— Уверен?

— Абсолютно. Коммодор оставил записки в большом гроссбухе, который называл своим вахтенным журналом. Теперь мы можем его просмотреть. Кроме того, он говорил с моим отцом, который долгое время спустя поговорил и со мной.

— Значит, золотые слитки в виде брусков? Так сколько было золота?

— Все в этих записках приводится очень приблизительно. Я поинтересовался у своего приятеля из банка «Плейнтерс и Саусерн», задав ему гипотетический вопрос о запасах американского золота, о том, сколько может весить такой слиток и какова его стоимость. По его подсчетам, она могла равняться тремстам тысячам долларов.

— Так много золота?

— Именно, и я не шучу! «Оно здесь, — сказал как-то старик моему отцу, и он имел в виду, что оно в нашем доме. — Оно не захоронено, и, вероятно, в каком-то смысле оно даже не скрыто. Оно прямо на виду… когда ты знаешь, как смотреть на него».

— То есть он не сказал: «Когда ты знаешь, куда смотреть на него»? Он сказал: «Когда ты знаешь, как смотреть на него»?

— Его доподлинные слова. С ума сойти!

— Более того. Это просто неестественно! — Джефф уставился на него. — Дэйв, ты понимаешь своего собственного дедушку? Мы должны как-то разобраться в этом сочетании черствости с сентиментальностью, что, похоже, вообще было свойственно его поколению. Но ведь он оставил твоим родителям какое-то состояние, не так ли? Если он законсервировал сокровище в потайном месте, которое вовсе не является таковым, почему он не рассказал о нем?

Дэйв с важным видом сложил руки, засунув большие пальцы под мышки.

— Я склонен думать, что этому старому черту с его изобретательностью нравилось дразнить окружающих.

— А если предположить, что все это время он водил окружающих за нос?

— Нет, Джефф. Дед не мог врать. Судя по всем рассказам о нем, он никогда не врал, хотя порой, говоря в общем-то правду, делал какие-то несусветные заявления… например, с искренним видом рассказывал какую-нибудь таинственную историю. Ты же перечитал массу книг о тайнах, да?

— Я и сейчас их читаю.

— Да, моему отцу они тоже нравились. Понимаешь, похоже, старому коммодору никогда не приходило в голову, что нашей семье может понадобиться это золото. Конечно, сейчас мы, строго говоря, в нем не нуждаемся, но какое было бы торжество, разгадай кто-то эту загадку!

— Думаю, что в этой истории есть и другие загадки, Дэйв, иначе твой дедушка вел бы себя совершенно по-другому. Да и твое поведение мне кажется странным не меньше, чем его.

— Мое поведение?

— Да, твое.

— Ты сказал, что объяснишь все несуразности, которые откровенно действуют тебе на нервы, и все станет ясно. Но пока ты ничего не объяснил!

— Ну, не знаю… Ведь должна же быть какая-то причина, не так ли, почему Делис-Холл был назван Смертельным, Дедли-Холл?

Джефф вскочил со стула:

— А вот тут остановись! Можешь нести любую ахинею, которая тебе нравится, но мне это неинтересно!

— О господи, что теперь-то пришло тебе в голову?

— То, что давно было в ней. Есть книга о самых красивых усадебных домах Англии, Дэйв, и одна глава в ней посвящена Делис-Холл до того, как его перевезли. Как историк-любитель, я сам могу тебе рассказать кое-что об этом строении и о семье Делис.

— И что?

— Ваши родственники Делисы, которые построили свой дом через два года после восшествия на престол королевы Елизаветы, считались представителями почтенного старого рода. Кроме того, они были здравомыслящими и некичливыми людьми: обычные протестанты, прихожане англиканской церкви Генриха VIII. И прежде и после они избегали ссор религиозных или политических. Каким-то чудом они ухитрились оставаться нейтральными даже во время гражданской войны в Англии. Их частная жизнь была столь же скромной. Никаких убийств, дуэлей и несчастных любовных историй с самоубийствами.

— Предполагаешь, что ты сможешь это объяснить.

— Делис-Холл получил свое второе мрачное название еще в Англии. Это имя было ему дано в силу нашей естественной привычки забавляться с языком, элементарное чувство юмора заставило кого-то увидеть некоторое сходство слов «делис» и «дедли — смертельный». Эти названия не имеют никакого отношения к тому, что здесь происходило… потому что ничего подобного и не происходило. Разве когда-нибудь его называли мрачным, зловещим… или у него была дурная репутация?

— Может, в Англии и не называли. Но…

— Дальше, — продолжал настаивать Джефф. — Относится ли все ранее сказанное к его истории уже в этих местах? Где не может идти речь о древности, как ты сам заметил…

— И где нет никаких давних страхов и ужасов, что правда. Да ну ее к черту, эту историю, Джефф!..

— И все же — можешь ли ты назвать хоть один мрачный факт в его истории? Случалось ли в нем хоть какое-то насилие?

— Да, было раз! — взорвался Дэйв. — Разве ты забыл, что произошло в тот вечер осени 1910 года, когда нас с тобой отправили из дома на первый семестр подготовительной школы?

— Если ты имеешь в виду друга семьи, который свалился с лестницы в главном холле и сломал себе шею, это печальное событие не имеет отношения к насилию, о котором мы говорим. И оно почти не привлекло общего внимания. Лестница была из надежного дуба, но ступеньки со временем истерлись, и на них можно было поскользнуться. Гость, который был пьян или просто небрежен…

— Ты ошибаешься, старина!

— Что значит ошибаюсь?

Дэйв стал загибать пальцы.

— Во-первых, ты не можешь называть Тэда Питерса другом семьи. У него всего лишь были какие-то мелкие деловые сделки с моим отцом. Во-вторых, ему никогда не была свойственна небрежность и он не мог быть пьяным: он вообще не пил. Строго говоря, Тэд Питерс был известным атлетом и обладал прекрасным чувством равновесия. Так что, как видишь, Джефф…

Внезапно Дэйв застыл и уставился на двери. Но тут же рванулся к ним и распахнул настежь. Сделав длинный шаг через порог, он остановился, повернулся налево и замер, глядя в коридор, что тянулся по всей длине палубы.

— Боже милостивый! — пробормотал он.

Ночное бормотание, шлепанье воды за бортом… и больше никаких звуков. Джефф, мгновение помешкав, последовал за Дэйвом, тоже переступил порог и остановился рядом с ним.

Все светильники на палубе были пригашены. Дэйв задернул короткую занавеску на иллюминаторе. На чисто выдраенной палубе лежала лишь полоса света из открытой двери. Джефф и Дэйв смотрели вперед по ходу судна, примерно в шестидесяти футах от них они увидели женщину, которая стояла, опираясь о перила, и рассматривала неясные очертания берега Индианы.

Если Дэйв подумал, что слышал чьи-то шаги за дверью, то он, должно быть, ошибался. Женщина была слишком далеко, чтобы успеть покрыть это расстояние за секунду-другую.

— Кейт! — окликнул ее Дэйв.

Женщина, лицо которой все еще оставалось неразличимым, повернулась, и он подозвал ее жестом. Явно не удивившись и сделав короткий вдох, она, нимало не смущаясь, легкой походкой направилась к ним.

Из ночной темноты появилась высокая красивая брюнетка, фигуру которой не могли скрыть все ухищрения последней моды. Она была в белом. Невероятно короткую юбку прикрывала удлиненная шерстяная накидка, а волосы были скрыты под шляпкой в форме колпака. В ее походке чувствовалась какая-то нерешительность. Она все время отводила и прятала красивые карие глаза. Ей могло быть тридцать с небольшим.

— Дэйв Хобарт, чтобы мне так жить! — хрипловатым голосом сказала она и протянула руку, которой Дэйв бегло коснулся. Его отношение к ней явно не отличалось теплотой.

Кейт не обратила на это внимания. Ее взгляд, в котором проникновенность сочеталась с чувственностью, остановился на лице Дэйва. Она положила руку ему на плечо и позволила ей скользнуть по его груди.

— Знаешь, когда я сегодня проходила здесь, я заметила, как ты прячешься — ты точно прятался, бедняга, — ты явно не хотел, чтобы тебя заметили! Но…