Ведь, только практика доставляет нам обеспечение наших познаний. Как только моё познание даёт мне право совершать с уверенностью определённые действия, произвести или не произвести которые находится в моей власти, так отношение причины и действия перестаёт быть для меня простым случаем или голой видимостью, простой формой познания, как хотело бы, быть может, его определить шестое созерцание и мышление. Познание этого отношения возвышается, благодаря практике, до познания о чём-то действительном, до точного познания.

Границы практики свидетельствуют, конечно, и о границах нашего точного познания.

Что теория и практика совершенно не могут обойтись друг без друга и что только благодаря взаимному воздействию они в состоянии добиться наибольшего результата, является лишь необходимым последствием того обстоятельства, что движение и познавательная способность должны были действовать совместно уже с самого первого момента. В процессе развития человеческого общества разделение труда привело к тому, что разорвалась естественная связь этих двух факторов и установились такие классы, занятием которых сделалось преимущественно движение, а также и такие, которым выпало на долю преимущественно познание. Мы уже указывали на то, что отражением этого явления в философии было создание двух миров: духовного — высшего и телесного — низшего. Но, конечно, вполне обособиться друг от друга эти функции не могли ни у одного индивида, и современное пролетарское движение мощно содействует тому, чтобы уничтожить это классовое деление, а вместе с ним и дуалистическую философию, философию чистого познания. Даже наиболее глубокие и абстрактные познания, которые, по-видимому, стоят совсем вдали от практики, на самом деле, влияют на неё и сами подвергаются её влиянию, и одна из задач критики человеческого познания — вызвать в нас сознание этого влияния. Теперь, как и прежде, познание в конечном счёте постоянно остаётся орудием в борьбе за существование, средством придать нашим движениям наиболее целесообразные формы и направления, всё равно, происходят ли эти движения в природе или в обществе.

«Философы только различно объясняли мир», — говорит Маркс, — «всё дело же состоит в том, чтобы изменить его».

Итак, способность самостоятельного движения и способность познавания связаны нераздельно друг с другом, как орудия в борьбе за существование. Одна развивалась вместе с другой, и по мере того, как возрастает в организме значение этих средств борьбы, уменьшается значение других, более первичных, которые теперь нужны менее, как, например, плодовитость организма и его живучесть. С другой же стороны, по мере того, как уменьшается значение этих первоначальных средств, должно расти для борьбы за существование значение двух других указанных факторов, и самая эта борьба должна способствовать их большему развитию.

Но произвольное движение и познание сами по себе вовсе ещё не составляют орудия, достаточного для борьбы за существование. Что пользы мне в этой борьбе от самых сильных мускулов, гибких суставов, на что мне самые острые чувства и огромный ум, если я не ощущаю в себе стремления употребить их для своего сохранения, если для меня безразличны и не вызывают никакого движения вид пищи и сознание опасности? Произвольное движение и познавательная способность делаются орудием в борьбе за существование лишь в том случае, если вместе с ними проявляется стремление к самосохранению организма, которое приводит к тому, что всякое важное для существования организма познание тотчас порождает желание исполнения необходимых для его существования движений, а этим вызывает и самые движения.

Произвольное движение и познавательная способность бесполезны для существования индивида при отсутствии инстинкта самосохранения, так же как, с другой стороны, этот последний сам является бесцельным при отсутствии обоих указанных факторов. Все они теснейшим образом связаны между собой, взаимно обусловливают друг друга и срослись один с другим. Инстинкт самосохранения является самым первичным и самым необходимым из всех животных инстинктов. Без него не мог бы ни один, сколько-нибудь одарённый произвольным движением и познавательной способностью животный вид сохраниться даже на короткое время. Он управляет всей жизнью животного. То же самое общественное развитие, которое предоставляет культивирование познавательной способности одним классам, а практического движения — другим, и которое в первых порождает перевес чистого «духа» над грубой «материей», заходит в изолировании познавательной способности иногда очень далеко, так что последняя от пренебрежения практикой, служащей сохранению жизни, переходит к пренебрежению самой жизнью. Но этот род «познания» ещё нигде не мог преодолеть инстинкта самосохранения и остановить действие практики, служащей сохранению жизни. Если иной случай самоубийства и может быть обоснован философски, то при всяком практическом акте отрицания жизни, в конце концов, наталкиваются, как на причину, на болезнь или отчаянное общественное положение, но не на философское учение. Одним философствованием нельзя победить инстинкт самосохранения.

Но даже этот самый первичный и наиболее распространённый из всех инстинктов, которые воспитала борьба за существование, остаётся не единственным. Он служит только сохранению индивидуума. Но как бы долго этот последний ни мог просуществовать, он должен погибнуть, не оставляя следов своей индивидуальности, раз он не размножается. Сохранятся в борьбе за существование только те роды организмов, которые оставляют потомство.

У растений и низших животных размножение является процессом, совершенно не требующим ни произвольного движения, ни познавательной способности. Но это изменяется, как только размножение становится у животных половым; тут уже участвуют два индивида, которые должны соединиться, чтобы или класть яйца и семя в одном и том же месте, находящемся вне тела, или же вводить семя в организм индивида, носящего яйца. Это требует желания, стремления находить друг друга и соединяться. Без желания не может совершаться половое размножение; чем сильнее оно в благоприятные для размножения моменты, тем скорее последнее произойдёт, тем благоприятнее будут расчёты на появление потомства, на сохранение вида. Напротив, расчёты на это невелики для тех индивидов и видов, у которых слабо развит инстинкт размножения. Поэтому, естественный подбор должен при помощи борьбы за существование развивать и постоянно усиливать в животном мире на определённой ступени его развития ясно выраженный инстинкт размножения.

Но одного инстинкта размножения не всегда достаточно для получения многочисленного потомства. Мы уже видели, что по мере того, как произвольное движение и познавательная способность растут, число зародышей, которых создаёт индивид, так же, как и его живучесть, имеют тенденцию уменьшаться. С другой стороны, чем больше разделение труда, чем сложнее организм, тем длиннее промежуток времени, требующийся для его развития и роста. Если даже часть этого времени проводится в материнском теле, то это всё же имеет свой предел. Уже из-за недостаточности места это тело не в состоянии носить в себе организм, равный по величине взрослому. Оно должно выделить из себя молодой организм задолго до того, как он достигнет этой стадии. Но молодое животное позже всего достигает способности произвольного движения и познавания, которая по большей части ещё очень слабо развита к тому моменту, когда животное покидает спасительное убежище в яйце или материнской утробе. Само снесённое матерью яйцо совершенно лишено возможности двигаться или познавать. Поэтому, забота о потомстве становится важной функцией матери: укрывание и защита яиц и детёнышей, кормление последних и т. д. Как инстинкт самосохранения, так и любовь к потомству, именно материнская любовь в животном мире, развивается как необходимое средство для того, чтобы на известной высоте развития обеспечить дальнейшее существование видов.