- Растрава одна.

Листок бумаги и карандаш лежали перед Стройков ым.

- Списать что-то с меня приехал? - спросил Митя.

- Жалел я тебя, когда тебя везти пришлось,- чуть в сторону отвел разговор Стройков: хотел еще что-то понять, приглядеться, прежде чем брать за душу страшным подозрением.

Митя усмехнулся.

- Помню, как жалел. В уборную под револьвером водил.

- А ты что же хотел? Не водил бы я тебя, свои бы деньги пропил, а то ведь казенные. Да за это прежде кнутом на каторгу гнали. А тут еще, гляжу, кажется, с маслом вас кормят. Совесть-то была, когда в горло лил?

Народную, кровную копеечку пропил. От себя ее отрываем детей учить, заводы строить. Вон какая землища!

Засеять, одеть, накормить как следует и уберечь ее от врагов. Ведь растерзают-под ворота к Михельсопам пойдешь... с протянутой рукой. Свое советское - беречь надобно. Свое!.. Вот и подумал бы. Ведь тебя, щенка, десять лет на эту самую кровную учили. Здесь отрабатывай пропитое. И еще вернуть, по совести, должен бы за школу. На хрена же деньги потратили, раз ты главному не научился. Честности! Себя и Еипи и никого более.

- Да, это так. Нс оправдываюсь и никого не виню.

Прежде чем кого винить, надо сто раз отмерить с териением, и то ошибиться можно. Вина лишь за вину, а с чего она пошла, на это и меры не хватит до самого дна промерить.

- Знакомая песенка: винить жизнь. Так живи, чтоб потом не искать вину в своей жизни.

- Знать бы, где оборвется.

- Ты будто не знал.

Митя в пальцах растер жарок окурка.

- Кто что знает?

- Или не знает, что творит убийца? Жизнь не вернешь, а руки не отмоешь. К стенке вон! Не смей так говорить.

Митя посмотрел на листок бумаги, на карандаш в руке Стройкова: сейчас начнет, погонит, как в сеть, про которую узнаешь, как запутаешься в ней... Где эта сеть?

Где?

Митя опустил голову.

- Что ж замолчал? - спросил Стройков.

- Зря болтать-то,- со злостью на себя сказал Митя.

- Не зря, а по делу.

- Что по делу? Что еще?

- Не психуй. А говори, как говорил, тогда толк будет.

- Толк с прибавкой.

- Смотря какой толк. А то... Помнишь, старый топор у вас куда-то делся?

- Л какое.тебе дело до чужих топоров?

- Надо.

- Нашли?

- Кого?

- Топор. Топор наш. Клейменый ведь был.

- Нашли Желавина. Топором зарубили.

Митя локтями уперся в колени, сжал голову.

- Так я и знал.

- Что знал?

- А что нашим топором поморочили.

- Что же не сказал тогда?

- Так ведь это теперь легко говорить. А тогда только мутные страхи были. Отец на кладях топор забыл. Пошел я. А топора нет. Кому он нужен, клейменый-то? А тут прямо как подгадано было, в тот день и Желавин пропал.

Затревожились мы. Так сделают, что и не расхлебаешь потом: за этот топор и сгниешь. Боялся отец, что меня потянут.

- Кто ж невиновного потянет?

- А вот приехал же... Только сразу скажу тебе: если бы я Желавина убил, топор бы не нашли. В омут и не плеснулся бы.

- Так ведь всплыл.

- Потому что не я его прятал... А где всплыл? Это даже интересно.

- В одном разговоре. Да и сам ты подтвердил, что разговор не пустой. Вот записал: "...Так я и знал". Твои слова или нет?

- Мои.

- А когда топор пропал?

- В тот самый день утром.

- А вечером где ты был?

- На речке винцом баловался. Только ты зря мозги-то мне крутишь. Я тот день хорошо помню.

- А где отец находился?

- Тогда бы ты его и спросил. Я за ним не следил.

- Ты сказал, как подгадано было, в тот день и Желавнн пропал. А откуда ты знал, что пропал он?

Ведь вечером еще не знали, что пропал. После стали искать.

- Вот после-то с топором все и представилось. Л что, если топор наш не так просто пропал? Тут любой забеспокоится.

Стройков почувствовал, как след, казавшийся ему верным, вдруг замелся перед ним.

Глаза их встретились и опасливо разошлись. Один не хотел признаться, что не нашел вины, уже предрешенной.

Другой боялся, чтоб случайностью какой не запутать себя, и был настороже, стараясь уйти от опасности, неизвестно с какой стороны крадущейся к нему.

Митя взял папиросу н не успел закурить, как Стройков спросил:

- С чего твой отец так кончил?

- Про это я и сам хотел бы знать,- ответил Митя и с торопливостью закурил,- Я тогда, как увидел отца, как он на березе замерз, так и ужаснулся перед жизнью.

Жуткие в жизни сторонки есть. И Желавина вон убили.

А тут еще более всего нагляделся. Она меня на "трату пустила, жизнь-то, и готова в последний расход пустить...

Кто про топор-то, Фенька сказала? - решил он завести Строикова в свои дебри. Но, как это бывает иногда, то, что хотят скрыть, как раз скорее и запримечивают. Так запримечивают гнездо птицы по ее назойливости, с которой она кричит и вертится, на себя отвлекая взор и шаги идущего к гнезду человека,-Подлая! - добавил Митя.

- За что же ее подлишь?

- Про топор сказала, меня сгубить. Ведь она сказала? Больше-то некому. Ей воля нужна. Со мной жила, а другого ждала.

- Кого же?

- Сама не знала, а ждала.

- А зачем тебе тогда топор понадобился?

- Отстань, Стройков. Если бы я или отец топором стукнули топор бы дома был или спрятали куда подальше. Сказал я уже. А то тревожились, может, в чьихто руках, и так его прихитрят, на нас след и наведут в случае чего.

- Ты говори, что спрашиваю. Зачем тебе тогда топор понадобился?

Митя усмехнулся с кривью в губах.

- Убить Желавина хотел.

- Я что, смеяться сюда приехал? Серьезное дело, а тут, понимаешь, шутить вздумал.

- Так, может, я тебе правду говорю.

- Ты что,серьезно?

- Сам вот не веришь, а ловишь. Разговор-то пустой.

Воздух топором рубишь... А тогда топор мне понадобился - в лавке ""Р01' подровнять: плохо дверь закрывалась. "Приду и подправлю",- отец сказал. А я говорю:

"Что тебе ходить, сам все сделаю".- "Поди, говорит, на клади: топор там забыл. Там возьми". Пошел я, а топора нет. Вернулся, Феня мне и говорит: "Отец сказал, что сам в лавку придет".

- И пришел? - подторопил Митю Стройков.

- Да.

- Каким же топором ровнял?

- У него другой был.

- Такой же?

- Да.

- И клейменый?

- Да.

- Плотницкий топор?

- Да.

- Л дрова чем рубили?

- Колуном.

- А почему для рубки дров новый топор появился?

- Тот пропал, я же сказал.

- Так пропал колун, а не плотницкий топор. Разница! А ты сказал: "такой же"... Выходит, колуном отец кладки-то делал. А тебе колун понадобился порог подровнять. Чего-то вы на колуне сошлись?

Так, почти незаметно, обошел Стройков и неожиданно как ударил:

- Колуном и убит Желавин!

Митя не сразу сообразил, что случилось: страхом затмило его. Он снова уперся локтями в колени и сжал голову.

- Я и сам думал,- произнес он заглохшим голосом.

- Что думал? - торопливо гнал его Стройков, чтоб не опомнился, не встал Митя: надо было быть жестоким, не упустить бы уже близкое его признание.Живо отвечать!.. Что думал?

- Что он убил.

- Отец?

- Да... Когда уж замерз он, так я подумал, страхом страшнее смерти его к той березе загнало.

- А за что убил?

- Не знаю.

- За часики? Часики на руке были. Часики с убитого снял.

Митя вскочил с табуретки.

- Врешь!

- А ты откуда знаешь?

- Врешь!

- Может, вдвоем и убили? - со злостью сказал Стройкой, боясь, что сейчас самый момент упустит.

- Не за часики, а за меня.

- Почему за тебя?

- Блокнот Желавина на бережку нашли. Там на меня кляуза была... И не только на меня...

- А где блокнот?

- В печке сожгли. Вот и все... Только часики отец не взял бы. Это ты зря.