Но морское разбойничество и морская торговля, как и морская война, вызывают приток в страну многочисленных и дешёвых рабов; теперь городские капиталисты, вместо дальнейшей эксплуатации своих крестьянских должников, прогоняют их совсем из их имений, соединяют последние в большие плантации и вводят на место крестьянского — рабское хозяйство, совершенно не изменяя при этом земледельческих орудий, инструментов и техники.
Наконец, в трудно доступных горных странах мы находим четвёртый тип крестьянского развития. Почва там неплодородна и трудно поддаётся обработке. Скотоводство остаётся господствующим занятием наряду с земледелием, но того и другого недостаточно для того, чтобы прокормить сколько-нибудь значительный прирост населения. Но у подножия гор их привлекают к себе плодородные, возделанные поля. Горные крестьяне будут стараться завладеть ими и использовать их для себя, или же, в тех случаях, где они натолкнутся на сопротивление, постараются удалить излишек населения в качестве наёмных солдат. Их боевая опытность в связи с негостеприимностью и недоступностью их родной страны помогает защищать её от чужих вторжений, к которым и без того не особенно располагает её бедность. Таким образом, здесь сохраняется ещё древняя крестьянская демократия даже в то время, когда кругом повсюду уже давно всё крестьянство попало в зависимость от феодалов, попов, купцов и ростовщиков. Иногда такая природная демократия в завоёванной ею соседней стране вводит суровый эксплуататорский режим, в полную противоположность собственной, поддерживаемой всеми усилиями, свободе. Так древние кантоны родины Вильгельма Телля, при помощи своих фогтов, поддерживали в Тессино в течение всего XVII и XVIII веков подобный режим, разорительный гнёт которого мог бы быть поставлен наряду с тиранией легендарного Гесслера.
Таким образом ясно, какие разнообразные способы производства и классовые деления совместимы с крестьянским хозяйством. Но к чему же сводятся эти различия? Противники материалистического понимания истории сводят их просто к силе, а некоторые — к различию идей, сложившихся у различных народов. Разумеется, при образовании всех этих способов производства крупную роль играла сила, которую, как известно, Маркс называл повивальной бабкой всякого нового общества. Но каким образом эта сила играет именно такую роль, каким образом происходит то, что при помощи её побеждает именно один слой народа, а другой нет, и что сила имеет именно эти, а не другие последствия? На все эти вопросы теория силы не даёт нам никакого ответа. И точно также в теории идей остаётся чем-то мистическим вопрос, откуда появляются идеи, которые именно в горной стране порождают свободу, а в речной — касту жрецов, на берегах моря — денежное и рабское хозяйство, а в холмистой стране — феодальную зависимость.
Мы уже видели, что эти различия в развитии одного и того же крестьянского хозяйства основываются на различиях природной и общественной среды, в которую было поставлено это хозяйство. В зависимости от природы страны и от характера своих соседей крестьянское хозяйство при одной и той же технике становится основой совершенно различных общественных форм. Эти особенные общественные формы наряду с естественными факторами становятся тогда дальнейшим основанием, которое придаёт своеобразный вид вырастающему на нём дальнейшему развитию. Так, германцы, вторгнувшись при переселении народов в мировое римское государство, застали здесь, в качестве общественных условий, империю с её бюрократией, городами и христианской церковью; всё это они и постарались приспособить, насколько удалось, к своему способу производства.
Нужно изучить все эти географические и исторические условия, если хотите понять данный способ производства страны в данный исторический момент. Знания одной её техники ещё далеко не достаточно.
Из сказанного можно видеть, что материалистическое понимание истории совсем не такой простой шаблон, как представляют себе его обыкновенно критики. Но приведённые здесь примеры показывают уже, каким образом экономическое развитие порождает классовые различия и классовые противоречия.
Как мы заметили, различия не только между индивидами, но также и между отдельными группами внутри общества существовали уже в животном мире; это были различия в силе, влиянии, может быть, даже и в материальном положении индивидуумов и групп. Такие различия существуют от природы и вряд ли смогут исчезнуть когда-нибудь совершенно, даже и в социалистическом обществе. Изобретение орудий, разделение труда и последствия этого, короче говоря — экономическое развитие, содействуют ещё более увеличению таких различий и вызывают новые. Но они всё же не могут перейти за определённые, хотя и очень узкие границы, пока общественный труд не начнёт доставлять излишка сверх необходимого для поддержания жизни членов общества. Пока этого не произошло, ни один тунеядец не может ещё кормиться на общественный счёт и никто не может получать из общественных продуктов значительно более другого. Но как раз на этой стадии, благодаря возрастающей вражде племён между собою и кровавому разрешению всех их разногласий, а также благодаря общей работе и общей собственности, возникает одновременно много новых факторов, усиливающих социальные инстинкты; так часто встречающееся иногда мелочное соперничество и раздоры между полами, возрастными группами и профессиями не могут произвести раскола в обществе, так же, как и раздоры между отдельными лицами. Несмотря на зачатки разделения труда, намечавшиеся уже тогда, человеческое общество никогда не было замкнутее и однороднее, чем в это время первобытного родового общества, которое предшествовало зарождению классовых противоречий.
Но положение дел изменяется, как только, вследствие возрастающей продуктивности, общественный труд начинает создавать излишек. Теперь для некоторых индивидуумов и профессий становится возможным на долгое время присваивать себе значительно бо́льшую часть общественного продукта, чем это могут сделать остальные. Отдельные индивиды могут только изредка, только кратковременно и в исключительных случаях осуществить для себя одних что-либо подобное; напротив, весьма естественно, что профессии, наиболее покровительствуемые обстоятельствами, например, такие, которые развивают особенные познания или вырабатывают особенную способность владеть оружием, могут достигнуть достаточной силы для того, чтобы надолго присвоить себе излишек общественного продукта. Но обладание продуктами находится в теснейшей связи с обладанием средствами производства; кто обладает последними, может располагать также и первыми. Стремление одного привилегированного класса к монополизации общественного излишка пробуждает, поэтому, в нём стремление и к монополизации средств производства, к исключительному владению ими. Формы этого исключительного владения, в свою очередь, могут быть очень различными: или общая собственность господствующего класса, или касты, или же частная собственность отдельных семей, или индивидуумов этого класса.
Тем или иным образом, но трудящиеся массы народа лишаются собственности и низводятся до положения рабов, крепостных и наёмных рабочих; и одновременно с общей собственностью на средства производства и общим пользованием ими разрывается самая прочная связь, скреплявшая первобытное общество.
И если общественные различия, которые могли образоваться в недрах последнего, были ограничены очень тесными пределами, то классовые различия, которые могут образовываться теперь, практически не имеют никаких пределов. Они могут возрастать, с одной стороны, благодаря техническому прогрессу, постоянно увеличивающему излишек продукта общественного труда далеко за пределы размеров, необходимых только для поддержания общества; с другой же стороны, благодаря численному увеличению общества при прежнем или даже уменьшающемся числе эксплуататоров, так что количество трудящихся и излишек, достающийся на долю каждого эксплуататора, увеличивается. Так, классовые различия могут усиливаться до огромных и бесконечных размеров, а вместе с ними растут социальные противоречия.
