Но почему же я говорю не только о горькой, но и трудной, по-особому трудной задаче открывать наше сегодняшнее заседание? Потому, что кроме горя и боли я испытываю и жгучее чувство стыда. Здась, в центре великого государства, кучка авантюристов нагло попирала надежды людей на закон и законность, на демократическое, свободное развитие, а мы — Верховный Совет страны, его Президиум — первые гаранты законности, творцы законов, сделали вид, что нас это касается мало, что защитники закона перед кем бы то ни было и от кого бы то ни было — это не мы или мы далеко не в первую очередь.
Я далек от того, чтобы упрекнуть кого-то из депутатов лично — я, наоборот, мог бы с гордостью рассказать о том, сколько из сидящих в этом зале вели себя честно и мужественно, выступили против путчистов решительно, твердо и здесь, в Москве, и в других местностях страны. Нет, я говорю именно о Верховном Совете как органе высшей власти, от которого страна, люди ждали твердого слова и решительных поступков. Если бы мы эти слова сказали, поступки совершили, то уверен, — сегодня это было бы одним из самых главных моментов консолидации и согласия в обществе. В том, что это было бы именно так, легко убедиться — достаточно обратить взор на окруженный народной любовью российский парламент, на мэрии Ленинграда и Москвы, на депутатов многих республиканских парламентов, многих Советов всех уровней.
На этой сессии мы должны проанализировать, почему так произошло, в чем истоки нашей инертности и равнодушия. Мы должны будем честно и прямо сказать себе и всей стране о своей ответственности за тех людей, которые ввергли ее в такую беду, ведь их подбирал не только президент, решающее слово в их утверждении на должности принадлежало нам. Мы должны будем выяснить, как это произошло, что, все больше и больше внимая речам о дружной коллективной работе, мы не заметили, как научились ходить строем и делали выбор личной позиции по выражению глаз председательствующего. Мы не обойдемся без ответа на вопрос, как это две палаты, вполне конституционно самостоятельные институты, стали всего лишь двумя половинками нашего парламента, как это в такой разноголосице мнений и подходов тем не менее восторжествовал одномерный подход и слишком часто устанавливалось единое мнение. Нам о многом надо поговорить и за многое спросить с себя.
Нам тяжело придется расплачиваться за три дня молчания, когда стонала и кричала вся страна и вся Москва, когда был в заточении президент, улицы городов превратились в танкодромы, а мы как бы ждали команды. Будем честными и не уклонимся от этой расплаты. Верховный Совет не только может, но и обязан вернуть себе утраченную высоту, стать вновь той же надеждой демократии и законности, каковой мы были 2,5 года назад. Для этого надо лишь одно — не идти на поводу соглашательства, а то и прямой лжи, не позволять ни себе, ни другим тех глубокомысленных недоговорок или ссылок на некую неведомую нам целесообразность, часто оказывающихся лишь давлением на депутатские позиции. Видимо, каждому из нас надо просто чаще спрашивать свою собственную совесть, проявлять больше активности и, простите меня, меньше послушания. Только так мы можем показать себя той решительной и влиятельной законодательной властью, в которой нуждаются народ и Отечество. Я глубоко верю: так и будет.
Позвольте мне этими словами сожаления, но и надежды объявить сессию открытой и призвать всех к той работе, которая не будет повторять уже сделанную за нас работу, а будет серьезным движением вперед — к преодолению и наших ошибок, и тех еще не вполне осознанных нами социальных, экономических, нравственных потерь, которые понесла наша страна от путча.
Объявляю чрезвычайную сессию Верховного Совета СССР открытой.
Лукьянов сидел в зале, Горбачев — за специально оборудованным президентским столом, чуть правее стола председательствующего. Первый вопрос — о внеочередном 5-м Съезде народных депутатов СССР решили без обсуждения — созвать 2 сентября текущего года. Без особых дискуссий было принято и постановление персонально по Лукьянову: «О приостановлении исполнения А. И. Лукьяновым обязанностей Председателя Верховного Совета СССР». Выступление самого Лукьянова решили заслушать позже, он выйдет на трибуну только 28 августа. Тогда же решили рассмотреть и его заявление об отставке, которое он еще не подавал. Избрали редакционную комиссию во главе с депутатом В. И. Татарчуком, которой поручили готовить проект постановления о ситуации, возникшей в стране «в связи с имевшим место государственным переворотом». Заслушали выступление М. С.Горбачева, которое нельзя было назвать докладом и которое фактически ничего не добавило к тому, что мы уже знали. Но крику, конечно, было много.
Вели сессию мы с Рафиком Нишановичем поочередно — одно заседание он, другое я. Приходилось очень нелегко, мы не обладали лукьяновским опытом ведения больших форумов, умением «выдернуть» к микрофону нужного оратора и не заметить часами стоявших ненужных. В результате значительная часть двух первых дней работы ушла на бесконечные прения под лозунгом: если ему дали выступить, то выступлю и я. Вышедший из себя А. А. Собчак даже назвал эти прения попыткой сорвать подготовку к уже объявленному съезду, попыткой не дать Верховному Совету СССР внести свой вклад в стабилизацию ситуации в стране.
Между тем в стенах самого парламента наблюдалось явное неблагополучие — отсутствовали почти все депутаты от Украины. В каждом перерыве я пытался звонить по «СК» Л. М. Кравчуку и не мог его разыскать, хотя соединиться через эту систему связи можно было с любым пунктом страны, где есть хоть один телефонный аппарат. Потом это повторится еще раз, при формировании уже нового Верховного Совета. Наконец, уже 28 августа, я добился связи и выяснил, что депутаты от Украины — члены Верховного Совета СССР не собираются ехать в Москву, что теперь новая ситуация и ее надо урегулировать межпарламентскими переговорами. Я вынужден был объявить об этом сессии и внес предложение срочно сформировать и направить в Киев делегацию Верховного Совета СССР. Это произвело эффект шока. Все понимали, что это значит: отсутствие украинских депутатов грозило распадом структуре, объективно оставшейся чуть ли не последней опорой разваливающегося Союза.
Делегацию сформировали оперативно — Ю. А. Рыжов, А. А. Собчак, двое членов Верховного Совета от Украины, всегда отстаивавшие необходимость работы в союзном парламенте и присутствовавшие на сессии, — С. М. Рябченко и Ю. Н. Щербак. В это же время была сформирована делегация российского парламента. Обе делегации немедленно отправились на аэродром, а мы приступили, наконец, к самым важным и острым вопросам.
Дали слово Лукьянову. У Горбачева заходили жевлаки на скулах, он прислал мне записку с одной фразой: «Где его заявление об отставке?» Я только пожал плечами.
Лукьянов находился в труднейшем положении. С утра докладывал о работе своей комиссии В. И. Татарчук, зачитывал нам текст проекта постановления, в котором были такие слова:
«Президиум Верховного Совета СССР проявил в критический для страны момент бездеятельность, а Председатель Верховного Совета СССР — прямое попустительство группе заговорщиков, что выразилось в непринятии им необходимых решений по отношению к незаконному ГКЧП. Не было принято решение о немедленном созыве Президиума Верховного Совета СССР и сессии Верховного Совета СССР для рассмотрения сложившейся в стране ситуации. Этим фактически подтверждалась правомочность ГКЧП, что не может расцениваться иначе, как политическое соучастие в действиях заговорщиков».
После таких обвинений, которые часть депутатов требовала еще усилить, говорить или объяснять что-либо бесполезно. Видимо, поэтому председатель Верховного Совета СССР избрал другую тактику — о чем-то умолчать, где-то нажать, что-то исказить. Он сразу же категорически отверг все выдвинутые против него обвинения, потребовал их тщательного расследования и защиты своего человеческого достоинства, обращая внимание депутатов на то, что ни на одном документе ГКЧП нет его подписи, что его заявление о проекте Союзного договора было написано им 16 августа и отражает позиции, которые он никогда не скрывал. Из речи следовало, что это именно он, Анатолий Иванович Лукьянов, не допустил в стране хаоса и беззакония и даже штурма «Белого дома». Он прилагал постоянные усилия для того, чтобы связаться с Горбачевым, 20 и 21 августа требовал самолет. А то, что сессию назначил на 26 августа, так это так в регламенте написано. Кроме того, этим он еще и спасал Верховный Совет, которому путчисты якобы угрожали разгоном, если депутаты не поддержат их действия. После этого он обрушился на членов ГКЧП, которые-де подняли волну недоверия народа к власти, коммунистам, кадрам правоохранительных, военных, хозяйственных органов.
