А положение в стране ухудшалось, застой ведь — не просто слово, а стагнация развития. Нефтедоллары проедались, непомерные военные расходы разоряли бюджет, люди начали задаваться вопросом: если мы живем в развитом социалистическом обществе, то почему же так плохо живем-то? Тогда идеологи КПСС придумали еще один «ход». В пропаганде появилась замечательная формулировка: «Развитое социалистическое общество, на этап которого СССР вступил на рубеже 70 — 80-х годов…» То есть в 1980 году, когда надо было праздновать пришествие коммунизма, мы только вступили в развитой социализм! Вот почему и жизнь еще не успели улучшить! Данный ход пытались применить еще не раз, пока перестройка не отодвинула всю эту схоластику на задний план.
Но без ясной привлекательной программы ни одна политическая партия существовать не может. Именно в программе фиксируются и обосновываются цели, с которым она выходит к обществу, пути их достижения, наиболее характерные и привлекательные черты будущей жизни, к которой она собирается вести свою паству. Поэтому работа над проектом Программы КПСС была завершена, и можно было собирать пленум ЦК, а затем и общепартийный съезд, чтобы этот проект утвердить.
Пленум назначили на 25 июля 1991 года. До государственного переворота, в просторечье — путча, оставалось три недели и три дня. Это был последний Пленум ЦК КПСС, но его участники пока еще об этом не хотели думать.
Сам пленум мне даже не хочется и вспоминать, в блокноте наиболее частые записи: «шум», «кто-то кричит», «смех», «в зале встают и пытаются выступать с места» и так далее. Программу громили по всем позициям — за то, что в ней нет слов «коммунизм», «колхозно-совхозный строй», за то, что коммунистам разрешается не быть атеистами, за то, что КПСС собирается на равных бороться за власть с другими политическими партиями, за социал-демократический уклон, за провозглашение равноправия всех форм собственности, в том числе — частной, да почти за все. Впрочем, даже если бы она была идеальной, шума и крика было бы не меньше. Потому что обсуждали не ее, обсуждали Горбачева, требуя его отчета и предлагая на очередном съезде партии решить вопрос о целесообразности совмещения постов генсека КПСС и президента СССР.
К пленуму Б. Н. Ельцин преподнес Горбачеву очередной «подарок», выпустив свой указ «О прекращении деятельности организационных структур политических партий и массовых общественных движений в государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР». Это вызвало настоящую бурю возмущения партийных чиновников, которых больше всего указ и затрагивал. Виновным оказался опять же Горбачев. В его адрес шли постановления, письма, прямые угрозы от сотен пленумов, собраний, совещаний с мест, с требованиями «принять меры», «объяснить», с выражениями недоверия Генеральному секретарю. Вал этих обращений стал своего рода стимулом для участников Пленума ЦК КПСС, которые уже не скрывали своего отношения к Горбачеву. Договорились провести внеочередной XXIX съезд КПСС в ноябре — декабре 1991 года, вынести на него вопрос о принятии новой программы.
Сразу после завершения работы пленума 26 июля я достал свою старую записку «О положении в партии», поправил ее, подгоняя под стиль газетной статьи и затем попросил И. Н. Голембиовского, заместителя главного редактора «Известий», прочесть ее. Игорь прочел, сделал несколько замечаний, я еще раз доработал материал. И послал его Г. Н. Селезневу, нынешнему спикеру Государственной думы, а тогда — первому заместителю главного редактора «Правды» (И. Т. Фролов, возглавлявший «Правду», был в отпуске или болел, не помню).
Селезнев прочитал статью быстро, но… предложил сократить ее вдвое, очевидно, избрав такую форму отказа в публикации. Тогда я передал ее в «Известия». Родная газета тоже не подкачала, собрала редколлегию, почти все члены которой высказались за публикацию. Почти все… кроме двух — главного редактора Н. И. Ефимова и его первого зама Д. Ф. Мамлеева. А поскольку в газете всегда сохраняется — и это правильно! — единоначалие, статью публиковать не стали. Подчеркну, что речь шла о статье председателя Совета Союза Верховного Совета СССР, то есть конституционная должность автора примерно равнялась нынешней должности председателя Госдумы. КПСС умирала, но верноподданнические страхи перед ней все еще оставались столь велики, что даже не глупые и не трусливые редакторы не решались выпустить в свет материал о ее здоровье.
Тогда статья отправилась в «Комсомольскую правду», хотя, по-моему, не очень подходила этой газете. Я честно сообщил главному редактору В. А. Фронину, что «Правда» и «Известия» отказались от ее публикации — первая якобы из-за размеров, вторая — по причине нежелания газеты Советов вмешиваться в партийные дела. Но «Комсомолка» всегда была смелее своих «старших сестер» — уже на следующий день Фронин позвонил мне и сказал, что никаких неудобств у него не возникает и через пару дней он статью опубликует.
Но через два дня был понедельник, 19 августа 1991 года.
Статья стояла в полосе. Несмотря на всю напряженность обстановки, руководители газеты считали, что именно в такой день и должна статья выйти. В 12 часов мы с дежурным заместителем главного редактора «Комсомолки» в последний раз согласовали некоторые поправки к ней и добавили завершающую фразу: «К сожалению, многое из того, о чем идет речь в этой статье, сегодня случилось». А в 15 часов ГКЧП закрыл «Комсомольскую правду», как и несколько других газет…
Именно в этой статье я пытался ответить на вопрос, вынесенный в заголовок главы. Читатель, обогащенный опытом последнего десятилетия, знающий сегодня многое из того, что в 1991 году вообще не было известно, может сам судить, удалось ли мне решить такую задачу. Вот о чем я хотел тогда поведать общественности.
«25–26 июля 1991 года. Пленум ЦК КПСС. Предшествовавшие ему тревоги и слухи, прогнозы, статьи, шум в прессе. Еще больший шум в зале, где явственно ощущается напряжение. Тщательная подготовка большинства ораторов к выходу на трибуну, многие зачитывают свои речи по бумажке, как в прежние времена. Обличения и обвинения, по делу — очень мало. Атмосфера какой-то злобности и в то же время растерянности. Но в завершение вполне традиционная оценка: пленум прошел организованно.
Уверен, что почти все участники пленума согласятся: да, дескать, так и надо было заключить — организованно. Но — и тут согласных будет меньше — пленум прошел как будто в глубоком общественном вакууме.
Это странное обстоятельство не только не было принято в расчет, а даже вообще осталось как бы не замеченным.
Первые вопросы, которые и в самое-то спокойное время стоят неотвратимо перед любой политической партией, это: а как «окружающая среда», то есть общество, воспринимает партию в данный момент? Какая часть народонаселения ее поддерживает? Какая отрицает? Какая относится безразлично? На кого можно опереться твердо, с кем сотрудничать по отдельным решениям, с кем придется бороться? Столько за два дня до заседаний было глубокомысленных рассуждений о коммунизме, о народе, о желании служить ему, и только один (!) оратор чуть коснулся приведенных выше вопросов. А ведь без ответов на них разговор о программе, о политике партии вообще лишается всякой основы и всякой перспективы.
Особенно потрясло меня, что и другая группа вопросов, без обсуждения которых мало толку дискутировать о будущем партии и ее планах, тоже пропала в тишине. Не взорвала, не взволновала пленум цифра в докладе М. С. Горбачева: 4,2 миллиона человек вышли из КПСС. Никто не выскочил на трибуну, не бросил в зал: а по каким таким причинам пятая часть партии покинула ее ряды всего лишь за полтора-два года? Кто сдает партбилеты — рабочие, крестьяне, интеллигенция? Молодые или старые? В каких регионах? Как пойдет дело дальше — ведь общеизвестно, что, кроме сдавших билеты, немалая часть коммунистов просто перестала платить членские взносы? Немалая, но какая? А сколько теперь впартии цеховых и первичных организаций? Все эти вопросы тоже остались «за кадром» и тоже убеждали в том, что состоявшийся разговор о целях, задачах и перспективах КПСС был лишь объявлением благих намерений, а не серьезным обсуждением ее будущей социально-политической деятельности.
