Но в отношениях с Горбачевым президент РСФСР все еще продолжает свою игру, с садистским удовольствием то внушая тому надежду, то отбирая ее. 5 же декабря, в день, когда Кравчук вступает в должность президента Украины и Украина денонсирует Союзный договор 1922 года, то есть практически официально выходит из состава СССР, Ельцин приезжает к президенту СССР. Зачем? Чтобы проинформировать о своей предстоящей поездке в Минск, потому что «надо нам, россиянам, обсудить с белоруссами дела по двустороннему сотрудничеству». Горбачев согласен. Ельцин осторожно добавляет: «Неплохо бы заодно и Кравчука прощупать. Что он, понимаешь, думает в отношении Союза, став президентом… Он согласился прилететь в Минск». Горбачев поддерживает такое намерение. Тогда Ельцин изрекает совсем уж издевательское: «Михаил Сергеевич, давайте согласуем тактику обсуждения этих вопросов с Кравчуком. Надо уговорить его не порывать с Союзом».

Фантастическое лицемерие! Через три дня политик подпишет соглашение о полной ликвидации СССР, но тем не менее «согласовывает тактику», как уговорить Кравчука не делать этого! Первое впечатление: не знает, что его ждет в Беловежской Пуще, какие документы придется подписывать от имени России. В том-то и дело, что все знает! И демонстрирует это сразу же, как только выходит из кабинета президента СССР и встречается в коридоре с журналистами. Пресс-секретарь Горбачева А. С. Грачев провожает его и слышит: «Я не мыслю себе нового Союза без Украины». Но… «Если не будет получаться, подумаем о других вариантах». Точнее было бы сказать: уже подумали!

Собственно, подумали-то давно. «Правая рука» российского президента (в то время) Г. Э. Бурбулис откровенничал после Беловежской Пущи:

«Для руководящего эшелона российских лидеров, поднятого августовской революцией (оказывается, уже не путч, а революция! — Авт.) к власти, искусственность и временность союза с Горбачевым была очевидна с самого начала. Рано или поздно к этой мысли должен был прийти и сам Ельцин: не только не уступать власть союзному президенту, но и не делить ее с ним. После того как он естественным образом утвердился в этом, остальное уже было делом более или менее умелой тактики.

Разумеется, идеальным для российского руководства было бы заполучить «алиби» в вопросе о его отношении к судьбе Союза. Первый приход Ельцина на заседание Госсовета со сравнительно «мягкими» поправками к согласованному с ним самим проекту Союзного договора имел целью прозондировать ситуацию и попробовать достичь этого с минимальными для престижа и репутации российского лидера издержками. Такой «минимальный» вариант Ельцину не удался. Врученные ему поправки, предполагавшие отказ от единой союзной Конституции и общенародно избираемого президента, не принесли окончательного разрыва с идеей единого централизованного государства… мастерство Горбачева не только сохранило концепцию союзного государства, но привело к тому, что не кто иной, как сам Ельцин оповестил страну и весь мир о предполагаемом образовании единого конфедеративного государства.

После возвращения российского президента с этого заседания (речь идет о заседании Госсовета 14 ноября. — Авт.) перед лицом неотвратимого укрепления позиций союзного президента… мы решили поднять ставки и убедили своего президента забрать обратно на очередном заседании Госсовета то, что он неоправданно великодушно «подарил» Горбачеву на предыдущем…»

Эта большая цитата, приведенная по упомянутой выше книге В. Б. Исакова, — еще одно свидетельство беспрецедентно циничных действий, направленных на развал Союза ССР. Какие там народы, какие там связи и судьбы, экономики и коммуникации! Все отступает перед неутолимой жаждой власти «руководящего эшелона российских лидеров». Думали ли об ответственности? Совершенно наивный вопрос — ведь победителей не судят! Судят. Да еще как судят — память народная выносит свой приговор обязательно. Пусть и через десятилетия, пусть и через века.

Сам российский президент не столь откровенен, как его ближайший сподвижник. Во всяком случае, он всегда оправдывал свою игру с Горбачевым рассуждениями о том, что морально-волевой ресурс последнего исчерпан, что его могут использовать злые силы, что он, Горбачев, отстал от событий, полностью деморализован и тому подобное. Редко, но все-таки встречаясь с президентом СССР в октябре — ноябре 1991 года, могу сказать: это полная неправда. Ни один человек из тех, кто в эти месяцы работал, беседовал с М. С. Горбачевым или видел его, не сказал о его растерянности или безволии. Я полностью согласен с оценками Г. Х. Шахназарова, который пишет, что, стараясь спасти Союз, Горбачев не давал покоя ни себе, ни своей команде, работал до изнеможения, без конца изобретал какие-то ходы, до хрипоты доказывал республиканским лидерам, парламентам, журналистам, народу, что страна не может разделиться, что это безумие, следствием которого могут быть величайшие бедствия. Но лидеры трех республик, собственно, и создавших СССР в 1922 году, не слушали и не слышали этих доказательств.

Инициатором встречи в Беловежской Пуще выступил С. С. Шушкевич, очень приятный в общении, интеллигентный человек, но совершенно неопытный политик, всего лишь около трех месяцев назад возглавивший Верховный Совет Белоруссии, а до этого занимавшийся естественными науками и преподавательской деятельностью. Нисколько не сомневаюсь, что ему просто тактично подсказали такую инициативу — собраться «на троих», чтобы, говоря словами Ельцина, «решить судьбу Союза». Хотя Шушкевич-то приглашал «встретиться, поохотиться, поговорить». Он даже спросил у Ельцина, а не позвать ли и Горбачева, на что российский президент ответил: если будет Горбачев, тогда он не поедет. Шушкевич, видимо, все еще не понимая, в какую игру он вовлечен, предложил Ельцину принять трехстороннее коммюнике «на уровне совета Горбачеву, что нужно делать». И Ельцин и Кравчук коммюнике отвергли, мол, для этого можно было и не приезжать.

Вторым актом спектакля стала передача российским президентом украинскому проекта Союзного договора и вопроса Горбачева: «Подпишете ли вы этот документ, будь то с изменениями или без них?» При этом Ельцин сообщает Кравчуку, что сам подпишет договор только после Украины, зная, что Кравчук ответит отказом. Президент Украины именно это и делает. Ну что ж, Борису Николаевичу деваться некуда — надо срочно готовить «другие варианты».

Прилетевшие с ним Г. Э. Бурбулис, С. М. Шахрай, Е. Т. Гайдар, А. В. Козырев, В. В. Илюшин немедленно берутся за дело. Хотя справедливости ради надо отметить, что сначала три высших руководителя решили поработать сами. Но втроем договорились только до того, чтобы дальше работать вшестером, пригласили премьер-министра Украины В. П. Фокина, председателя правительства Белоруссии В. Ф. Кебича и госсекретаря РСФСР Г. Э. Бурбулиса. Последний и поставил перед всеми вопрос: а вы согласитесь подписать, что СССР как геополитическая реальность распался или прекратил свое существование? Согласились. Затем «шестерка», поручив рабочей группе за ночь сделать документ, известный ныне как «Соглашение об образовании СНГ», отправилась в баню.

Наутро Фокин с Кравчуком пошли на охоту. «Фокин завалил кабана, которым мы потом вечером закусывали», — будет позже вспоминать С. С. Шушкевич. Закусывать, очевидно, приходилось много. Хотя Станислав Станиславович сам был «как за рулем» и все остальные «почти так же», тем не менее, «когда с трудом удавалось найти приемлемую для всех формулировку, мы позволяли по чуть-чуть хорошего коньяку». В. Ф. Кебич рисует это немного по-другому: «Когда получалось сформулировать особенно сильную фразу, мне давали задание: иди налей по рюмке шампанского. Крепленые и крепкие напитки, когда мы работали, вообще не употребляли. Только потом, когда уже все закончилось… Российская сторона занималась только теми параграфами, которые имели политические цели. Их не волновало, что мы напишем по экономическим вопросам».

В атмосфере такого «междусобойчика» и родились решения, круто изменившие жизнь граждан одной из величайших держав мира. Все их последствия еще предстоит ощутить нашим детям, внукам и правнукам. Да и сейчас уже кому и как объяснишь происшедшее документами, подписанными в Беловежской Пуще!