Никита Васильевич. Какой-то, смотрю, сидит на твоем бережку. Такую рыбину выхватил! Руками ее к земле. А она его - за руки. Как бы не загрызла: тебе ответ держать - твое место.

И погрызет, жабры ему в горло,- мрачно сказал Никита.- Не лезь на чужое!

Сои с него как рукой сняло. Тут же выдернул из-под стрехи удочку и, согнувшись задами, по картофельным грядам побежал к Угре.

Человек сидел на колоде, накрывшись с головой планом, от комаров должно быть, подымливал папироской.

Никита заходил на него со спины. Выдернул дернину, подкрался и, размахнувшись, огрел его по голове. Дернина развалилась.

- Я тебе покажу, какие рыбины здесь водятся. Не захочешь и раков с болота.

Человек встал, сбросил на землю плащ:

- Ты что это?!

Перед Никитой стоял Строиков. Никита попятился, оступился в ямку повалился в крапиву.

- Да ведь я... Алексеи Иванович,-барахтался он в крапиве, обжигаясь.-Я думал это... как ее... лось.

-Ло-о-ось! Это в плаще-то?!-стряхивая землю с галифе и отплевываясь, уточнил Строиков.

- А может, где и на рога подцепил, плащ-то. Заповеднили их, так они шастают теперь и по хуторам.

- Встречается, и с удочкой шастают?

Никита выбрался из крапивы:

- А как дрессированный. Вон в цирке видел: медведь вилочкой макароны кушает.

- Ладно, садись, циркач,- уже незлобливо, чертыхаясь и на Никанора, предложил Строиков.-Дрессированный. Надо же!..

Осторожно, подальше от Стройкова, Никита сел на колоду, тотчас же принялся разматывать удочку.

- Только не дыши так... Аж свистит в ноздрях. Дрессировщик.

- От радости, Алексей Иванович. Вместе половим.

- От злости. Жмот! Так ударил. Правду люди-то говорят...

Это было рыбное место Никиты. Его все знали на хуторе. Но попробуй, сядь кто. Узнает Никита - а бригадиру в колхозе не трудно найти, к чему можно придраться,- и трудодень срежет, не остановится. Знали в Нивяном эту бешеную слабость Никиты и не связывались с ним. Угра велика. И ребятишкам наказывали: не ходи к колоде - не лезь в чужое! Говорили, что в воде там косы торчат, и нора змеиная под берегом, и какая-то волосатая рожа со дна блажится... Да Никита и сам сторожил зорко заповедный свой бочажок.

- Так вот где она, твоя вотчина,- ворчал, больше для острастки, Строиков, потирая голову, шею.- Жмот.

- Да и про вас говорят, Алексей Иванович, не гневайтесь: до чужого курева как дорветесь, хоть весь кисет отдавай.

- Искуриваю много. А до магазинов далеко бывает.

С вами не закуришь? Так вот...- Строиков поменял червяка и забросил поплавок подальше от берега.- Это место-то твое, что ж, единоличное? Как у барина, что ль?