- Он тоже есть хочет.

Свежий воздух и ходьба разгорячили Платона Сергеевича. Ему захотелось есть, и он теперь думал, как бы скорее дойти к жилью, к хлебу и чугунку с картошкой на столе.

Над озимыми зигзаг неба среди туч, как молния, вонзался в леса, окружавшие этот мир с тишиной и покоем. Казалось, сюда никогда не приходят тревоги, остаются где-то далеко-далеко.

Он еще дальше уходил от них - шел за телегой, где слышался смех его детей и Анфисы.

- Скоро теперь. Печь затопим, согреемся,- сказала шедшая рядом с Платоном Сергеевичем Феня.- Было бы ехать куда. Края нет - сколько земли у нас. Тут одна опасность, Платон Сергеевич. Если на диване лежать, через неделю кустами зарастешь. Такие у нас кусты шзбовитые: где получше да посветлее, скорей норовят.

Были выселки по лесам, совсем-то недавно, а теперь и не найдешь: с избами заросли, в землю втянуло. Не пейте, Платон Сергеевич. Такие места есть, куда и ворон костей не заносит.

Платон Сергеевич прошел молча, сказал:

- Оно и в домах такие места бывают.

Анфиса оглянулась, сказала Платону Сергеевичу:

- Ай же детишки у вас смышленые.

- Шалят,- ответил он.

На перекрестке дорог Анфиса свернула к своему дому.

- Тетя, куда вы? - нагнала ее и остановила Феня.

- К себе. У меня поживут.

Возле лампы с ясным стеклом Никанор читал вслух письмо. Катюша прислала.

Гордеевна сидела на лавке не шелохнувшись, слушала, отложив спицы и клубок с пряжей.

- "Живем хорошо мы,- читал Никанор, вглядываясь в округлые и ровные буковки на тетрадном листе.- Дали нам с Федей комнату в военном городке. Федя на своей службе. Редко дома бывает. ЖДУ его. А вместе мы -ждем нашего Ваню..." То есть сына,-уточнил Никанор и продолжал: - "Пройдет зима. А весной встретим его. Летом все трое приедем. Так я соскучилась по дому, по Угре.

Тут разговор идет, будто бы Гитлер готовит войну и пойдет на нас скоро..."

Тут Никанор остановился, задумываясь. Случись что-ближе всех к войне Катя. Надо бы написать, что ежели худые вести будут, чтоб сразу домой ехала: тут никакое лихо не достанет.

- Надо бы, мать, запасец нам какой сделать. А то не дай бог...

Гордеевна перекрестилась.

- Господи! А как же Катюша там?

- "Но вы не бойтесь,- продолжал читать Никанор.- У нас тоже большие силы. Пишу письмо поздно вечером.

Феди все нет. Спят все давно, а я его жду. Обещал сегодня прийти. Может, и не придет..."

Снаружи с гулом ударило в стену. Это Кирьян колол дрова. Бросал звонкие поленца в ворох, из которого свежила сквозь сумрак снеговым светом береста. Распрямился, и вдруг как огонь полыхнул по сердцу. Рядом с поленницей бился на ветру платок над кромкой золотистых волос. Не поверил: слишком уж ждал, чтоб поверить, что так просто придет она.

"Киря, перевези".

Никанор вышел во двор помочь сыну сложить дрова и вдруг увидел огонь в избе Фени.

"Приехала. Завеялся опять парень. Пошла карусель",- и задумался, что могло все быть и не так, если бы был Митя дома... Федор Григорьевич...

Никанор стоял посреди двора. Какая-то неулажениая жизнь.

Над хутором неслись тучи в неисповедимую даль, где зияла огненно полоска заката, словно вещала о пожарах мятущейся земли.

КНИГА ВТОРАЯ

Часть 1

ГЛАВА 1

На Угре с рассвета стучали два топора- Никанор и Кирьян ставили новые клади. Старые еще весной смело пеловодьем. Стлань в три тесины широко и крепко лежала на скрещенных опорах, с укосом врезавшихся в дно реки. Перильца березовые, как стрелы, вонзались в прибрежные лозинники. Отсюда, из зеленой затени, расходились тропки в свои пути и, как на ладони, смеживались и скрещивались в невестимом гаданье среди полей.

Никанор был доволен работой. Подзадоривал сына.

Тот в распоясанной сатиновой рубашке легко тесал и рубил топором, но не спешил.

- Гляжу на тебя, малый. Раз топором ты клюнешь и задумываешься чего-то, вроде как бы скучаешь. Того и гляди с кладей рухнешь. Если уж рухнешь, топор на дне не забудь.

- Нс задумываюсь, а жду, пока топор остынет. А то искры летят.

Никанор, постукивая, как бы ласкал обушком шляпку встрявшего в жердину гвоздя.

- Искры у тебя с Фенькой летят. Это верно. Никак не остынешь. Прямо пожар!

Ударил Кнрьян. Жахнуло по реке. Из-под берега всполошно метпулся чирок.

- Или подпалило кого?

- Ведь год. Сколько ж этому гореть?- перешел Никанор на разговор более серьезный, в котором еще и хотел сказать сыну про один вроде бы слушок. Но не торопился: есть время.-И уголька на свой самовар не останете-я,-добавил он,-так загоришься... Вон зятек, Федято Невидов, с нашей Катюшкой сразу свой кол и врубили.

На границе, поимей в виду, у врага на глазу, считай.

Бойся! А один и без врага пропадешь. Без семьи человек, ч и"- верста в поле. Вот у него и сын- побег уже естьрадость. Все-за год, что ты с Фенькой на-гульбу скосил.

- Кому что. Трава и та по-разному растет.

- А на корню.

Топор Кирьяна, звякнув, скользнул по гвоздю. Гвоздь покривился. Кирьян вывернул его.

- Сверчка на новоселье готовь, папаня.

- На чье же?

- На мое с хозяйкой.

- У известной хозяйки свой дом.

- На сосновой круче - там срублю. Уже глядели.

Вот где красота!

- Из дальней пуни, значит, переселяешься. Погоди в оглобли-то лезть. Слушай, что скажу,- и огляделся Никанор: нет ли кого поблизости?

Лишь стрижи стрикали над ними, да на далеком броду ребятишки ловили пескарей.

Кирьян оперся па перекладину, рядом оперся Никанор - плечом касался плеча сына.

Внизу мелась вода, с шелестом завихривалась за стояками, вспыхивала, как загоравшаяся смола. А ниже заворачивал омут. Этой весной, взъяренный половодьем, порвал кручину правого берега - сползла стена земли с кустами и деревьями. Грачи кричали над своими гнездами, пока вода не поглотила и вершины в своей мутной пропасти.

Над коварно-тихой бездной у самого обрыва накренились березы и, отражаясь, колыхались, вились призрачно белые их стволы.

- Митя сейчас в тюремной больнице лежит,- сказал Никанор.- Помрачение какое-то у пего. Товарищ письмо прислал Фене. А она письмо тетке своей показывала и плакала,-еще туже к плечу сына прижался и тише заговорил: -Слух идет. Желавина вовсе не Федор Григорьевич убил, а... - Никанор поозирался по сторонам,- Митя с Фенькой убили.

Кирьян спокойно глядел, как из-под кладей неслась вода. В глубине метались листья кувшинок, словно что-то хватали.

- Будто Желавин-то Феньке свидание назначил,- зашептал Никанор.-Договорились на вечерок в месте условном. Она его проучить решила. Мите сказала про это. Пошла. А Митя - за ней, в сторонке ждал. С колуном-то и вышел на свидание. Фенька будто бы видела этот колун, а не успела. Желавин уже убитый лежал. А когда Федор-то Григорьевич на березе замерз, колун после под той березой и зарыли: -на мертвом, в случае чего, вина и покончилась бы.

- От кого слухи? - спросил Кирьян.

- А они не докладают, слухи-то... Она с Митькой веревочкой одной связана. И баба еще такая, тебя не связала печатью в сельсовете. Спасибо надо сказать и поклониться с прощанием... А слухи от Мити. Сам высказал в своем помрачении. И. просил, чтоб вместе с Фенькой его на суд вывели. А там и обвенчали одним приговором да за одной решеточкой повезли на далекую свадьбу.

- Он это сказал?

- Ждут, когда в себя придет. Последнее признание будет.

- Не верю я в это. И что Федор Григорьевич убил, не верю. Темный кто-то, какая-то сволочь! Узнать бы да встретить тут хмурой ночкой,-Кирьян распрямился, взмахнул топором.-Да и концы туда. Вот так. И земля не узнает.

Топор поранул воду и, косо сносимый быстриной, блеснув лезом из глубины,- исчез.

Никанор глядел на то место, где затонул топор. Вода всколыхнулась, прорябила пузырями.