Он припомнил, что там был очень хороший скрипач, молодой рыжеволосый человек с большой, торчащей клоками бородой, а еще маленькая белая собачка, которая по команде своего хозяина плясала на задних лапках. Сам же хозяин потом так напился, что бедная собачка принялась завывать волком и, к большой радости зевак, никак не унималась. А после этого, вспомнил Ричард, вошел какой-то пуританин и принялся учить их уму-разуму: какие они, мол, все пленники этого грешного заведения. И что им-де надо поскорее бросить это грязное пение, эти пляски и пьянство. Они его, конечно, задирали, зло насмехались над ним, а он все поучал их и поучал до визгливого хрипа. Ну и в конце концов Ричард и его резвый собутыльник подкрались к этому пуританину сзади да и схватили его. Ричард крепко держал его, а приятель тем временем влил в горло пуританину добрую кварту эля, так что тому оставалось либо проглотить напиток, либо захлебнуться. Ну а после их проказы дело пошло совсем весело. Ричард поскреб голову, пытаясь припомнить имя своего собутыльника, но все без толку. Во всяком случае, постоялый двор они с ним покинули вместе и, еле ковыляя в кромешной мгле мимо пруда Патрика, поклялись друг другу в вечной братской дружбе. Еще Ричард вспомнил, что у пруда он отпустил какую-то на редкость остроумную шуточку в адрес своего отсутствующего слуги Патрика, только вот теперь он никак не мог ее припомнить. Потом, когда Ричард заявил, что у него нет ни малейшего желания идти домой, его новый приятель любезно предложил гостеприимство своей голубятни и отвел его в один из маленьких двориков между Джуббергейтом и Литл Шамблсом. Ричард припомнил, как он споткнулся о какого-то поросенка, роющего землю рылом, и как хлюпал по грязи и всяким отбросам. В конце концов ему услужливо помогли взобраться по приставной лестнице и уложили спать на чердаке-голубятне прямо-таки с материнской заботой.
После всего этого, как предположил Ричард, он, по всей вероятности, и заснул, поскольку больше ничего припомнить не удавалось. Этот приятель, по-видимому, отправился домой, а может быть, даже спал рядом с ним, только поднялся рано. Как жаль, что он забыл его имя: это был самый добрый и забавный из всех его собутыльников! Ричард снова поскреб в голове и почувствовал что-то шевелящееся в волосах. Он ухмыльнулся, решив, что этот новый приятель кое-чем его наградил.
Снаружи, где-то совсем близко, вовсю мычал бык – ну да, видимо, стоит себе в стойле за одной из мясных лавок Шамблса и дожидается, бедняга, пока его прикончат, – и назойливо звенели церковные колокола. Ричард проголодался, и его мучила жажда. Он предположил, что время, наверное, близится к обеду. Он на ощупь попытался застегнуть свой камзол, который был нараспашку, а потом в удивлении опустил взгляд и обнаружил, что застегивать-то нечего: ни единой пуговицы на нем не осталось!
Ричард в замешательстве ощупал себя, но… да, все пуговицы были аккуратно срезаны с его одежды острым ножом. Понимание приходило к нему медленно. Исчезла его шляпа, пропал кошелек, не было даже модных пряжек на его ботинках. Стало быть, этот веселый приятель был никаким не приятелем, а простым мошенником, который ценой пинты с элем заполучил все ценное, что было при Ричарде! Нет, вспомнил Ричард, даже не этой ценой, поскольку он сам же весь вечер и платил за все напитки, стремясь перещеголять приятеля в великодушии. Постоялые дворы вечно были полны таких вот плутишек, равно как и карточных шулеров, обманщиков и просто обычных воришек, только Ричард всегда считал себя слишком умным, чтобы попасться на подобную удочку.
Он опять поскреб в голове и вяло выругался, а потом, пожав плечами, заулыбался. Вечер удался на славу, и он перехитрил отцовского шпиона! Ричард спустился с голубятни, слез по лестнице в этот вонючий двор, заполненный целым выводком крепеньких черных поросят и несколькими рябыми курами. Он, помочился в углу двора, а потом оторвал узкую полоску от рубашки и обвязал ее вокруг талии, чтобы поддерживать брюки. Хлюпая по грязи, он выбрался со двора и обнаружил, что находится прямо в Литл Шамблсе. Судя по солнечному свету и оживленному движению вокруг, Ричард решил, что время близилось к полудню. Запах жареного мяса, от которого потекли слюнки, властно проник в него, напомнив Ричарду, как он проголодался.
– Не путайся под ногами, мальчишка! – заорал какой-то мужчина.
Ричард отступил назад, и мясник прогнал мимо него тройку перепуганных телят. Затем его отпихнула в другую сторону дородная женщина, волочившая за лапки две связки живых кур. И в следующее мгновение Ричард едва не споткнулся о двух грязных босоногих сорванцов, которые пулей пролетели у него за спиной, на бегу запихивая в рот хлеб, по всей вероятности, украденный, судя по их спешке. Ричард не мог там стоять, его толкали со всех сторон Он пересек узкую улочку, перепрыгнув через открытую водосточную канаву посередине нее, и ловко увернулся от потока помоев, выплеснутого из окна над его головой. Потом он рысцой заспешил в сам Шамблс, ориентируясь на аромат готовящейся стряпни, идущий из харчевни в конце улицы, напротив ворот Уипма-Уопма.
Перед харчевней над большим костром один над другим высились четыре огромных вертела. Они медленно поворачивались с помощью слепой кривоногой собаки, бешено мчавшейся в своем колесе. На самый верхний вертел были нанизаны цыплята, а на нижних – здоровенные, истекающие соком куски говядины, телятины, молодой баранины и свинины. Надо всем этим царила толстая женщина в платье, которое, по всей вероятности, когда-то считалось красным, но теперь было настолько забрызгано и перепачкано жиром, что этот цвет лишь проступал там и сям наподобие узора. Толстуха поливала мясо жиром из огромного черпака, в котором, вероятно, было не меньше полпинты[6]. Когда Ричард остановился перед женщиной, она зазывно улыбнулась ему, показав при этом полный рот почерневших обломков на месте зубов. Потом почесала себе то место, где полагалось быть талии, пробудив ответный зуд и в теле Ричарда. Он чувствовал ее запах, перебивавший даже аромат жарящегося мяса.
– Итак, молодой господин, что желаете? Вы выглядите таким голодным, что, чего доброго, и меня могли бы слопать! – сказала она и загоготала во все горло.
– А сколько стоит? – тоскливо поинтересовался Ричард, облизываясь при виде сочного мяса, словно голодный пес, и осторожно шаря по своему телу.
Кошелек у него исчез, но в разных карманах где-то завалялись монетки и, может быть… ах да, ведь передний карман его брюк был, вероятно, слишком тугим, чтобы этот собутыльник смог забраться туда, не разбудив его. Да, там было что-то… только вот хватит ли этого?
– За простой кусок мяса шесть пенсов, – соблазнительным голосом ответила толстуха. – А с пудингом – семь пенсов. Такой сочный вкусный пудинг, со смородиновым вареньем, если пожелаете, а можно и с крыжовенным.
Она оценивающе оглядела Ричарда, и он вдруг почувствовал себя беззаботно. «Жизнь делается до странного простой, когда у тебя нет ничего, – подумал он, – и решения становятся ни к чему» Улыбнувшись толстухе, он опять поскреб в голове, выщипывая вшей, и произнес, подражая ее простонародному выговору:
– К чему называть меня господином? У меня и семи-то пенсов нет за душой. Меня прошлой ночью обчистили воры и забрали все, кроме… – он извлек монеты из кармана и пересчитал их на ладони, – вот, четырех с половиной пенсов. Не дадите ли мне чего-нибудь на четыре пенса?
– Бедняжка, – воскликнула она, и ее гигантская грудь даже напряглась от сочувствия. – О чем только думает твой хозяин, отпуская тебя из дома одного по ночам? Иди-ка, садись вон на ту скамью, а я дам тебе, что смогу.
Вот так спустя мгновение Ричард уже сидел на скамье спиной к теплой стене и внимательно следил, как женщина нарезает ему полную тарелку мяса.
– Ты любишь жирное или постное? Хорошо прожаренное или с кровью?
Шипящие ломти мяса, большие и жирные, падали на деревянную тарелку. Немножко соли и мазок горчицы легли с края тарелки, а чтобы дополнить обычный набор, способный утолить любой голод, толстуха добавила щедрый кусок хлеба и высеченную из камня бутылочку легкого пива. Ричард ел со спокойным достоинством, бодро поглядывая вокруг, и вскоре к нему присоединились другие едоки, главным образом подмастерья и холостяки. Заискивающе завертелось поблизости и немало бродячих собак в расчете на объедки. Ричард как раз усердно подтирал с тарелки остатками хлеба последний жир, когда толстая хозяйка харчевни с легким неодобрением обратилась к нему:
