Сильно подозреваю, что это не совсем так или даже совсем не так.
Программа Шаталина — Петракова — Явлинского, с которой согласились российское руководство и российский парламент, была исключительно важна для М. С. Горбачева. Неразвитость ее правовой базы, о чем говорилось выше, предполагала с железной необходимостью временную замену еще не принятых законов указами президента СССР. Это, в свою очередь, предопределяло предоставление ему новых, почти чрезвычайных полномочий. Такой поворот дела ни для кого не был секретом. Разработчики программы «500 дней» говорили об этом в десятках статей и интервью еще до обсуждения документа в парламентах, это нормально воспринимал Ельцин, во всяком случае, не высказываясь вслух.
Вот как оценивал необходимые новые полномочия Президента СССР в интервью «Литературной газете» С. С.Шаталин: «Наша программа не висит в воздухе. Ее предстоит осуществлять в стране, охваченной разбоем, полугражданскими войнами, неподчиняемостью подчиненных и параличом властных структур, начиная от райисполкомов и кончая самым верхом. В этих условиях, пока не удастся сформировать правительство подлинного национального доверия, необходимо президентское правление. Я бы даже сказал — президентско-царское правление, но по американской модели разделения властей. Нужно срочно создавать механизм, который бы позволил президенту, не нарушая закона, по многим важнейшим вопросам принимать решения самому… Сама процедура принятия решений в парламенте страны заранее обрекает нашу программу на провал… Нужен ряд поправок к законам Союза и республик, которые дадут президенту необходимые — назовите их чрезвычайными — полномочия».[15]
Горбачев не мог не знать, что за идеи озвучивают его советники. Он разделял их мнение, что и подтвердил вскоре, еще до конца сентября (сессия началась 10 сентября), затребовав у Верховного Совета СССР и получив дополнительные полномочия.
Что же тогда заставило его так круто изменить уже объявленные оценки программы «500 дней»?
Дать полный ответ на поставленный вопрос может, конечно, только он сам. Но более менее зная характер Михаила Сергеевича, изощренность некоторых людей, которые были в его окружении, могу предположить две причины.
Первая: ему очень трудно было смириться с нарушением «старшинства». Он понимал, что, как ни крути, а принятие программы после одобрения ее Верховным Советом РСФСР ставит союзные структуры и его лично в двусмысленное, униженное положение, чего, возможно, и добивались российские лидеры.
Вторая: «соратники» сыграли на чем-то субъективном, больно задевающем президента — откопали либо какое-то высказывание Ельцина по его адресу, либо что-то вроде сценария действий демократических сил после принятия программы, предусматривающего отставку Горбачева, — таких сценариев ходило по рукам в 1990 году множество.
Согласен, это не та политика, не тот уровень мудрости и ответственности, которые должны быть характерны для высоких руководителей. Но что делать, все мы — живые люди, все страдаем и ошибаемся, все самолюбивы и упрямы, самоуверенны и нетерпимы.
Ну а правительство? Какие мотивы толкали Н. И. Рыжкова на не свойственную ему упорную борьбу с новой программой?
Здесь ответ представляется более четким и убедительным. Конечно, вслух все произносили одни и те же аргументы, выше они уже приведены. Но у правительства были и другие основания для борьбы с разработкой Шаталина — Явлинского, которые не озвучивались с трибун, но, думаю, в решающей степени определяли поведение в этом споре практически всего советского руководства. Оговорка С. С. Шаталина: «пока не удастся сформировать правительство подлинного национального доверия» стоит всех дискуссий вокруг экономических программ 1990 года.
В самом деле, представим, что принята программа «500 дней», которую правительство не разрабатывало, с которой оно категорически не согласно. Перед Совмином СССР только два пути: выполнять программу, которую оно объявило некачественной и ошибочной, то есть полностью «потерять лицо», или уйти в отставку, к чему правительство не готово, да и не принято у нас было в те времена самим уходить в отставку. А как не учесть при этом позицию КПСС, которая, безусловно, «станет» за правительство?[16] Или требования новых профсоюзов, настаивающих, наоборот, на отставке Н. И. Рыжкова и его министров? Кто-то предложил президенту СССР взять правительство «на себя», как это сделал позже, в 1992 году, Ельцин. Горбачев на это не пошел, словно предвидел, каких дров наломает его соперник.
Правительство пошло по третьему пути: заблокировать программу Шаталина—Явлинского, не выпускать из рук кормило.
Скорей всего, это тоже было рычагом давления на Горбачева. Но главное в том, что общими усилиями программа «500 дней» была потоплена. Российский парламент среагировал на это требованием к правительству СССР уйти в отставку. А союзный — поручением президенту Горбачеву лично возглавить работу по подготовке новой программы на основе двух программ. Внешне выглядело все по пословице «и волки сыты, и овцы целы», на деле же это был еще один проигранный раунд в борьбе союзного Центра с ельцинской командой. Именно так расценило происходящее общественное мнение, которое активно переориентировалось на новых кумиров.
Соединял «ужа и ежа» в единое целое академик А. Г. Аганбегян. Нельзя было не посочувствовать Абелу Гезевичу — ему выпала адова работа. Она продолжалась почти месяц, пока, наконец, 19 октября 1990 года, опять же после долгих докладов и бесплодных дискуссий, не была принята в виде «Основных направлений стабилизации народного хозяйства и перехода к рыночной экономике». Самим Верховным Советом СССР они характеризовались как начало создания новой экономической системы, основанной на рыночных отношениях, которые-де позволят соединить нашу экономику с мировым хозяйством. Через общесоюзный рынок, считали мы, должно сформироваться экономическое пространство, интегрирующее все республики и регионы страны. Для его создания предлагалось конкретно закрепить, какие полномочия республики делегируют союзным органам, каким должно быть управление теми сферами деятельности и целевыми программами, которые по своему характеру требуют единого в масштабах Союза руководства. При этом оговаривалось, что изменения делегированных Центру полномочий не может происходить без согласия республик, равно как и постоянство республиканских полномочий контролируется Центром.
А дальше «Основы» цитировали Шаталина и Явлинского: оздоровление финансов, кредитной и денежной систем при сдерживании роста цен, инфляции — на это сделать главный упор. Принять меры по разгосударствлению и демонополизации экономики, развитию предпринимательства и конкуренции. В целом задачи стабилизации экономики и перехода к рынку решить в четыре этапа: программа чрезвычайных мер; жесткие финансовые ограничения и гибкая система ценообразования; формирование рынка; завершение периода стабилизации, что предполагало уже переход на стадию роста.
Предусматривалось также решение многих других весьма важных задач: проведение земельной реформы, реорганизация Госбанка СССР, изменение банковской системы в целом, проведение политики занятости, жилищная реформа, создание механизмов защиты населения от инфляции, реорганизация системы управления и т. д., и т. п. Сроки при этом не были намечены даже приблизительно.
Тут же была и красная тряпка для республиканских быков: в период осуществления всех этих «направлений» и задач возрастает роль высших органов власти Союза ССР. Добавлено: и республик. И далее: «Переход к рынку и новым экономическим отношениям должен быть обеспечен надежными правовыми гарантиями. Важным условием этого является разработка и принятие целевого пакета законов СССР и других законодательных актов, направленных на ускорение этого процесса и придание ему необратимого характера». Самое важное упомянули, как это часто бывает, самым последним.
