Вообще сын с детства так или иначе получал эстетическое образование, развивал вкус. Помню, как подростком он, впервые приехав в Москву, сразу побежал в Третьяковку.

После вечерней школы Витя закончил художественное ПТУ по специальности «резчик по дереву». Из-за плохой успеваемости ему даже не выдали диплома, а только справку об окончании. Но он был талантливым резчиком, и распределение ему дали отличное: в реставрационную мастерскую Екатерининского дворца в г. Пушкине. Туда и по блату-то трудно попасть — престижное место. А Витька поленился ездить так далеко, за город, и вскоре бросил. Кстати, впервые его показали по телевизору как раз в это время — в программе «Монитор» как одаренного резчика по дереву. Он был талантлив во всем.

В 20 лет сын женился. Вскоре у них с Марьяной родился Саша. Сейчас ему 6 лет. Году в 82-ом открылся Ленинградский рок-клуб, и они стали все время проводить там. Марьяна была его единомышленником и настоящим помощником. Витя попеременно работал кочегаром, сторожем, мыл баню. Я их поддерживала как могла, помогала снимать квартиру.

Потом были редкие концерты на квартирах. Как-то я спросила: «Вить, сколько же ты на них зарабатываешь?» — «Ну, рублей пятнадцать», говорит. Я слушала его первые записи и мне казалось: неплохо, не хуже, чем у других. Но я никак не ожидала такой огромной популярности, которая пришла потом.

Я — учительница, мой муж инженер. И нашу жизнь никак не назовешь особенно интересной или яркой, поэтому очень радовались, глядя на Витю.

Это редкое материнское счастье — видеть сына таким популярным и любимым, встречать в киосках его фотографии, а у прохожих значки с его именем. Мне все хотелось как-то сказать ему об этом… «Вить, говорю однажды, — я очень благодарна тебе. Ты подарил мне во-от такое большое небо!» Он только глаза опустил и промолчал…

Мне очень нравятся Витины песни. Тексты в них замечательны: правдивые и искренние, так гармонично слиты, сращены с музыкой. Мне кажется, его песни прямо в душу идут.

Как-то спросила его: «Откуда явилась вдруг вся эта музыка?» — «А помнишь, мама, — говорит, — ты меня с завода забрала. Тогда все и началось. Я тебе очень благодарен за это». Он никогда раньше не говорил мне ничего подобного! Я была тронута и поражена этими словами. Видите, все твердят, что труд делает человека, получилось наоборот. Витю «сделала» свобода и возможность свободно раскрыть себя.

«Студенческий меридиан», № 2 1991 г.

Оказывается, недавно ушедший Виктор Цой очень любил дискотеки. Об этом сообщил на презентации последнего альбома группы «Кино» ее бывший директор Юрий Айзеншпис.

Этот диск, без единой надписи, с фотографией-окном на абсолютно черном конверте, называют по-разному: и «Памяти Виктора Цоя», и «Солнце мое, взгляни на меня», и «Черный альбом». По результатам опроса газеты «Московский комсомолец» он был назван лучшей пластинкой 1990 года. Фанаты авансом дали ему первое место, хотя ко дню завершения анкетирования… не слышали ни одной песни. Да и немудрено: материал, чудом уцелевший в августовской автокатастрофе, хранился в глубочайшей тайне, вдали от фанатских ушей и глаз.

И вот, наконец, под Новый год тот же «Московский комсомолец» объявил о грядущем торжественном выпуске «в свет» последней работы, пожалуй, самой популярной на сегодняшний день группы в Союзе. Портрет Ю. Айзеншписа, держащего долгожданный диск, сопровождался объявлением о времени, месте и цене — 25 рублей за французскую пластинку вкупе с плакатом.

Через неделю в прессе было официально сообщено, что билет на обещанную еще 15 декабря презентацию будет стоить ни много ни мало 150 рублей. Нервы заинтересованных попасть на нее были на пределе. Все прояснилось, когда в данном «Московскому комсомольцу» интервью Ю. Айзеншпис заявил, что это светский прием, а западные мерки предусматривают хорошую плату за такую «тусовку» среди звезд поп- и рок-музыки. Ничего не попишешь: с западными стандартами пришлось смириться. К счастью, журналистов (далеко не из всех изданий, а по исключительному выбору) аккредитовали бесплатно. Их-то ужином со знаменитостями не удивишь.

В программе 12 января был обещан просмотр документального фильма о последнем концерте «Кино» в Лужниках, шампанское, раздача пластинок и бал-дискотека (!). Веселиться у нас всегда умели — по случаю и без оного. Все обещанное организаторы и Московский Дворец молодежи (печально известный) выполнили: был и фильм, и по бокалу шампанского на брата, и сорокаминутная очередь за пластинками, и торжественно объявленные Айзеншписом танцульки под сопровождение низкопробной попсовой группы. И всего за 150 рэ. Но почему-то без звезд.

А звезды тем временем в компании с журналистами и прочими гостями, заглянув на пресс-конференцию с гитаристом «Кино» Юрием Каспаряном и тем же Айзеншписом, имели честь присутствовать на банкете с икрой и шампанским (естественно, в гораздо больших количествах). После окончившегося за полночь банкета они были развезены по домам на поданных к подъезду такси. Наверное, за те 150 рэ, что были собраны с каждого из «простых» зрителей.

Говорят, Марьяна Цой выразила свое отношение к «приему» всего двумя словами — «Москва» (имея в виду, вероятно, балаганно-попсовый оттенок большинства столичных мероприятий) и еще одним, непечатным. За достоверность этой информации ручаться не могу, хотя резюме вполне естественно, и оно не исключение.

И вообще, фанатам лучше было бы никуда не ходить. А достать из черного конверта с фотографией-окошком пластинку и просто послушать:

Уверяю, было бы лучше.

«Новое обозрение» (Омск), 22 февраля 1991 г.

21 июня Виктору Цою исполнилось бы 29. Многие вспомнят его в этот день. Кто-то загрустит, кто-то улыбнется, кто-то прокрутит в тысячный раз его песни — слишком свежи еще воспоминания, не зарубцевались раны, не стерлась радость от встреч с ним самим, с его стихами. А я вот решил поговорить с Марьяной Цой, вдовой, матерью его сына.

— Марьяна, что сейчас происходит с Фондом Виктора Цоя? Я часто читаю: Фонд, Фонд, но сообщения весьма противоречивы и часто отдают излишней мечтательностью…

— Я максималист по натуре: мне либо плохо, либо хорошо, середины почти не бывает. Мне сейчас очень не хочется ошибиться, или во всяком случае я хотела бы, чтобы в печати это не было очень бугристо, потому что у меня с Юрием Айзеншписом (последний менеджер «Кино», москвич) сложные отношения. То есть я и не предполагала, что они будут простые (хорошие или плохие — это другое дело). Работая последние года два с Витей, он знал, конечно, что в Ленинграде у Цоя какая-то жена с ребенком, но не представлял, что судьба повернет так, что ему придется со мной часто общаться. Когда Айзеншпис стал делать этот Фонд, выяснилось, что никуда друг от друга не деться. Я ему категорически не нравлюсь со своими интеллигентскими ленинградскими замашками, я ему мешаю, все время говорю поперек, в общем, действую на нервы, а он мне действует точно так же.

Но, поскольку Фонд, если он хочет выжить, не может существовать без авторского права, нам приходится существовать вместе.

— Как выглядит сейчас ситуация с авторским правом Цоя?

— В нашей стране все выглядит очень странно, но тем не менее, доходы, которые приходят на ВААП, делятся пополам. Половину получают Витины родители, половину — мы. Но авторское право все равно едино и неделимо. Если, к примеру, родители решили выпустить сборник Витиных стихов или какую-то пластинку, а я против, — то они все равно не в состоянии это сделать, и наоборот. Поэтому тут все очень сложно.