-На дно лег. Так и ты свои мысли туда же, чтоб и бряку не было. А то поглубже и поохладнее дно найдут.

- Да хоть на дно, а с правдой.

- Иди... иди...- громче повторил Никанор. - Покоя нам с матерью нет от твоей с Фенькой петли окаянной.

Никанор стал снимать рубашку:

- Ты на дно с правдой. А я за топором. Добро не оставлю. Пока не сыщу, домой не явлюсь. Или у тебя Цель специальная: пусть и отец как топор поплавает,- решил еще так и разжалобить сына Никанор.

- Прости. Думал, что это лишний у нас топор. Три топора в доме.

- Всем по топору. Мне и тебе -в лес ходить. И матери. Что коснись - по соседям ей бегать прикажешь?

Лишнего ничего нет.

- Барахлом весь чердак завален.

- Новое завелось. Ай плохо! Л чердак расчистим.

Комнатку устроим. Тебе. Отдельную. А то на сеновалах все бока протер. Как еще Фенька терпит. Мужа, поди, вспоминает. Хоть на мягком спала.

Кирьян живо разделся и бросился с кладей. В воде раскрыл глаза. Зеленоватая муть вокруг, и дрожали оранжевые блики солнца, а впереди, по низу, полоса чернее ночи: омут.

Кирьян вынырнул. Засмеялся:

- Холодина на дне, папаня. И правды там не видать.

Вся на солнышке греется... Я сейчас в корчи нырну.

Кирьян набрал воздуха и снова скрылся. Быстро поплыл к черневшей полосе, и вдруг почувствовал, как какая-то сила потянула его... Выбросило далеко от кладеи.

- Вылезай! - крикнул Никанор.- На чердаке, кажись, вспомнил, есть еще один. Плотницкий. Только обушок сделать.

- Ржавый какой-нибудь.

- Без дела и человек ржавеет. Поработаешь - заблестит.

- Сейчас. Дух вот только наберу.

Кирьян нырнул в третий раз. На быстрине схватился за корч - свая вроде бы, и прижался к дну, пополз. Студено дышали родники. Увидел топорище. Стояло торчмя в песке. Но не успел схватить.

- Вылезай, тебе говорят,- донесся голос отца.

- Не торопись... А вон там, у омута, клади были когда-то? -спросил Кирьян.- Стояки вндать.

- Это давно. При барине. Дно в омут поползло.

Кирьян чуть подплыл, примериваясь, как бы поточнее нырнуть-схватиться за корч.

- Да ляд с ним. И не топор, а так. Им только воду рубить,- махнул рукой Никанор.

Вода пробурлила и притихла на том месте, где только что был Кирьян; была какое-то мгновение гладкой, как стекло. Но вот опять всколыхнулась, и на поверхности показалась рука с топором, а потом голова сына в темной тине. И этот топор над водой, и лицо в тине чем-то страшным отразились в сердце Никанора.

Кирьян снизу подал отцу топор. Выбрался на клади.

Стал одеваться.

К кладям подошла Гордеевна в темном платочке. На седеющих ее волосах был он тенью вечных материнских печалей. Позвала завтракать.

- Потом приду,-сказал Кирьян.

Никанор стал срывать с топора тину, сказал строго:

- А вострументом не грози. Вострумент для доброго дела откован,-и вдруг в тине что-то, оплело,руку. Потянул. Цепочка, вроде бы с креста сорванная. Испугался, бросал в воду: как бы чужая напасть не пристала.

Долго мыл руки н а берегу.

- Не вся правда на солнышке кроется, а чья-то и на дне лежит,- сказал Никанор.- Это мы насквозь видные.

Он вытер руки мешком, убрал топор и пошел к дому.

Кирьян, опершись о перекладину, стоял на кладях.

Поджидал Феню. Она ушла в село, к тетке, еще вчера с вечера. Должна вернуться. Тут пройдет - через клади.

Неподвижная гладь у берега. Сладко парят кувшинки.

Над ними дрожат бирюзовыми крыльями стрекозы. А на откосе луговые васильки красно сплелись с травой.

Такая красота, а нет покоя и счастья из-за этой неразмывной истории. Вот и опять загуляла на воле - по хутору страшным слухом... Что же будет?

Глянул Кирьян на тропку в полях. Там мелькнула косынка Фени, как будто ветром несло огонь среди ржи.

Вот и подошла.

Остановилась перед кладями в какой-то нерешительности, словно боялась ступить на них.

- Обнови,- сказал ей Кирьян.

- Не сорвусь? Омут рядом... Слышал, как... меня Дмитрий-то спутал веревкой своей чернее змеи.

- Наговор и вранье. Кто поверит? И не думай,- хотел Кирьян успокоить ее.

- Грозой не разбил. Так губить решил.

- В обиду не дам!

- Тебе житья со мной нет. Поди, и опостылело?..

А клади хорошие,- и чуть улыбнулась, решив вызвать радость, хоть на минутку забыться от всего, ступила на заскрипевшую дощину. Тронула перильце. Береста в испарине.

Он смотрел вслед, как она шла, чуть повернув голову к реке - навстречу течению. От воды отражалось солнце, и видно было, как сквозь пестренькую ткань юбки золотились ноги.

Он остановил ее в сумраке ольховых кустов, где мята грустила и цветок луговой герани тлел лилово-красным венцом.

- Клади обновила, а жизнь никак. Вот хочется, как бывает весной вымоешь окна - ясно, чисто в избе.

В душе бы так! Не побоялся Митя: на какую свадьбу позвал. Умом он почернел. Выгорел. Я дожгла.

- Не бери на душу. Чужое..

Он прикосил ее голову к своей груди. От косынки медово пахло ржаной пыльцой.

- Спрятал бы тебя под рубаху. В сердце! А чуть стукнул, позвал - как из капли расцвела бы передо мной... вот такая.

Зелено-синим светом блеснули глаза Фени.

- Всполох ты мой. Приду. Возьмешь в сердце.

Разошлись до вечера по своим тропкам: все не сходились их пути к одному двору. Жили как на меже возле поля, где таилась, подстерегала их тень Мити с его неугасимой бедой.

Фепя увидела, как напротив ее двора поднялся с пенька Стройков и, не спеша, сложил газету.

"Приехал. Началось",- подумала Феня, чувствуя, как в страхе потяжелело на сердце.

Он медленно подошел.

- Газету насквозь проглядел, пока тебя ждал.

- Слышала я. Знаю. Зря газету насквозь проглядывали.

- Так ведь надо,- сказал он, глядя на сверкающие росинки под плетнем, где кончались их солнечные минуты. В зелени травы зажигались изумрудные, огненные искры.

Феня пригласила Стройкова в избу.

- Заходите.

Он зашел.

В избе сумрачно от потемневшей печи и постаревших бревенчатых стен. Лишь пол, как новый, вымыт. Раскрыта дверь на другую половину. Там снопом колосилось в окошке солнце.

Феня прикрыла дверь.

- Не убивала я.

Стройков снял фуражку. Сел на лавку перед столом и, опершись локтями, закрыл руками голову так, как будто устал.

- Заехал, считай, как в гости.

- Подлое это все, Алексей Иванович.

- Прежде квасу бы дала, если имеется. А то чего-то жажда сушит,- сказал Стройков и потер грудь, где вроде бы душа изнывала.

- Может...-намекнула Феня на бутылку, что неприкасаемо хранится почти в каждой избе для нежданного гостя или случая, когда дела без бутылки не слади-шь.

- Что еще! - с угрозою дрогнул он.

-Сами же сказали, как в гости заехали,-проговорила Феня и отступилась, поняла, почему строго так отказался:

"Гость-то за мной приехал".

Она вышла в сени, где стояла кадочка с квасом. Вытерла слезы. Подумала: может, к Кире бежать? Нет Пропадет и он, как отравится за нее.

Она поставила перед Стройковым большую железную кружку с квасом.

- Алексей Иванович, пусть мне язык вырвут если неправду скажу,проговорила Феня и с мольбой открытой в глазах прижала руку к сердцу.- Не убивала" И не еылаясним. Не видела. Наговорил он.

Стройков медленно, с остановками пил квас.

- Слушаю,- сказал он Фене, когда она замолчала - Слушаю,- повторил он.

- Лучше уж спрашивайте для своего секрета А я отвечать буду.

Она встала у стенки, сжав за спиной руки Налиты слезами глаза.

- Не веришь, что гостем пришел...- Провел по ремню с револьвером в кобуре.- Выходной у меня Сейчас оы на речке с удочками сидел. А я вот приехал- душа за вас болит. Запряглись в тройку-Дмитрий, Кирька да ты, коренная с колокольцем. На всю округу звон Летите, как в пропасть, а я виноват. Из-за этой вашей канители и вынужден ехать.